Зощенко, Михаил Михайлович

Михаил Зощенко
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Место смерти:	Сестрорецк, РСФСР, СССР
Гражданство:	Россия, СССР
Род деятельности:	писатель, драматург, переводчик, журналист, сценарист
Жанр:	проза, пьеса, рассказ, повесть, сатира
Язык произведений:	русский
Награды:
[lib.ru/RUSSLIT/ZOSHENKO/ Произведения на сайте Lib.ru]

Запрос «Зощенко» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Михаи́л Миха́йлович Зо́щенко (29 июля (10 августа) 1894, Санкт-Петербург — 22 июля 1958, Сестрорецк) — русский советский писатель, драматург, сценарист и переводчик. Считается классиком русской литературы.
Остриё его сатирических произведений направлено против невежества, мещанского себялюбия, жестокости, приспособленчества и других человеческих пороков .

Биография

Михаил Михайлович Зощенко родился на Петроградской стороне, в доме № 4, кв. 1, по Большой Разночинной улице и был крещён спустя месяц в церкви Святой Мученицы царицы Александры (при Доме призрения бедности императрицы Александры Федоровны). Отец — художник Михаил Иванович Зощенко (из полтавских дворян, 1857—1907). Мать — Елена Осиповна (Иосифовна) Зощенко (урождённая Сурина, русская, дворянка, 1875—1920), до замужества была актрисой, печатала рассказы в газете «Копейка».

Во время строительства музея Суворова в Петербурге мозаичную картину на фасаде здания, изображающую отъезд полководца из села Кончанского выполнял художник Михаил Иванович Зощенко. На картине есть небольшая деталь: маленькая ёлочка в нижнем углу, выложенная пятилетним сыном художника, будущим известным писателем Михаилом Михайловичем Зощенко.

— Из книги «Мой город Санкт-Петербург»

В левом углу картины имеется зелёная ёлочка. Нижнюю ветку этой ёлочки сделал я. Она получилась кривая, но папа был доволен моей работой.

— М. Зощенко

В 1913 году Зощенко окончил 8-ю гимназию в Петербурге. Один год учился на юридическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета (был отчислен за неуплату). Летом подрабатывал контролёром на Кавказской железной дороге.

На фронтах Первой мировой и Гражданской войны

В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней.

— Михаил Зощенко. Перед восходом солнца

29 сентября 1914 г. Михаил Зощенко был зачислен в Павловское военное училище юнкером рядового состава на правах вольноопределяющегося 1-го разряда. 5 января 1915 г. переименован в юнкера унтер-офицерского состава. 1 февраля 1915 г. окончил ускоренные четырёхмесячные курсы военного времени и произведён в прапорщики с зачислением по армейской пехоте.

5 февраля 1915 г. отправлен в распоряжение штаба Киевского военного округа, откуда командирован за пополнением в Вятку и Казань, в 106-й пехотной запасной батальон, как командир 6-й маршевой роты. По возвращении из командировки 12 марта 1915 г. прибыл в действующую армию на укомплектование 16-го гренадерского Мингрельского Его Императорского Высочества Великого князя Дмитрия Константиновича полка Кавказской гренадерской дивизии, к которому был прикомандирован до декабря 1915 года. Назначен на должность младшего офицера пулемётной команды.

В начале ноября 1915 г. во время атаки на немецкие траншеи получил лёгкое осколочное ранение в ногу.

17 ноября «за отличные действия против неприятеля» награждён орденом Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом. 22 декабря 1915 г. был назначен на должность начальника пулемётной команды, произведён в подпоручики. 11 февраля 1916 г. награждён орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». 9 июля произведён в поручики.

18 и 19 июля 1916 г. в районе местечка Сморгонь дважды отсылает рапорты командиру батальона о подозрительных блиндажах, расположенных за траншеями противника «на самой опушке леса и… высоко от земли», полагая, «что эти блиндажи для штурмовых орудий или миномётов». В ночь на 20 июля в результате газовой атаки, произведённой немцами из обнаруженных Зощенко блиндажей, отравлен газами и отправлен в госпиталь.

