Зорин, Эрнст Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эрнст Зорин
Эрнст Петрович Нотерзор
Дата рождения:

17 апреля 1937(1937-04-17) (87 лет)

Гражданство:

Россия Россия

Профессия:

актёр,журналист

Награды:

Эрнст Петрович Зорин (наст. фамилия Нотерзор, 17 апреля 1937, Россия) — советский и российский актёр, журналист, Заслуженный артист РСФСР.





Биография

В 1960-70-х гг. — театральный актёр, артист Московского Театра им. Е. Вахтангова. Именно тогда взял сценический псевдоним Зорин. Через много лет рассказывал в интервью (Журнал «Кругозор»):

— Инициатором сего псевдонима был выдающийся русский актёр Иосиф Моисеевич Толчанов, соратник Евгения Вахтангова, народный артист СССР, мой педагог по училищу и один из ведущих актёров Вахтанговского театра. «Какова фамилия ваша, молодой человек?» — переспрашивал Толчанов. «Но-тер-зор?! Ну, это же совсем не театральная фамилия. Давайте-ка лучше от последних трёх букв: ЗОР. Пускай будет Зорин!» Вот так и получилось
[1].

В 1980 году он эмигрировал из страны. В 1980—90 годах работал диктором на Радио Свобода (Мюнхен). С 1996 живёт в США.

В том же интервью артист поведал, почему пришлось уехать из родной страны. Это и антисемитизм в театре (при жизни и руководстве Р. Н. Симонова это было бы невозможно), и стремительное падение уровня постановок, тоже произошедшее после смерти Рубена Николаевича Симонова, и конечно же, не могла не сказаться общая обстановка безысходности и серости в стране к началу 80-х…

Но главное — что с возрастом я всё больше ощущал себя евреем, и моя первая ошибка при эмиграции в том, что я не направился в Израиль, где есть театр «Габима», некогда созданный с участием самого Евгения Вахтангова, и в котором были бы открыты возможности для большей моей реализации. Хотя, грех Бога гневить: в эмиграции мне и озвучивать «русские» кинофильмы доводилось, и роли играть в театрах на Бродвее, и ряд лет работать на радио «Свобода» в Мюнхене…


Примерно так повёл разговор и Михаил Александрович Ульянов, который в начале 90-х — как раз в мой «мюнхенский» период — приехал в Германию. В то время Ульянов уже был художественным руководителем вахтанговского театра. Он говорит мне:
— Остался бы работать — глядишь, и Народного артиста получил бы, ты же хороший актёр…
Я в ответ:
— А вы бы меня взяли, если б я вернулся?
— Да я-то — с дорогой душой взял бы. Хоть сейчас. Только ведь в театре тебя предателем считают…
Словно и не прошли годы: там по-прежнему царила замшелая моральная атмосфера, от которой я и бежал. Ведь «предателем» я стал тотчас после разговора с Евгением Симоновым, которому сообщил о предстоящем отбытии. Тот моментально предупредил: отныне на сцену — ни ногой…
Работа на радио «Свобода» вовсе не затмила мне театр. Я и в Мюнхене играл в театре, и в США привозил свои работы. В Нью-Йорке ставил «Принцессу Турандот» Карло Гоцци, «Миллионершу» Бернарда Шоу, играл в пьесах «Москва — Нью-Йорк — Москва» (по мотивам «Варшавской мелодии»), «Сильнее любви» (по повести Б. Лавренёва «Сорок первый»), «Фиктивный брак» В. Войновича и других. Играл моноспектакль «Записки сумасшедшего» (по Гоголю). Да и сейчас, живя в штате Миссури, не думаю отказываться от творчества.

Напишите отзыв о статье "Зорин, Эрнст Петрович"

Примечания

  1. [www.krugozormagazine.com/main/archive/2007/08/ernst-zorin.html ХОХМЫ со всей серьёзностью]

Творчество

Роли в театре (театр Вахтангова)

Фильмография


Отрывок, характеризующий Зорин, Эрнст Петрович

– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…