Золотой телёнок (фильм, 1968)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Золотой телёнок
Жанр

комедия

Режиссёр

Михаил Швейцер

Автор
сценария

Михаил Швейцер

В главных
ролях

Сергей Юрский
Леонид Куравлёв
Зиновий Гердт
Евгений Евстигнеев

Кинокомпания

Киностудия «Мосфильм».
Творческое объединение писателей и киноработников

Длительность

174 мин.

Страна

СССР СССР

Год

1968

IMDb

ID 0063845

К:Фильмы 1968 года

«Золото́й телёнок» — двухсерийный чёрно-белый фильм; первая экранизация одноимённого романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова.





Сюжет

Действие происходит в 1930 году, то есть через три года после событий романа «Двенадцать стульев». Остап Бендер (Сергей Юрский), чудом выживший после покушения на него Кисы Воробьянинова, представляется в исполкоме провинциального городка Арбатова «сыном лейтенанта Шмидта» в расчёте на лёгкие деньги. Затея ему вполне удаётся, но в исполком тут же заходит ещё один «сын» — мелкий простоватый жулик Шура Балаганов (Леонид Куравлёв). Находчивость Бендера выводит из тупика щекотливую ситуацию, хотя в итоге сразу же после ухода «братьев» комичность происходящего ещё более усиливается появлением в исполкоме третьего «сына» — великовозрастного проходимца Паниковского, которого блистательно сыграл Зиновий Гердт.

В ходе общения «молочных братьев» Бендер делится с Балагановым мечтой — заполучить пятьсот тысяч рублей и уехать в Рио-де-Жанейро, для чего ему нужно лишь встретить богатого индивида, который после этой встречи сам со временем «принесёт ему деньги на блюдечке». Балаганов в ответ взволнованно сообщает, что недавно узнал об одном таком подпольном миллионере, некоем Корейко из Черноморска. Бендер безотлагательно выезжает с Шурой в этот город, сумев уговорить на дальнюю поездку арбатовского шофёра Козлевича (Николай Боярский), не снискавшего ожидавшегося им успеха на ниве местного автоизвоза. Адам Козлевич, раскаявшийся вор-неудачник, передвигается на раритетном автомобиле «Лорен-Дитрих» (по его утверждению), которому Бендер даёт новое имя — «Антилопа-Гну» (по свидетельствам знатоков, на самом деле в романе описан FIAT начала XX века с редким кузовом «тонно», в который входили сзади). На выезде из города троица подбирает Паниковского, в духе своей фамилии панически спасающегося от разъярённой толпы после кражи гуся.

На рубеже 20-х—30-х страна охвачена идеей всеобщей автомобилизации, а потому по замыслу предприимчивого Бендера «Антилопе» без особых усилий довольно долго удаётся выдавать себя за головную машину проходящего в то же время скоростного автопробега Москва — Харьков — Москва; Остап выступает на митингах, а экипаж бесплатно получает провизию, бензин и запчасти. И всё же спустя некоторое время компанию догоняет телеграмма, адресованная организаторам автопробега и предписывающая задержать самозванцев, которым приходится спасаться бегством.

Тем временем Корейко (Евгений Евстигнеев), живущий под видом скромного конторщика крупного государственного лесопромышленного предприятия «Геркулес» и хранящий свои миллионы в чемоданишке на вещевых складах местных вокзалов, испытывает серьёзную личную драму, неожиданно для себя влюбившись в молодую девушку Зосю Синицкую (Светлана Старикова). Его смятение усиливается, когда прибывшие в Черноморск Остап сотоварищи начинают анонимную психологическую атаку на миллионера: загадочные телеграммы двусмысленного содержания; нищий полуидиот (Паниковский), выпрашивающий у Корейко на улице миллион; бандероль с книгой «Капиталистические акулы».

Окончив этап первоначального воздействия на Корейко, великий комбинатор даёт Паниковскому и Балаганову поручение без какого-либо насилия отобрать у подпольного миллионера «всё содержимое его карманов», что двум жуликам не без приключений, но удаётся-таки выполнить. В похищенном ими портсигаре оказывается 10 000 рублей — «жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы» по ироническому замечанию Бендера. Теперь Остап окончательно уверен в истинности рассказа Балаганова о тайном богатстве скромного с виду конторщика, однако ему не сразу удаётся понять, что на сей раз ему попался противник, не менее опытный в житейских схватках. Попытка «третьесортного шантажа», когда Бендер под видом милиционера пытается вернуть Корейко портсигар и взять с него расписку в получении денег, не приводит ни к чему — Александр Иванович так искусно проявляет полное равнодушие при виде денег, что Остапу не сразу удаётся признаться себе в неожиданном поражении.

