Золотуха, Савва Иванович

Савва Иванович Золотуха
Род деятельности:	Промышленный деятель
Дата рождения:	20 августа 1913(1913-08-20)
Место рождения:	посёлок Петро-Марьевск, Российская империя (ныне: Луганская область, Украина)
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Дата смерти:	1990(1990)
Место смерти:	город Электросталь, Московская область, СССР
Награды и премии:

Савва Иванович Золотуха (20 августа 1913, посёлок Петро-Марьевка, Луганской области — 1990, Электросталь, Московской области) — промышленный деятель, Герой Социалистического Труда (1970).

Биография

Савва Золотуха родился 20 августа 1913 года в посёлке Петро-Марьевка (ныне — город Первомайск в Луганской области Украины). Окончил среднюю школу, рабфак, Московский химико-технологический институт имени Менделеева. Проживал в городе Электросталь Московской области, работал на заводе № 12 Народного комиссариата боеприпасов, прошёл путь от мастера до начальника цеха. В годы Великой Отечественной войны при его участии производились бомбы, мины, снаряды для реактивных миномётов (в общей сложности около 240 миллионов штук).

С 1944 года Золотуха был главным инженером, а с 1946 года — главным технологом завода № 12. В 1946 году завод был передан в атомное ведомство. Золотуха участвовал в организации производства урана высокой чистоты, внёс большой вклад в снижение сложности и средствоёмкости процесса. Таким образом, он был одним из ведущих участников создания первой советской атомной бомбы. В 1951 году он стал главным инженером, а в 1959 году — директором завода № 12.

С 1954 года завод производил атомное топливо в мирных целях. Именно на этом заводе были произведены первые партии топлива для Обнинской АЭС, первых атомных подлодок и атомохода «Ленин». На заводе производились урановые блоки для крупнейших АЭС и предприятий страны, а позднее и для АЭС других государств.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1970 года за «большой вклад в развитие производства по выпуску чистого урана для атомных реакторов и атомных станций» Савва Золотуха был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот».

При участии Золотухи было осуществлено строительство различных объектов социальной сферы в Электростали. По мнению главы городского округа Электросталь Андрея Суханова, в том, что 30 августа 2013 года Электростали было присвоено почетное звание «Город Воинской и Трудовой Славы», большая заслуга Саввы Ивановича Золотухи и всего коллектива завода.

Почётный гражданин Электростали. Лауреат Ленинской и Сталинской премий. Был награждён тремя орденами Ленина, орденом Красного Знамени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды, рядом медалей. Скончался в 1990 году, похоронен на Старом городском кладбище Электростали.

В 1998 году в честь Золотухи названа улица в Электростали, 3 сентября 2013 года на фасаде заводоуправления ОАО «МСЗ» была открыта мемориальная доска в честь 100-летия со Дня рождения С. И. Золотухи работы скульптора Д. А. Стритовича.

Литература

• Богуненко Н. Н., Пелипенко А. Д., Соснин Г. А. Золотуха Савва Иванович // Герои атомного проекта. — Саров: Росатом, 2005. — С. 167 — 168. — ISBN 5-9515-0005-2.

Отрывок, характеризующий Золотуха, Савва Иванович

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.