Халмаи, Золтан

Золтан Халмаи
Личная информация
Награды и медали Олимпийские игры Серебро Париж 1900 200 м в/с Бронза Париж 1900 1000 м в/с Серебро Париж 1900 4000 м в/с Золото Сент-Луис 1904 50 ярдов в/с Золото Сент-Луис 1904 100 ярдов в/с Серебро Лондон 1908 100 м в/с Серебро Лондон 1908 эстафета 4×200 м в/с

Имрих Золтан Халмаи (венг. Imrich Halmay Zoltán; 18 июня 1881, Высока при Мораве, Словакия — 20 мая 1956, Будапешт) — венгерский пловец, двухратный чемпион и пятикратный призёр летних Олимпийских игр.

На летних Олимпийских играх 1900 в Париже Халмаи участвовал в трёх гонках — на 200 м, 1000 м и 4000 м, все вольным стилем. В первой он выиграл полуфинал и занял в финале второе место. Во второй он снова начал с победы в предварительном раунде, и занял третье место в заключительной гонке. В последнем соревновании пловец опять, победив полуфинале, занял вторую позицию в финале. После этих Игр Халмаи получил две серебряные и одну бронзовую медали.

На следующий Играх 1904 в Сент-Луисе Халмаи соревновался только в заплывах на 50 и 100 ярдов вольным стилем. В каждой дисциплине по выиграл по две гонки (полуфинал и финал) и получил две золотые медали.

Через два года он участвовал в неофициальных Олимпийских играх в Афинах. Халмаи стал победителем вместе со своими партнёрами по сборной в эстафете 4х250 м и занял второе место гонке на 100 вольными стилем. Однако эти две медали не признаются Международным олимпийским комитетом.

Ещё через два года Халмаи принял участие в плавательных соревнованиях на летних Олимпийских играх 1908 в Лондоне. В гонке на 100 м вольным стилем он стал победителем в четвертьфинале и полуфинале, но стал вторым в финале, получив серебряную медаль. В эстафете 4х200 м его команда сразу проходила в финал, так как ей не достались соперники на предыдущих этапах, и она заняла в нём второе место.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/vo/zoltan-von-halmay-1.html Золтан Халмаи на sports-reference.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Халмаи, Золтан

– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…