Золотой век ислама

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Золотой век ислама (Ислам и Наука) или Исламское возрождение, — исторический период примерно с середины VIII по середину XIII века, в начале которого Арабский халифат был крупнейшим государством своего времени. В рамках халифата сложилось общемусульманское культурное пространство, которое продолжало существовать и после его распада. Благодаря этому, исламские учёные, писатели и деятели искусства указанного периода внесли значительный вклад в развитие мировой науки и культуры. После распада Арабского халифата развитие исламской культуры ненадолго подхватывает персидское государство Саманидов, а впоследствии череда тюркских империй Газни, Караханидов, Тимуридов, Сельджуков, Хулагуидов. Говард Тернер пишет: «мусульманские художники и ученые, рабочие и князья вместе создали уникальную культуру, которая имеет прямое и косвенное влияние на каждом континенте».

При «Исламском Возрождении» развились математика, медицина, философия, физика, химия и другие науки. Исламская культура, простиравшаяся от южной Испании до Китая, вобрала в себя достижения ученых из самых разных национальностей и вероисповеданий. Она развивала знания египтян, греков и римлян, добившись прорывов, подготовивших почву для эпохи Возрождения.

История

В эпоху Золотого века мусульманские учёные, художники, инженеры, поэты, философы и купцы внесли вклад в науку, экономику, литературу, философию, морское дело, сельское хозяйство, как сохраняя традиции прошлого, так и используя собственные изобретения. В эпоху правления Омейядов, а затем и Аббасидов учёные пользовались огромной поддержкой со стороны правителей. Практическое значение медицины, военной техники, математики помогало развитию Арабского халифата.

Универсальным языком науки стал арабский язык. Учёные из разных стран от Кордовы до Багдада и Самарканда имели возможность общаться на одном языке. В 9 веке правители Багдада проводили регулярные встречи (интеллектуальные маджлисы), во время которых богословы, философы и астрономы собирались, чтобы обсудить свои идеи.

Университеты и научные центры

В исламском мире при мечетях открывались медресе, где обучали не только религиозным, но и светским наукам. Многие медресе со временем превратились в университеты. Мусульманские правители организовывали научные центры, где учёные могли накапливать, развивать и обмениваться знаниями. Наиболее известный из таких научных центров — «Дом Мудрости» («Бейт аль-Хикма»), основанный халифом аль-Мамуном в 20-х годах IX века. Кроме Багдада, центрами научной деятельности на средневековом Востоке в разные периоды его истории были: Каир, Дамаск, Бухара, Газна, Самарканд, Хорезм, Исфахан, Кордова и другие города. В 859 году принцесса Фатима аль-Фихри основала в Фесе (Марокко) первый современный университет. В университете, принимавшем как мужчин, так и женщин, было несколько факультетов и преподавалось множество дисциплин.

Вклад мусульманских учёных в различные отрасли науки

Астрономия

Астрономия — одна из областей науки, которая интересовала мусульманских учёных. Почти во всех крупных городах исламских государств существовали обсерватории. В 1259 году ат-Туси основал крупнейшую в то время в мире Марагинскую обсерваторию-близ Тебриза. Исламские учёные Шараф ад-Дин Ат-Туси, Насир ад-Дин Ат-Туси и Ибн аш-Шатир впервые высказались о возможности вращения Земли по своей оси, а также о её вращательном движении. Мусульмане усовершенствовали инструмент для определения месторасположения звёзд и измерения расстояния между ними (астролябию). В IХ-Х веках братья Муса были произведены вычисления длины Земной окружности.

• Хорезмийский учёный аль-Бируни доказал, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца. Проводя исследования близ индийского города Нандана, он смог вычислить площадь поверхности Земли. Примененный при этом метод именуется в Европе «правилом Бируни».
• Среднеазиатский учёный аль-Фергани открыл существование пятен на Солнце, а его труды в области астрономии на протяжении 700 лет использовались в Европе в качестве учебного пособия. Он стал первым ученым, который вычислил точное значение кривизны эклиптики.
• Вычисления солнечного года Беттани почти полностью совпадают с современными (с погрешностью всего в 24 секунды).

