Зоофиты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; background:
  1. FFC0CB;font-size:80%;line-height:140%;">
Полифилетическая группа животных

Иллюстрация из книги Эрнста Геккеля «Kunstformen der Natur», 1904, на которой показаны различные виды актиний, которых ранее относили к зоофитам
Название

Зоофиты

Статус названия

Устаревшее таксономическое

Латинское название

Zoophytes

Родительский таксон

Царство Животные (Animalia)

Представители

</div>

Губки на Викискладе
Кишечнополостные на Викискладе
</td></tr> </table> Зоофи́ты (лат. Zoophyta) — устаревшее название, применявшееся ранее для обозначения группы беспозвоночных животных, которые обладали рядом черт, считавшихся признаками растений (таких, как прикреплённый образ жизни). Зоофитов считали промежуточной формой между растениями и животными. В современной науке термин вышел из употребления в связи с углублением биологических знаний и соответствующими изменениями в систематике и номенклатуре. В романе Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» описаны 3 группы зоофитов[1].

История изучения

В своём сочинении «О частях животных» (др.-греч. Περὶ ζώων μορίων) древнегреческий учёный Аристотель (IV в. до н. э.), стоявший у истоков научной систематики животных, разделил всех животных на две большие группы — «животные, обладающие кровью» и «животные без крови», в каждой из которых выделил более мелкие подразделения. Среди подразделений второй из этих групп (примерно соответствующей позднейшим беспозвоночным) он, в частности, выделил «безраковинных свободноживущих» (голотурии, гидроиды) и «безраковинных прирастающих» (актинии, губки), трактуя их как организмы, в которых смешана животная и растительная природа. Такая двойственность, по мнению Аристотеля, проявлялась в том, что данные организмы напоминают своей способностью к питанию животной пищей и к восприятию внешних раздражений напоминают животных, а общим планом строения и прикреплённым образом жизни — растений. Смешанную природу указанных групп организмов признавал и Плиний Старший (I век н. э.)[2][3].

В IV — V веках н. э. неоплатоники (Дексипп, Аммоний Гермий) стали называть таких животных «зоофитами» (др.-греч. ζωόφυτα); при этом Дексипп полагал, что в природе отсутствуют жёсткие грани между категориями, и она должна была изобрести своего рода «промежуточную жизнь», или «зоофитов», чтобы объединить категории животных и растений. В средневековой Европе данный термин почти не применялся, но вновь вошёл в употребление в эпоху Возрождения: его применяли в своих классификациях такие зоологи, как Эдвард Уоттон[en], Гийом Ронделе, Конрад Геснер и Улиссе Альдрованди[4]. Объём группы менялся; так, в сочинении Уоттона «De differentiis animalium» (1552), первом обстоятельном зоологическом трактате со времён Аристотеля, к зоофитам были добавлены также морские звёзды, сцифоидные медузы и гребневики[5]. В XVI — XVII веках к зоофитам причисляли и мифических живых существ. Наибольшую известность среди них приобрёл «баранец» (также борамец или татарский овен) — легендарное растение, якобы произраставшее в Средней Азии, плодами которого были овцы; соединённые с растением пуповиной, они питались растущей вокруг него травой[6].

В книге Карла Линнея «Systema Naturae» в состав класса Vermes вошёл отряд Zoophyta с ещё более широким, чем у Уоттона, объёмом: Линней включил в число зоофитов также морских ежей и некоторых моллюсков и червей. При этом в 10-м издании книги (1758) Линней определял Zoophyta как «растения с цветами, живущими животной жизнью», а в 12-м издании — как «сложных животных, расцветающих подобно цветам растений»[7].

В XVIII веке значительно продвинулось вперёд изучение строения и образа жизни животных, относимых в то время к зоофитам. Так, в исследованиях Жана-Андре Пейсоннеля[fr] (1723) и Авраама Трамбле (1744) была убедительно обоснована животная природа кишечнополостных: Пейсоннель описал способ питания у коралловых полипов (при котором они захватывали щупальцами проплывавших рачков и поедали их), а Трамбле описал строение, способы питания и передвижения у пресноводной гидры и открыл её высокие способности к регенерации[8]. В свою очередь, Джон Эллис (1765) обосновал животную природу губок, описав их способность создавать ток воды и изменять диаметр оскулюмов[en] — крупных отверстий на поверхности тела[9][10]; несмотря на эти наблюдения, некоторые естествоиспытатели (такие, как Рене Дютроше, Поль Жерве и Джон Хогг[en]) ещё в первой половине XIX века относили губок к растениям[11].

Жорж Кювье в своём сочинении «Le régne animal distribué d’apres son organisation» (1817) подразделил всех животных на 4 больших раздела (которые Анри-Мари Блэнвиль назвал в 1825 году «типами»): Vertebrata, Mollusca, Articulata и Radiata. Последний раздел включал почти всех низших беспозвоночных (простейших, губок, кишечнополостных, низших червей, мшанок, иглокожих) и примерно соответствовал Zoophyta в смысле Уоттона или Линнея, хотя Кювье уже не считал своих Radiata переходными между растениями и животными организмами[12].

