Золотой глобус (премия, 2008)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

65-я церемония вручения наград премии «Золотой глобус»

13 января 2008


Лучший фильм (драма):
«Искупление»


Лучший фильм (комедия или мюзикл):
«Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит»


Лучший драматический сериал:
«Безумцы»


Лучший сериал (комедия или мюзикл):
«Массовка»


Лучший мини-сериал или фильм на ТВ:
«Лонгфорд»

65-я церемония вручения наград премии «Золотой глобус» за заслуги в области кино и телевидения за 2007 год должна была состояться 13 января 2008 года, однако из-за забастовки Гильдии сценаристов США церемония не проводилась[1]. Победители позже были объявлены на следующей день в рамках пресс-конференции в Лос-Анджелесе[2].

Номинанты на премию стали известны 13 декабря 2007 года.





Победители и номинанты

Здесь приведён полный список победителей и номинантов. Победители выделены отдельным цветом :[3]

Полнометражные фильмы

Категории Фотографии
лауреатов
Победители и номинанты
Лучший фильм (драма) «Искупление»
• «Нефть»
• «Гангстер»
• «Майкл Клейтон»
• «Порок на экспорт»
• «Большие спорщики»
• «Старикам тут не место»
Лучший фильм (комедия или мюзикл) «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит»
• «Джуно»
• «Лак для волос»
• «Через Вселенную»
• «Война Чарли Уилсона»
Лучший режиссёр Джулиан Шнабель — «Скафандр и бабочка»
Джо Райт — «Искупление»
Ридли Скотт — «Гангстер»
Итан Коэн, Джоэл Коэн — «Старикам тут не место»
Тим Бёртон — «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит»
Лучшая мужская роль (драма) Дэниел Дэй-Льюис — «Нефть»
Джеймс Макэвой — «Искупление»
Джордж Клуни — «Майкл Клейтон»
Вигго Мортенсен — «Порок на экспорт»
Дензел Вашингтон — «Гангстер»
Лучшая женская роль (драма) Джули Кристи — «Вдали от неё»
Кира Найтли — «Искупление»
Кейт Бланшетт — «Золотой век»
Анджелина Джоли — «Сильное сердце»
Джоди Фостер — «Отважная»
Лучшая мужская роль (комедия или мюзикл) Джонни Депп — «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит»
Том Хэнкс — «Война Чарли Уилсона»
Филип Сеймур Хоффман — «Дикари»
Джон Рейли — «Взлёты и падения: История Дьюи Кокса»
Райан Гослинг — «Ларс и настоящая девушка»
Лучшая женская роль (комедия или мюзикл) Марион Котийяр — «Жизнь в розовом цвете»
Эми Адамс — «Зачарованная»
Эллен Пейдж — «Джуно»
Никки Блонски — «Лак для волос»
Хелена Бонэм Картер — «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит»
Лучшая мужская роль второго плана Хавьер Бардем — «Старикам тут не место»
Том Уилкинсон — «Майкл Клейтон»
Джон Траволта — «Лак для волос»
Филип Сеймур Хоффман — «Война Чарли Уилсона»
Кейси Аффлек — «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса»
Лучшая женская роль второго плана Кейт Бланшетт — «Меня там нет»
Сирша Ронан — «Искупление»
Тильда Суинтон — «Майкл Клейтон»
Эми Райан — «Прощай, детка, прощай»
Джулия Робертс — «Война Чарли Уилсона»
Лучший сценарий «Старикам тут не место» — Итан Коэн, Джоэл Коэн
• «Джуно» — Диабло Коди
• «Искупление» — Кристофер Хэмптон
• «Скафандр и бабочка» — Рональд Харвуд
• «Война Чарли Уилсона» — Аарон Соркин
Лучшая музыка к фильму «Искупление» — Дарио Марианелли
• «Порок на экспорт» — Говард Шор
• «В глушь» — Майкл Брук, Каки Кинг и Эдди Веддер
• «Бегущий за ветром» — Альберто Иглесиас
• «Грейс больше нет с нами» — Клинт Иствуд
Лучшая песня «Guaranteed» (в исполнении Эдди Веддера) — «В глушь»
• «That’s How You Know» (в исполнении Эми Адамс) — «Зачарованная»
• «Despedida» (в исполнении Шакиры) — «Любовь во время холеры»
• «Grace Is Gone» (в исполнении Джемми Куллума) — «Грейс больше нет с нами»
• «Walk Hard» (в исполнении Джона Рейли) — «Взлёты и падения: История Дьюи Кокса»
Лучший анимационный фильм «Рататуй»
• «Симпсоны в кино»
• «Би Муви: Медовый заговор»
Лучший фильм на иностранном языке «Скафандр и бабочка (Le Scaphandre et le papillon)» • Франция, США
• «Вожделение (Sè, Jiè)» • США, Тайвань, Гонконг, Китай
• «Бегущий за ветром (The Kite Runner)» • США
• «Персеполис (Persepolis)» • США, Франция
• «4 месяца, 3 недели и 2 дня (4 luni, 3 saptamani si 2 zile)» • Румыния

