Московский международный кинофестиваль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Золотой Георгий»)
Перейти к: навигация, поиск
Московский международный кинофестиваль
Общие сведения
Дата проведения

с 1935 года

Место проведения

Россия Россия, Москва

[www.moscowfilmfestival.ru/ Официальный сайт фестиваля]

Моско́вский междунаро́дный кинофестива́ль — кинофестиваль, проводимый сначала в СССР, затем в Российской Федерации, в городе Москва, имеющий аккредитацию Международной федерации ассоциаций кинопродюсеров. Проходит в конце июня, длится 10 дней.

Второй старейший кинофестиваль мира после Венецианского[1].

Главный приз Московского Международного кинофестиваля (учреждён в 1989 году) — «Золотой Святой Георгий».





Предыстория

Впервые Московский кинофестиваль состоялся в 1935 году. Он назывался «Советский кинофестиваль в Москве». Картины прислали из девятнадцати стран. Открытие состоялось 21 февраля в кинотеатре «Ударник». Председателем жюри был Сергей Эйзенштейн.

В конкурсе участвовали фильмы режиссёров-классиков: «Хлеб наш насущный» Видора, «Клеопатра» Демилля, «Маленькие женщины» Кьюкора, «Частная жизнь Генриха VIII» Корды.

Конкурсную программу Фестиваля открывал фильм «Чапаев». Киностудии «Ленфильм» был присуждён Первый приз за программу фильмов «Чапаев», «Юность Максима», «Крестьяне». Премий фестиваля удостоились также француз Рене Клер за ленту «Последний миллиардер», а также мультипликация Уолта Диснея[2]. Также приза удостоилась картина Александра Птушко «Новый Гулливер», которая была высоко оценена Чарли Чаплином[3].

История

Кинофестиваль был возобновлён в 1959 году по инициативе Е. А. Фурцевой и стал проводиться каждые два года.

С 1972 года ММКФ получил аккредитацию класса «А» Международной федерации ассоциации кинопродюсеров (FIAPF)[1][4].

В 1988 году документальная секция Московского фестиваля была выделена и преобразована в отдельный Ленинградский международный фестиваль документальных фильмов «Послание к человеку».

В 1997 году было объявлено, что фестиваль будет проводиться не раз в два года, а раз в год, однако в 1998 году из-за финансовых проблем фестиваль не проводился. С 1999 года по настоящее время (2015) президентом ММКФ является Никита Михалков[1], с этого же года фестиваль проводится ежегодно.

Президент смотра — Никита Михалков (с 1999 года), генеральный директор Наталья Сёмина.

С 2006 года в рамках ММКФ появилась документальная программа «Свободная мысль». В 2011 году объявлено о возвращении конкурса документальных фильмов в программу ММКФ.

Генеральный директор ММКФ (2015) — Наталья Сёмина (с 2007 года)[1]. Организацией ММКФ в течение длительного времени занималось возглавляемое режиссёром Ренатом Давлетьяровым компания «Интерфест»; с 2007 года проведением фестиваля занимается компания «Медиафест», учредителями которой являются подконтрольные Никите Михалкову АНО «Золотой орёл» и Национальная киноакадемия[1]. Финансовая поддержка ММКФ со стороны государства в 2013, 2014 и 2015 годах осталась в рублёвом выражении одинаковой — 115 млн рублей в год[1]. По экспертным оценкам, общий бюджет кинофестиваля до резкого скачка курса по второй половине 2014 года в течение нескольких лет составлял около 6 млн долларов, что сопоставимо с бюджетами наиболее известных европейских кинофестивалей (Каннского, Венецианского и Берлинского), составляющими около 6—7 млн евро[1].

Музыкальной заставкой кинофестиваля является тема «Поход» Эдуарда Артемьева из фильма Андрея Кончаловского «Сибириада». Цвет «фирменной дорожки» в разные годы различался: на 34-м ММКФ дорожка была красной, а до этого несколько лет была зелёного цвета.

Программа фестиваля

Основной конкурс

В основном конкурсе принимает участие не менее 12 полнометражных фильмов. Для оценки работ этого конкурса создаётся Большое жюри.

Конкурс документального кино

«Свободная мысль» — документальная программа, проводимая в рамках Московского Международного кинофестиваля (ММКФ) с 2006 года.

Кураторы программы — режиссёр Сергей Мирошниченко, а также продюсер и кинокритик Григорий Либергал. Программа ориентируется на то, чтобы показать российскому зрителю шедевры мирового документального кинематографа.