13 сентября 1916 г. награждён орденом Св. Станислава 2-й степени с мечами. В октябре после лечения в госпитале был признан больным первой категории, но отказался от службы в запасном полку и 9 октября возвращается на фронт в свой полк.

9 ноября награждён орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и на следующий день назначен командиром роты. Произведён в штабс-капитаны; 11 ноября назначен временно исполняющим обязанности командира батальона; 17 ноября командирован на станцию Вилейка для работы на курсах временной школы прапорщиков.

В январе 1917 г. был представлен в капитаны и к ордену Св. Владимира 4-й степени. Ни чин, ни орден Зощенко получить не успел в связи с революцией, но награждение орденом было объявлено в приказе. Сам Зощенко считал себя награждённым в период Первой мировой войны пятью орденами.

9 февраля 1917 г. у Зощенко обостряется болезнь (порок сердца — результат отравления газами), и после госпиталя он отчисляется в резерв.

Летом 1917 г. Зощенко был назначен начальником почт и телеграфов и комендантом почтамта Петрограда. Вскоре он оставил эту должность и выехал в Архангельск, где занимал должность адъютанта Архангельской дружины. Отказался от предложения эмигрировать во Францию.

Позже (при советской власти) работал секретарём суда, инструктором по кролиководству и куроводству в Смоленской губернии.

В начале 1919 года, несмотря на то, что был освобождён от военной службы по состоянию здоровья, добровольно поступил в действующую часть Красной армии. Служил полковым адъютантом 1-го Образцового полка деревенской бедноты.

Зимой 1919 года участвует в боях под Нарвой и Ямбургом с отрядом Булак-Балаховича.

В апреле 1919 года после сердечного приступа и лечения в госпитале был признан негодным к военной службе и демобилизован. Однако поступает телефонистом в пограничную стражу.

Литературная работа

Судьба писателя была нелёгкой. После невероятной популярности его ожидало публичное унижение, нищета и предательство.

— Георгий Ковенчук

Оставив окончательно военную службу, с 1920 по 1922 год Зощенко сменил множество профессий: был агентом уголовного розыска, делопроизводителем Петроградского военного порта, столяром, сапожником и т. д. В это время он посещал литературную студию при издательстве «Всемирная литература», которой руководил Корней Чуковский.

Близко познакомившийся с Зощенко в эти годы Николай Чуковский дал ему такой портрет:

«маленький, оливково-смуглый, с офицерской выправкой, с высоко поднятой головой, с удивительно изящными маленькими руками и ногами»

— Н. Чуковский «О том, что видел», 2005. — ISBN 5-235-02681-0.

В печати дебютировал в 1922 году. Принадлежал к литературной группе «Серапионовы братья» (Л. Лунц, Вс. Иванов, В. Каверин, К. Федин, Мих. Слонимский, Е. Полонская, Н. Тихонов, Н. Никитин, В. Познер). Члены группы чуждались демагогии и тщеславной декларативности, говорили о необходимости независимости искусства от политики, в изображении реальности старались идти от фактов жизни, а не от лозунгов. Их позицией была осознанная независимость, которую они противопоставляли сформировавшейся идеологической конъюнктурности в советской литературе. Критики, опасливо относясь к «серапионам», считали, что Зощенко является «наиболее сильной» фигурой среди них. Время покажет верность этого вывода.

В произведениях 1920-х годов (преимущественно в форме рассказа) Михаил Зощенко создал комический образ героя-обывателя с убогой моралью и примитивным взглядом на окружающее. Писатель работает с языком, широко использует формы сказа, выстраивает характерный образ рассказчика. В 1930-е годы он больше работал в крупной форме: «Возвращённая молодость», «Голубая книга» и др. Начинает работу над повестью «Перед восходом солнца». Его повесть «История одной перековки» вошла в книгу «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934).

В 1920—1930-е годы книги Зощенко издаются и переиздаются огромными тиражами, писатель ездит с выступлениями по стране, успех его невероятен.