Биология

• Ибн Байтар (1190—1248) в своей книге дал описание около 1400 лекарственных растений и трав. Его труд считался основным научным источником в этой области.

География

• В девятом разделе своей книги «Китаб аль-харакат ас-самавия ва джавами ильм ан-нуджум» («Книга о небесных движениях и свод науки о звёздах») известный средневековый географ аль-Фергани описывает семь климатов земли.
• В одном из трудов аль-Баттаний содержится перечень координат 273 географических объектов. В шестой главе этой книги дается описание земли в целом, причем особенно подробно характеризуются моря, в том числе Чёрное, Азовское, Каспийское.
• Персидский учёный Ибн Сарафийюн, называвший себя Сухраб («беднейший из людей») в начале 10 века он написал труд «Китаб ’аджа’иб аль-акалим ас-саб’а» («Книга об удивительных семи климатах»), состоящая из таблиц, в которых были приведены названия городов, морей, островов, гор, озёр, рек и их источников, распределенные по климатическим особенностям и снабженные цифровыми данными — долготой и широтой.
• Знаменитый арабский путешественник Мухаммад Ибн Баттута объехал все страны исламского мира — от Булгара до Момбасы, от Тимбукту до Китая. Всего Ибн Баттута по некоторым данным преодолел 120 700 км, что не под силу даже многим современным исследователям.

Математика

• С именем выдающегося математика аль-Хорезми связывают введение десятичной системы счёта, дробей, тригонометрических функций, и множество других великих достижений, без которых невозможно представить современную математику. Он написал первую книгу по алгебре под названием «аль-Джабр валь-Мугабиле». Слово «аль-Джабр» из названия книги стало звучать на Западе как «Алгебра». Имя же самого ученого стало нарицательным и обозначать порядок действий, однозначно приводящий к результату — алгоритм.

Медицина

Самые высокие достижения мусульманских ученых можно отметить в медицине. Именно в Арабском халифате впервые были построены больницы, госпитали, возникли первые медицинские институты. Мусульманские врачи в течение многих столетий были на передовых рубежах науки в области исследования глазных болезней. Первая больница в Халифате была создана в 707 году во время правления омейядского халифа аль-Валида ибн Абдул-Малика. Затраты на содержание этой больницы и обеспечения больных продуктами питания брало на себя государство. Во избежание бегства прокаженных больных, им объявлялся арест.

• По предположению некоторых исследователей Фахруддин ар-Рази (864—925) стал первым врачом, описавшим ответный рефлекс зрачка и первым выделившим и описавшим такие заболевания, как ветряная оспа и лихорадка.
• Известному учёному Ибн Сине (980—1037), известному на Западе как Авиценна, принадлежит заслуга в открытии заразных заболеваний, анестезии, связи психологического и физического состояний и многих других областей медицины. Его книга «Канон врачебной науки» с XII по XVII век использовалась в качестве учебника в лучших медицинских институтах Европы.
• Андалузский врач Абуль-Касим аль-Захрави (936—1013), известный как Альбукасис, был первым хирургом, внедрившим в повседневную практику швы из кетгута (овечьих кишок). Среди его изобретений есть ряд сложных хирургических инструментов, в том числе скальпели, шприцы, щипцы и хирургические иглы. В своём труде «ат-Тасриф» он проиллюстрировал и описал хирургические инструменты и процедуры хирургических операций, производимые с их помощью. В 1 и 2 лекциях, переведённых на латинский язык как «Liber Thoricae», он классифицировал 325 болезней и объяснил их симптоматологию и лечение. Книга включает в себя тему зубоврачевания, офтальмологические болезни, и болезни уха, носа и горла, болезни головы и шеи, акушерство, гинекология, урология и другие области хирургии.
• Камбур Весим (ум. в 1761 г.) систематизировал знания о туберкулезе и первый определил инфекционный характер этого заболевания.
• Бакр ибн аль-Касим аль-Маусилий (X век) изобрел полую иглу для удаления катаракты методом отсоса. Игла вводилась через лимб, где роговица соединена с коньюктивой.
• Али ибн Иса (XI в.) написал научный труд «Тазкира», содержащий описание 130 заболеваний глаз. Эта книга столетиями оставалась самым авторитетным изданием по офтальмологии примерно до середины 19-го века.
• Али ибн Аббас (ум. в 994 г.) провёл хирургическую операцию по онкологии. Написанная им медицинская энциклопедия «Китабуль-Маликий» не потеряла своей актуальности и сегодня.