Позднее зоологи XIX века использовали, как правило, термины Zoophyta и Radiata в качестве синонимов. Ещё в 1848 году Зибольд объединял под названием Zoophyta губок, кишечнополостных и иглокожих; Арнольд Ланг в своём сочинении «Lehrbuch der vergleichenden Anatomie der wirbellosen Tiere» (1888—1894) использовал название Zoophyta (наряду с Coelenterata) как имя типа, в который он в качестве отдельных классов включил мезозоев, губок и стрекающих. Однако к концу XIX века — началу XX века среди зоологов возобладала точка зрения о резком разграничении губок и кишечнополостных, и Уильям Соллас[en] (1884) противопоставил губок как Parazoa всем остальным Metazoa (получившим вскоре название Eumetazoa). В системе Рэя Ланкестера (1900—1909) губки были со всей определённостью отнесены к Metazoa и фигурировали как тип Porifera (единственный в разделе Parazoa). Эта последняя точка зрения и стала абсолютно преобладающей на протяжении почти всего XX века (хотя ранг группы Parazoa у разных авторов варьировал); в результате, как отмечал Л. А. Зенкевич, «исчезают последние следы старой группы Zoophyta — Radiata»[13][14][15].

Напишите отзыв о статье "Зоофиты"

Примечания

  1. Прашкевич, Геннадий.  Мстители и строители // Полдень. XXI век. — Вокруг света, 2013. — Вып. Январь. — № 1. — С. 145—164.
  2. Зенкевич, 1937, с. 3—4.
  3. Наумов, Пастернак, 1968, с. 226.
  4. Osorio Abarzúa C. G.  [www.scielo.cl/pdf/rci/v24n2/art16.pdf Sobre agentes infecciosos, zoofitos, animálculos e infusorios] // Revista chilena de infectologia. — 2007. — Vol. 24, no. 2. — P. 171—174. — DOI:10.4067/S0716-10182007000200016. — PMID 17453079. исправить
  5. Зенкевич, 1937, с. 6, 8.
  6. Appleby J. H.  [www.jstor.org/stable/532033?seq=1#page_scan_tab_contents The Royal Society and the Tartar lamb] // Notes and Records of the Royal Society. — 1997. — Vol. 51, no. 1. — P. 23—34. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0035-9149&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0035-9149]. — DOI:10.1098/rsnr.1997.0003. исправить
  7. Зенкевич, 1937, с. 8—9.
  8. Наумов, Пастернак, 1968, с. 226—227.
  9. Ellis J.  [rstl.royalsocietypublishing.org/content/55/280.full.pdf On the Nature and Formation of Sponges: In a Letter from John Ellis, Esquire, F. R. S. to Dr. Solander, F. R. S.] // Philosophical Transactions of the Royal Society of London. — 1765. — Vol. 55. — P. 280—289. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0261-0523&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0261-0523]. — DOI:10.1098/rstl.1765.0032. исправить
  10. Hyman L. H.  Metazoa of the Cellular Grade of Construction — Phylum Porifera, the Sponges // The Invertebrares. — New York: McGraw-Hill Book Company, 1940. — Vol. 1. Protozoa through Ctenophora. — P. 284—364.
  11. Johnston G.  [books.google.ru/books?id=UuVhAAAAcAAJ&pg=PA62&lpg=PA62&source=bl&hl=ru&sa=X#v=onepage&q&f=false A History of British Sponges and Lithophytes]. — Edinburgh: John Stark, 1842. — xii + 264 p. — P. 62—65.
  12. Зенкевич, 1937, с. 10—11.
  13. Зенкевич, 1937, с. 12—13, 21, 30, 33—34.
  14. Колтун В. М.  Тип Губки (Porifera, или Spongia) // Жизнь животных. Т. 1 / Под ред. Л. А. Зенкевича. — М.: Просвещение, 1968. — 579 с. — С. 182—220.
  15. Crow W. B.  [books.google.ru/books?id=aSjLBAAAQBAJ&pg=PA222&lpg=PA222&source=bl&hl=ru&sa=X#v=onepage&q&f=false A Synopsis of Biology. 2nd edition]. — Elsevier, 2013. — xv + 1072 p. — ISBN 978-1-4832-2532-6. — P. 222, 740.

Литература

  • Зенкевич Л. А.  [biology.krc.karelia.ru:8080/biology/Руководство%20по%20зоологии%20(ред.%20Зенкевич%20Л.А.,%201937-1951)/Том%201.%20История%20системы%20беспозвоночных%20(Зенкевич%20Л.А.,%201937).pdf История системы беспозвоночных] // Руководство по зоологии. Т. I. Беспозвоночные: простейшие, губки, кишечнополостные, плоские черви, немертины, круглые черви, коловратки / Под ред. Л. А. Зенкевича. — М.; Л.: Биомедгиз, 1937. — xii + 795 с. — С. 1—49.
  • Наумов Д. В., Пастернак Ф. А.  Тип Кишечнополостные (Coelenterata) // Жизнь животных. Т. 1 / Под ред. Л. А. Зенкевича. — М.: Просвещение, 1968. — 579 с. — С. 223—326.

Отрывок, характеризующий Зоофиты

– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.