1 февраля 1939 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей». В Указе награждённые писатели были поделены на три категории:

• высшая — орден Ленина (Н. Асеев, Ф. Гладков, В. Катаев, С. Маршак, С. Михалков, П. Павленко, Е. Петров, Н. Тихонов, А. Фадеев, М. Шолохов и др., всего 21 чел.);
• средняя — орден Трудового Красного Знамени (М.Зощенко, В. Вересаев, Ю. Герман, В. Иванов, С. Кирсанов, Л. Леонов, А. Новиков-Прибой, К. Паустовский, Ю. Тынянов, О. Форш, В. Шкловский и др.);
• низшая — орден Знак Почёта (П. Антокольский, Е. Долматовский, В. Инбер, В. Каменский, Л. Никулин, М. Пришвин, А. Серафимович, С. Сергеев-Ценский, К. Симонов, А. Толстой (орден Ленина получил раньше), В. Шишков и др.; всего 172 чел.)

В 1940 году написал книгу для детей «Рассказы о Ленине».

Во время Великой Отечественной войны

Сразу после начала Великой Отечественной войны Зощенко идёт в военкомат и подаёт заявление с просьбой отправить его на фронт, как имеющего боевой опыт. Получает отказ: «К военной службе не годен» Зощенко с первых дней войны поступает в группу противопожарной обороны (основная цель — борьба с зажигательными бомбами) и со своим сыном дежурит на крыше дома во время бомбёжек.

Выполняет работу, необходимую для фронта, и как писатель — пишет антифашистские фельетоны для публикации в газетах и на радио. По предложению главного режиссёра Ленинградского театра комедии Н. П. Акимова Зощенко и Шварц берутся за написание пьесы «Под липами Берлина» — пьеса о взятии советскими войсками Берлина шла на сцене театра в то время, когда немцы держали в блокаде Ленинград.

В сентябре 1941 года Зощенко в приказном порядке эвакуируют сначала в Москву, а после в Алма-Ату. Вес позволенного багажа не должен был превышать 12 кг, и Зощенко собрал в чемодан 20 тетрадей-заготовок будущей книги «Перед восходом солнца». В итоге на всё прочее осталось только четыре килограмма.

В Алма-Ате Зощенко работает в сценарном отделе «Мосфильма». К этому времени он пишет серию военных рассказов, несколько антифашистских фельетонов, а также сценарии к фильмам «Солдатское счастье» и «Опавшие листья».

В апреле 1943 года Зощенко приехал в Москву, был членом редколлегии журнала «Крокодил».

В 1944—1946 годах много работал для театров. Две его комедии были поставлены в Ленинградском драматическом театре, одна из которых — «Парусиновый портфель» — выдержала 200 представлений за год.

«Перед восходом солнца»

В эвакуации Зощенко продолжает работать над повестью «Перед восходом солнца» (рабочее название — «Ключи счастья»). Писатель признаёт, что именно к ней он шёл на протяжении всей своей творческой жизни. Материалы для будущей книги он собирал с середины 1930-х годов, и в тех материалах, что Зощенко «эвакуировал», уже содержался значительный «задел» книги. Основную мысль повести можно выразить так: «Сила разума способна победить страх, отчаяние и уныние». Как говорил сам Зощенко, Это и есть контроль высшего уровня психики человека над низшим.

Зощенко проникал в глубины своей памяти, отыскивал там тот импульс, что стал первым толчком к заболеванию, отыскивал причину своих бед и несчастий. К определенному моменту он уже верил, что в дотошном изучении «игр организма» есть какой-то смысл. Считал, что вот-вот и ему откроется секрет недуга, так надоевшего ему. И после того, как секрет тот ему станет известен, он сможет переступить через мучившую его болезнь.

— Ю. В. Томашевский

«Перед восходом солнца» — автобиографическая и научная повесть, исповедальный рассказ о том, как автор пытался победить свою меланхолию и страх жизни. Он считал этот страх своей душевной болезнью, а вовсе не особенностью таланта, и пытался побороть себя, внушить себе детски-жизнерадостное мировосприятие. Для этого (как он полагал, начитавшись Павлова и Фрейда) следовало изжить детские страхи, побороть мрачные воспоминания молодости. И Зощенко, вспоминая свою жизнь, обнаруживает, что почти вся она состояла из впечатлений мрачных и тяжёлых, трагических и уязвляющих.