Мореплавание

Интерес к путешествиям и изучению географии мусульмане проявляли издревле. Этому способствовали стремление к распространению ислама, торговля, а также необходимость совершение паломничества (хаджа). Известное всем слово адмирал произошло от арабского амир аль-бахр (араб. ‏أمير البحر‎).

Промышленность

Позаимствовал технологию производства из Китая в 794 году в Багдаде сын визиря Харуна ар-Рашида, Ибн Фазл построил первую фабрику по производству бумаги. Через 6 лет подобная фабрика была построена в Египте, а в 950 году в аль-Андалусе. Первая бумага, появившаяся в Европе, называлась charta damascaena, то есть дамасские свитки, которая изготавливалась из льна.

Сельское хозяйство

В эпоху Золотого века мусульмане смогли создать развитую систему орошения, а также чётко продуманную систему севооборота, позволяющую получить двойной урожай за год на той же земле.

Физика

• Арабский физик и математик Абу Али аль-Хайсам (965—1051), известный в Европе как Альхазен (аль-Хазин) — родоначальник оптики, чей труд «Книга оптики» ставится наравне с трудами И. Ньютона за революционные идеи в открытии оптических законов. Он дал описание строения глаза и правильное представление бинокулярного зрения. Он высказал предположение о конечности скорости света и проводил опыты с камерой-обскурой (предшественником современных фотоаппаратов), опыты по преломлению света и эксперименты с различными видами зеркал. Механизм отражения света в сферических зеркалах назван его именем — «проблема аль-Хазина».
• Абуль-Изз Исмаил аль-Джазари (ум. 1206) в своем произведении «Китабул-Хиял» («Книга грез») заложил основы кибернетики. Он изобрёл коленчатый вал, сконструировал клапанные насосы, водоподъёмные машины, водяные часы, музыкальные автоматы и т. д. Аль-Джазари принадлежат такие технологические новшества, как: ламинирование древесины, кодовые замки, гибрид компаса с универсальными солнечными часами для любых широт и т. д.

В 880 году учёный по имени Ибн Фирнанас впервые сконструировал аппарат наподобие аэроплана. Ему удалось довольно долго парить в воздухе и плавно приземлиться.

Философия

Труды таких учёных, как Ибн Рушд, аль-Кинди и аль-Газали оказали большое влияние на философскую мысль. В IX веке происходит широкое знакомство арабов с естественнонаучным и философским наследием античности. В центре их внимания оказывается философия Аристотеля с её преобладающим интересом к вопросам естествознания и логики. Усвоение аристотелевской философии, однако, опосредовалось знакомством с работами позднейших её комментаторов из неоплатонических школ в Афинах и Александрии.

Химия

• Джабир ибн Хайян считается родоначальником химии. Он описал множество кислот и разработал ранний вариант экспериментального метода исследования в химии. Он впервые высказал мысль об огромной энергии, скрытой внутри атома и возможности его расщепления. По словам Ибн Хайяна, при расщеплении образуется сила, которая может разрушить Багдад.

См. также

• Золотой век евреев в Испании

Литература

• Мец А. Мусульманский Ренессанс. — М.: Наука, 1973. — 473 с.

Отрывок, характеризующий Золотой век ислама

Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.