Золотой век научной фантастики
Золотой век научной фантастики (англ. Golden Age of Science Fiction) — период, приблизительно охватывающий промежуток с конца 30-х годов и до 50-х годов XX века, когда жанр научной фантастики становится очень популярным в англоязычных странах, когда были впервые изданы многие классические произведения жанра. В истории научной фантастики Золотой Век идёт после эпохи космической оперы pulp-журналов 1920—30-х годов и предшествует новой волне научной фантастики. По словам историка Адама Робертса, «Золотой век возвысил особый стиль написания: твёрдая научная фантастика, линейное повествование, героическое решение проблем, противодействие угрозам из космической оперы»[1].
Содержание
От Гернсбека к Кэмпбеллу
Наибольшее влияние на наступление Золотого века оказал Джон У. Кэмпбелл, ставший легендой в жанре как редактор и издатель многих журналов научной фантастики, в том числе «Astounding Science Fiction». Под редакцией Кэмпбелла в научной фантастике стало больше реализма и психологической глубины в характерах персонажей, чем до этого было в «супернаучную» эпоху Гернсбека. Авторский фокус сместился от механизма к человеку, использующего этот механизм. Большинство фанов считают, что Золотой век начался около 1938—39[1]; в июле 1939 года вышел номер «Astounding Science Fiction»[2], содержащий первые опубликованные рассказы Айзека Азимова и Альфреда ван Вогта, и эту дату часто приводят в качестве точного начала Золотого века.
Развитие жанра
Многие штампы и общие места научной фантастики возникли в эпоху Золотого века. Благодаря работам Э. Э. Смита космическая опера вышла на новый уровень. Айзек Азимов в рассказе «Лжец» 1941 года впервые вывел свои знаменитые три закона роботехники и заложил основу космооперной франшизы «Академия». Одной из общих черт Золотого века: внедрение технических изобретений и ощущение чуда у читателей, примером может служить рассказ Азимова «Приход ночи», когда цивилизация на планете была разрушена за одну ночь в результате неординарного космического катаклизма. Романы 50-х от Роберта Хайнлайна, такие как «Кукловоды», «Двойная звезда» и «Звёздный десант», явно выражают либертарианскую идеологию, которая в то время была широко представлена в жанре[1].
В Золотом веке в фантастике вновь появляются темы религии и духовности, которые были центральными в старой фантастике до эпохи космооперы, но подавлялись Хьюго Гернсбеком как несоответствующие его представлению о «научности». Среди самых известных произведений этого типа: «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери, «Конец детства» Артура Кларка, «Дело совести» Джеймса Блиша и «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера[1].
Культурное значение
Как явление, которое повлияло на очень многих подростков во время Второй мировой войны и последующей за ней холодной войной, Золотой век научной фантастики оставил неизгладимый след в обществе. Начало золотого века совпало с первым конвентом Worldcon в 1939 году, и с тех пор научная фантастика обрела значительную общественную силу, в особенности для её наиболее активных фанов. Жанр, особенно в период своего расцвета, оказывал заметное, хоть и несколько косвенное воздействие на военных лидеров, информационные технологии, Голливуд и на саму науку (особенно биотехнологии и фармацевтику).
Следует отметить, что многие родители в то время зачастую воспринимали научную фантастику с оттенком ужаса и проявляли нетерпимость к ней, обычно вызванной колоритными иллюстрациями на обложках pulp-журналов. Стереотипная обложка таких журналов — женщина в бронебикини во власти пучеглазого монстра.
Известные представители
Ряд весьма влиятельных авторов научной фантастики начали свою деятельность в Золотом веке, в том числе:
Конец Золотого века
Если начало Золотого века можно довольно точно указать, то определить его конец сложнее, но можно выделить несколько факторов, изменивших лицо жанра в период с середины до конца 50-х годов. Возможно, самым важным здесь является сокращение рынка, проявившееся в закрытии десятков крупных научно-фантастических журналов в течение пяти лет. В то же время уменьшается доля научной фантастики на телевидении и радио, к 1955 году прекращена съёмка многих телесериалов. Научная фантастика процветала в комиксах начала 50-х, но создание Кодекса комиксов (независимого органа саморегулирования содержания комиксов в США) серьёзно влияет на жанр, приводит к прекращению публикаций некоторых комиксов.
Таким образом, вторая половина 50-х годов ознаменовалась снижением конкурентоспособности научной фантастики. В то же время технический прогресс, кульминацией которого стал запуск Спутника-1 в октябре 1957 года, уменьшает разрыв между реальным миром и миром фантастики, заставляет авторов быть смелее в своём творчестве ради того, чтобы их произведения были актуальными. Появляются новые жанры научной фантастики, которые сосредоточены не столько на достижениях людей в космических кораблях и лабораториях, сколько на том, как эти достижения изменят человечество.
Напишите отзыв о статье "Золотой век научной фантастики"
Примечания
Ссылки
- [www.mirf.ru/Articles/art2067.htm Мир фантастики: Твёрдая научая фантастика]
- [www.sf-encyclopedia.com/entry/golden_age_of_sf Золотой век в Энциклопедии научной фантастики] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Золотой век научной фантастики
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