Конкурс «Перспективы»

В данном конкурсе принимали участие дебютные, поисковые и экспериментальные работы. Фильмы этого конкурса оценивало Международное жюри конкурса «Перспективы». На 35-м фестивале (2013) конкурс был заменён Конкурсом короткого метра[5].

Программа российского кино

Внеконкурсный показ

Ретроспективный показ

Призы

До 1989 года вручались большие и золотые призы, золотые и серебряные медали.

Главные призы кинофестиваля, статуэтки, изображают святого Георгия верхом на серебряном коне, поражающего копьем дракона.  Две награды – за «Лучший фильм конкурсной программы» и «За вклад в мировой кинематограф» – выполнены из позолоченного серебра. Лауреаты в семи номинациях награждаются серебряными «Святыми Георгиями».

  • Призы основного конкурса (статуэтки «Святой Георгий»)
    • За лучший фильм
    • Специальный приз жюри
    • За лучшую режиссёрскую работу
    • За лучшее исполнение мужской роли
    • За лучшее исполнение женской роли
  • Призы конкурса «Перспективы»
    • За лучший фильм конкурса «Перспективы»
  • Прочие
    • Приз Жюри международной прессы (ФИПРЕССИ) за лучший фильм Основного конкурса
    • Призы Жюри российской кинокритики за лучший фильм Основного конкурса и Конкурса «Перспективы»
    • Приз зрительских симпатий лучшему фильму Основного конкурса
    • Приз Федерации киноклубов России за лучший фильм Основного конкурса

Лауреаты первой премии

Золотой святой Георгий

ММКФ Фильм Оригинальное название Режиссёр Страна
XXXVIII Дочь Dokhtar Реза Миркарими Иран Иран
XXXVII Лузеры Каръци Ивайло Христов Болгария Болгария
XXXVI Мой мужчина 私の男 Кадзуёси Кумакири Япония Япония
XXXV Частица Zerre Эрдем Тепегёз Турция Турция
XXXIV Отбросы Junkhearts Тиндж Кришнан Великобритания Великобритания
XXXIII Волны Las Olas Альберто Мораис Испания Испания
XXXII Брат Hermano Марсель Раскин Венесуэла Венесуэла
XXXI Петя по дороге в Царствие Небесное Петя по дороге в Царствие Небесное Николай Досталь Россия Россия
XXX Проще простого Be hamin sadegi Реза Миркарими Иран Иран
XXIX Путешествие с домашними животными Путешествие с домашними животными Вера Сторожева Россия Россия
XXVIII О Саре Om Sara Отман Карим Швеция Швеция
XXVII Космос как предчувствие Космос как предчувствие Алексей Учитель Россия Россия
XXVI Свои Свои Дмитрий Месхиев Россия Россия
XXV Божественный огонь La luz prodigiosa Мигель Эрмосо Италия Италия,
Испания Испания
XXIV Воскресение Resuprezione Паоло и Витторио Тавиани Италия Италия,
Франция Франция
XXIII Фанатик The Believer Генри Бин США США
XXII Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путём Życie jako śmiertelna choroba przenoszona drogą płciową Кшиштоф Занусси Польша Польша,
Франция Франция
XXI Жажда жизни Ikitai Канэто Синдо Япония Япония
XX Комната Марвина Marvin’s room Джерри Зэкс США США
XIX не присуждён
XVIII Я — Иван, ты — Абрам Moi Ivan, toi Abraham Иоланда Зоберман Франция Франция,
Белоруссия
XVII Пегий пёс, бегущий краем моря Пегий пес, бегущий краем моря Карен Геворкян СССР СССР,
Германия Германия
XVI Похитители мыла Ladri di saponette Маурицио Никетти Италия Италия