Проанализировав ситуацию, Бендер решает искать компромат на подпольного миллионера и на время поисков ради общественного прикрытия (а больше для собственного развлечения) открывает «Черноморское отделение Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт». Несмотря на свою откровенно пародийную суть, эта затея невольно помогает Бендеру сделать первый шаг к расследованию прошлого Корейко: в «Рога и копыта» приходит наниматься в качестве подставного руководителя («зицпредседателя») один из «обломков старого коммерческого Черноморска» — старик по фамилии Фунт. Как выясняется, Фунт лично не знаком с Корейко, но неоднократно номинально возглавлял фирмы-однодневки, которые заключали с «Геркулесом» крупные авансовые договоры на поставки лесоматериалов и тут же бесследно пропадали с полученными авансами общей суммой в «не одну сотню тысяч». За перенасыщенный различными знакомствами и событиями остаток лета Бендеру удаётся разузнать и о других тёмных делах Александра Ивановича в 1920-е годы.

Тем временем Паниковскому пришла в голову мысль, что Корейко держит своё богатство в гирях, которыми он увлекается. Старик был уверен, что гири — золотые. Он подговаривает Балаганова выкрасть их и распилить, не ставя в известность об этом Бендера. Эта затея ни к чему не привела — гири оказались самыми обыкновенными. Разъярённый и измождённый Балаганов избивает Паниковского.

Собрав увесистую папку материалов по «делу А. И. Корейко», Остап вновь появляется у подпольного миллионера и требует у него миллион рублей. После долгой ночи морально-физического противостояния Александр Иванович соглашается отдать деньги, но утром по пути «в закрома» ему удаётся ускользнуть от Бендера в суматохе начавшихся военных учений. Бендер, снова оглушённый неожиданным крахом своих планов, случайно встречает в газоубежище Зосю Синицкую и тут же ухватывается за это знакомство как за единственную нить, способную вновь привести к Корейко. Начав ухаживать за девушкой, Остап неожиданно увлекается ею, но когда вскоре Зося действительно вскользь сообщает ему, что Корейко находится на строительстве Турксиба («Восточной магистрали»), Бендер делает выбор между мечтой и любовью не в пользу последней.

По дороге к Корейко старинная машина героев разваливается на ходу, Паниковский умирает, а Шура с Адамом, разуверившись в затее Бендера, решают остаться и не следовать дальше за Остапом. Бендер, тем не менее, действительно находит Александра Ивановича и осуществляет свою «мечту идиота», получив заветный миллион, но в стране активно строящегося социализма деньги не приносят Остапу ощущения счастья. В Москве он встречает Балаганова, от которого узнаёт, что Козлевич сумел собрать «Антилопу» и вернуться в Черноморск. Остап вручает Шуре царский подарок — пятьдесят тысяч рублей, но его дальнейшие планы «дать капитальный ремонт» Балаганову рушатся, когда тот «машинально» совершает в трамвае мелкую кражу и попадает в руки милиции.

Потерянный Бендер ради Зоси возвращается в Черноморск, где встречается с Козлевичем. Не найдя смысла в обретённом миллионе, он отправляет его бандеролью Народному комиссару финансов, после чего видит на улице Зосю. Он пытается вернуть девушку, но та уже успела выйти замуж. Поняв, что теперь потерял и любовь, и деньги, Остап бросается возвращать хотя бы последнее, что ему не без труда, но удаётся. Вновь обретя почти миллион, он бесповоротно принимает решение «начать трудовую буржуазную жизнь в Рио-де-Жанейро». Целую зиму Остап готовится к переходу границы, скупая золотые изделия и валюту. Но когда он весной предпринимает попытку бежать из СССР, румынские пограничники отнимают у него всё. Избитый Бендер, вернувшись на советский берег с единственной уцелевшей в схватке драгоценностью — орденом Золотого Руна, — устало обращается в пространство с фразой: «Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы».