Телевизионные проекты

Категории Фотографии
лауреатов
Победители и номинанты
Лучший телевизионный сериал (драма) • «Безумцы»
• «Схватка»
• «Тюдоры»
• «Большая любовь»
• «Доктор Хаус»
• «Анатомия страсти»
Лучший телевизионный сериал (комедия или мюзикл) «Массовка»
• «Студия 30»
• «Красавцы»
• «Плейбой из Калифорнии»
• «Мёртвые до востребования»
Лучшая мужская роль в телевизионном сериале (драма) Джон Хэмм — «Безумцы»
Хью Лори — «Доктор Хаус»
Майкл Холл — «Декстер»
Билл Пэкстон — «Большая любовь»
Джонатан Рис-Майерс — «Тюдоры»
Лучшая женская роль в телевизионном сериале (драма) Глен Клоуз — «Схватка»
Эди Фалко — «Клан Сопрано»
Салли Филд — «Братья и сёстры»
Холли Хантер — «Спасите Грейс»
Кира Седжвик — «Ищейка»
Патрисия Аркетт — «Медиум»
Минни Драйвер — «Богатство»
Лучшая мужская роль в телевизионном сериале (комедия или мюзикл) Дэвид Духовны — «Плейбой из Калифорнии»
Ли Пейс — «Мёртвые до востребования»
Рики Джервэйс — «Массовка»
Стив Кэрелл — «Офис»
Алек Болдуин — «Студия 30»
Лучшая женская роль в телевизионном сериале (комедия или мюзикл) Тина Фей — «Студия 30»
Кристина Эпплгейт — «Кто такая Саманта?»
Америка Феррера — «Дурнушка»
Анна Фрил — «Мёртвые до востребования»
Мэри-Луиз Паркер — «Косяки»
Лучший мини-сериал или телефильм «Лонгфорд»
• «Компания»
• «Состояние внутри»
• «Пять дней»
• «Похороните моё сердце в Вундед-Ни»
Лучшая мужская роль (мини-сериал или телефильм) Джим Бродбент — «Лонгфорд»
Джеймс Несбитт — «Джекил»
Джейсон Айзекс — «Состояние внутри»
Эрнест Боргнайн — «Дедушка на Рождество»
Адам Бич — «Похороните моё сердце в Вундед-Ни»
Лучшая женская роль (мини-сериал или телефильм) Куин Латифа — «Жизнеобеспечение»
Рут Уилсон — «Джейн Эйр»
Сисси Спэйсек — «Картинки Холлис Вудс»
Дебра Мессинг — «Развод по-голливудски»
Брайс Даллас Ховард — «Как вам это понравится»
Лучшая мужская роль второго плана (мини-сериал, телесериал или телефильм) Джереми Пивен — «Красавцы»
Кевин Диллон — «Красавцы»
Энди Серкис — «Лонгфорд»
Тед Денсон — «Схватка»
Уильям Шетнер — «Юристы Бостона»
Дональд Сазерленд — «Грязные мокрые деньги»
Лучшая женская роль второго плана (мини-сериал, телесериал или телефильм) Саманта Мортон — «Лонгфорд»
Роуз Бирн — «Схватка»
Кэтрин Хейгл — «Анатомия страсти»
Джейми Прессли — «Меня зовут Эрл»
Рэйчел Гриффитс — «Братья и сёстры»
Анна Пакуин — «Похороните моё сердце в Вундед-Ни»

Напишите отзыв о статье "Золотой глобус (премия, 2008)"

Примечания

  1. [news.bbc.co.uk/1/hi/entertainment/7176095.stm Golden Globes ceremony scrapped], BBC News (January 8, 2008). [web.archive.org/web/20080110235252/news.bbc.co.uk/1/hi/entertainment/7176095.stm Архивировано] из первоисточника 10 января 2008. Проверено 8 января 2008.
  2. Cieply, Michael and Carr, David. [www.nytimes.com/2008/01/08/arts/television/08cnd-globes.html No Golden Globes Show, Just a News Conference], The New York Times (January 8, 2008). [web.archive.org/web/20080110084341/www.nytimes.com/2008/01/08/arts/television/08cnd-globes.html Архивировано] из первоисточника 10 января 2008. Проверено 8 января 2008. «the Hollywood Foreign Press Association announced Monday that the festive awards dinner will be replaced by a news conference at 9 p.m. Eastern time next Sunday night to announce the actual winners».
  3. [www.goldenglobes.org/nominations/year/2007 Nominations & Winners] (англ.). Golden Globes. [www.webcitation.org/65t9SIr6q Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].

Ссылки

  • [www.goldenglobes.org/nominations/year/2007 Лауреаты и номинанты на официальном сайте премии «Золотой глобус»] (англ.). [www.webcitation.org/65t9SIr6q Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].


Отрывок, характеризующий Золотой глобус (премия, 2008)

– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.