Золотой приз

ММКФ Фильм Оригинальное название Режиссёр Страна
XV Интервью Intervista Федерико Феллини Италия Италия
XIV Иди и смотри Иди и смотри Элем Климов СССР СССР
Армейская история A soldier’s story Норман Джуисон США США
Конец девяти Η κάθοδος των εννιά (И катодос тон эннеа) Христос Шопахас Греция Греция
XIII Амок Amok Сухейль бен Барка Гвинея Гвинея,
Сенегал Сенегал
Альсино и кондор Alsino y el cóndor Мигель Литтин Никарагуа Никарагуа,
Куба Куба,
Мексика Мексика,
Коста-Рика Коста-Рика
Васса Васса Глеб Панфилов СССР СССР
XII Выжатый человек O homem que virou suco Жуан Батиста ди Андради Бразилия Бразилия
Опустошённое поле Cánh đồng hoang Нгуен Хонг Шен Вьетнам Вьетнам
Тегеран-43 Тегеран-43 Александр Алов,
Владимир Наумов
СССР СССР,
Франция Франция,
Швейцария Швейцария
XI Христос остановился в Эболи Cristo si e fermato a Eboli Франческо Рози Италия Италия,
Франция Франция
Семь дней в январе Siete dias de enero Хуан Антонио Бардем Испания Испания,
Франция Франция
Кинолюбитель Amator Кшиштоф Кесьлёвский Польша
X Пятая печать Az otodik pecset Золтан Фабри Венгрия
Конец недели El puente Хуан Антонио Бардем Испания Испания
Мимино Мимино Георгий Данелия СССР СССР
IX Земля обетованная Ziemia obiecana Анджей Вайда Польша
Дерсу Узала Дерсу Узала Акира Куросава СССР СССР,
Япония Япония
Мы так любили друг друга Ceravamo tanto amati Этторе Скола Италия Италия
VIII Это сладкое слово — свобода! Это сладкое слово — свобода! Витаутас Жалакявичюс СССР СССР
Любовь Обич Людмил Стайков Болгария
Оклахома, как она есть Oklahoma crude Стэнли Крамер США США
VII Признание комиссара полиции прокурору республики Confessione di un commissario di polizia al procuratore della repubblica Дамиано Дамиани Италия Италия
Обнажённые девятнадцатилетние хадака-но дзюкюсай Канэто Синдо Япония Япония
Белая птица с чёрной отметиной Білий птах з чорною ознакою Юрий Ильенко СССР СССР
VI Лусия Lucia Умберто Солас Куба Куба
Серафино Serafino Пьетро Джерми Италия Италия,
Франция Франция
Доживём до понедельника Доживём до понедельника Станислав Ростоцкий СССР СССР
V В сельве нет звёзд En la selva no hay estrellas Армандо Роблес Годой Перу Перу
IV Небо над головой Le ciel sur la tete Ив Чампи Франция Франция,
Италия Италия
Покушение Atentat Иржи Секвенс Чехословакия
III Смерть зовется Энгельхен Smrt si rika Engelchen Ян Кадар,
Эльмар Клос
Чехословакия
Козара Kozar Велько Булайич Югославия Югославия
Испорченная девчонка Хико сёдзё Кирио Ураяма Япония Япония
II Профессор Мамлок Professor Mamlock Конрад Вольф ГДР ГДР
Как молоды мы были А бяхме млади Бинка Желязкова Болгария
I Мы — вундеркинды Wir Wunderkinder Курт Хофман ФРГ
Настанет день Аджай Кардар Пакистан Пакистан,
Великобритания Великобритания
Бегство из тени Utek ze stinu Иржи Семене Чехословакия

Большой приз

ММКФ Фильм Оригинальное название Режиссёр Страна
V Журналист Журналист Сергей Герасимов СССР СССР
Отец Ара Иштван Сабо Венгрия
IV Война и мир Война и мир Сергей Бондарчук СССР СССР
Двадцать часов Husz ora Золтан Фабри Венгрия
III Восемь с половиной Otto e mezzo Федерико Феллини Италия Италия,
Франция Франция
II Голый остров Хадака-но сима Канэто Синдо Япония Япония
Чистое небо Чистое небо Григорий Чухрай СССР СССР
I Судьба человека Судьба человека Сергей Бондарчук СССР СССР

Напишите отзыв о статье "Московский международный кинофестиваль"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Корнацкий Н. [izvestia.ru/news/583941 Московский кинофестиваль будет короче] : [[www.webcitation.org/6X0ebtOuE арх.] 13 марта 2015] // Известия. — 2015. — № 43 (29289) (13 марта). — С. 7.</span>
  2. [www.litopys.net/ru/thisday/month/2/day/21/id/1885 Летопись. ТРК «Глас»]
  3. [www.camelstudio.ru/index.php/artodocs/artodocs2011/program Программа Первого Международного кинофестиваля ArtoDocs, 3—5 ноября 2011 года]
  4. [www.imdb.com/Sections/Awards/Moscow_International_Film_Festival/ IMDb]
  5. [www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0356.html Кирилл Разлогов: ММКФ представляет фильмы на любой вкус]
  6. </ol>

Ссылки

  • [www.moscowfilmfestival.ru/ Официальный сайт кинофестиваля.]
  • [www.imdb.com/Sections/Awards/Moscow_International_Film_Festival/ Московский кинофестиваль] (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [mmkf_ru.livejournal.com/ mmkf_ru] — русскоязычное сообщество «Живого Журнала», посвящённое Московскому международному кинофестивалю.

Шаблон:Кинофестивали мира, аккредитованные FIAPF

Отрывок, характеризующий Московский международный кинофестиваль

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.