В фильме снимались

В главных ролях

В ролях

Съёмочная группа

Съёмки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • Первая серия фильма снималась в городе Юрьев-Польский (Юрьев-Польско́й) Владимирской области весной 1968 года (что можно понять и по плакату с сотрудником ГАИ на нём на стене дома). Сцены с автопробегом и выступлением Бендера на трибуне — в соседнем посёлке Сима. Натурные съемки Черноморска проводились в Одессе, которая действительно послужила прототипом для Черноморска у авторов литературного первоисточника.
  • Первой снималась сцена, когда Бендер говорит: «Это конец. Конец первой серии».
  • Сцены с «Вороньей Слободкой» были полностью отсняты и смонтированы[1], однако ими пришлось пожертвовать для сокращения хронометража. «Воронья слободка» — действительно единственный кусок, который подвергся жесточайшей критике после выхода оригинального романа в 1931 году. По мнению критиков, он очень затягивал сюжет. Впоследствии авторы признали это.
Кинопленка с эпизодом «Воронья слободка» была сохранена вдовой Анатолия Папанова Надеждой Юрьевной Каратаевой. В 1992 году трёхминутный фрагмент этой сцены был показан на вечере памяти Папанова, транслировавшемся по телевидению.
  • На худсовете рецензоры потребовали переснять финал, чтобы «подчеркнуть мотив морального краха Бендера и отчётливо прозвучала тема поражения героя в столкновении с большим советским миром».
  • В новостной радиопередаче, идущей на заднем плане во время похода Корейко в камеру хранения, упоминается отставка премьер-министра Франции Пуанкаре, которая произошла на год ранее — в июле 1929 года. В другой новостной радиопередаче в ходе фильма сообщается об открытии I Всесоюзного слета пионеров (как известно, он проходил 18—25 августа 1929 г.);
  • Балаганов говорит Бендеру, что «нас было 69 детей лейтенанта Шмидта» (по книге — 34); Паниковскому досталась «для работы» Мордовская АССР (по книге — Поволжье). К тому же Мордовская АССР была образована в 1934 г. — через четыре года после действия сюжета книги (лето-осень 1930 г.)
  • Для создания музыки к фильму первоначально был приглашён Георгий Свиридов. Композитор создал три оркестровых фрагмента («Автопробег», «Остап Бендер» и «Паниковский»), после чего работа остановилась: сотрудничество Свиридова и Швейцера по каким-то причинам прервалось, и режиссёр обратился к Георгию Фиртичу, который и значится в титрах как автор музыки. Однако, согласно исследованиям кандидата искусствоведения Александра Белоненко[2], в фильме звучит ещё и музыка Свиридова: тема автопробега принадлежит именно ему.
  • В 1967 году по просьбе кинематографистов инженер Лев Шугуров спроектировал автомобиль, который сыграл в фильме роль автомобиля «Антилопа Гну» (в книге он называется «Лорен—Дитрих»).[3] Двигатель, трансмиссия и рама использованы от автомобиля УАЗ-452, задний мост — от старого автомобиля ГАЗ-А. По чертежам Шугурова была выполнена облицовка кузова, руль был перенесен в соответствии с традициями автомобилестроения начала ХХ века с левой на правую сторону. Получившийся автомобиль имел ряд отличий от описанного в книге Ильфа и Петрова («оригинальный» автомобиль имел кузов «тонно» с балдахином и дверцей по центру задней части, а также цепной привод заднего моста).
  • События фильма разворачиваются в 1930-м году, а самолет Ан-2, который Бендер хотел купить, был создан только в 1947-м.
  • В начале фильма в эпизоде, где Остап Бендер дремлет в кинотеатре, демонстрируются кадры из советского немого фильма «Процесс о трёх миллионах» (1926).

См. также

Напишите отзыв о статье "Золотой телёнок (фильм, 1968)"

Ссылки

  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=8018 «Золотой телёнок»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
  • «Золотой телёнок» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.videoguide.ru/card_film.asp?idFilm=19229 «Золотой Телёнок»] на ВидеоГид(R)
  • [kouksin.nnm.ru/ Съёмочные площадки Арбатова и Удоева сорок лет спустя в сравнении с кадрами из фильма]
  • [lorraine-dietrich.ru/ Веб-сайт, посвящённый автомобилям «Лорен-Дитрих»]

Примечания

  1. [www.youtube.com/watch?v=6-zQIvpVNgQ Невошедшая сцена в фильм "Золотой теленок" - YouTube]
  2. Георгий Свиридов: Полный список произведений (нотографический справочник). — М.-СПб., 2001. — С. 123.
  3. [wiki.zr.ru/%D0%9B%D0%B5%D0%B2_%D0%A8%D1%83%D0%B3%D1%83%D1%80%D0%BE%D0%B2 Лев Шугуров] Подробная биография на сайте журнала «За рулём»

Отрывок, характеризующий Золотой телёнок (фильм, 1968)

Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.