Из книги читатель узнаёт о жизни писателя в очень тонких деталях. Все новеллы, написанные для неё, предназначены лишь для того, чтобы отыскать первопричину болезни, мучавшей автора. Зощенко основывается на теории условных рефлексов Павлова, а также на психоанализе З. Фрейда.

Начиная с августа 1943 года журнал «Октябрь» успел опубликовать первые главы «Перед восходом солнца». Продолжение публикации журналу было строго запрещено, над Зощенко «сгустились тучи». Удар последовал через три года.

Повесть «Перед восходом солнца» была впервые полностью опубликована только в 1973 году в США, на родине автора — в 1987 году.

Последние годы, гонения

Наградить медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»… работников науки, техники, искусства и литературы… обеспечивших своим доблестным и самоотверженным трудом победу Советского Союза над Германией в Великой Отечественной войне.

— Из указа об учреждении медали

В апреле 1946 года Зощенко в числе других писателей был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а через три месяца, после перепечатки журналом «Звезда» его рассказа для детей «Приключения обезьяны» (опубликован в 1945 году в «Мурзилке»), оказалось, что «окопавшийся в тылу Зощенко ничем не помог советскому народу в борьбе против немецких захватчиков». Отныне «хорошо известно недостойное поведение его во время войны».

14 августа 1946 года выходит Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором за «предоставление литературной трибуны писателю Зощенко» подверглись жесточайшей разгромной критике редакции обоих журналов — журнал «Ленинград» вообще был закрыт навсегда.

Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодёжь и отравить её сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда», № 5—6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.

Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».

— Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 № 274

Вслед за постановлением на Зощенко и Ахматову обрушился секретарь ЦК ВКП(б) А. Жданов. Его доклад изобиловал оскорблениями: «окопавшийся в тылу Зощенко» (об эвакуации во время войны), «Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку» (о повести «Перед восходом солнца») и так далее.

После постановления и доклада Жданова Зощенко был исключён из Союза писателей, лишён средств к существованию. Писателя не только перестали печатать — Зощенко был полностью вычеркнут: его имя не упоминалось в прессе, даже издатели переведённых им произведений не указывали имя переводчика. Почти все из знакомых литераторов прекратили с ним отношения.

В 1946—1953 годах Зощенко вынужден был заниматься переводческой работой (нашедшейся благодаря поддержке сотрудников Госиздата Карело-Финской ССР) и подрабатывать освоенным в молодости сапожным ремеслом. В его переводе вышли книги Антти Тимоиена «От Карелии до Карпат», М. Цагараева «Повесть о колхозном плотнике Саго» и две виртуозно переведённые повести финского писателя Майю Лассила — «За спичками» и «Воскресший из мертвых».

После смерти Сталина был поднят вопрос о восстановлении Зощенко в Союзе писателей, выступали Симонов и Твардовский. Симонов был против формулировки «восстановление». По его мнению, восстановить — значит признать свою неправоту. Поэтому нужно принимать Зощенко заново, а не восстанавливать, зачисляя только те произведения, которые Зощенко написал после 1946 года, а всё, что было до — считать, как и прежде, литературным хламом, запрещённым партией. Симонов предложил принять Зощенко в Союз писателей как переводчика, а не как писателя.

В июне 1953 года Зощенко был заново принят в Союз писателей. Бойкот ненадолго прекратился.

В мае 1954 года Зощенко и Ахматову приглашают в Дом писателя, где проходила встреча с группой студентов из Англии. Английские студенты настаивали на том, чтобы им показали могилы Зощенко и Ахматовой, на что им ответили, что обоих писателей им предъявят живьём.

На встрече один из студентов задал вопрос: как Зощенко и Ахматова относятся к губительному для них постановлению 1946 года. Смысл ответа Зощенко сводился к тому, что с оскорблениями в свой адрес он не может согласиться, он русский офицер, имеющий боевые награды, в литературе работал с чистой совестью, его рассказы считать клеветой нельзя, сатира была направлена против дореволюционного мещанства, а не против советского народа. Англичане ему аплодировали. Ахматова на вопрос ответила холодно: «С постановлением партии я согласна». Её сын, Лев Николаевич Гумилёв, был в заключении.

После этой встречи в газетах появляются разгромные статьи, на Зощенко валятся упрёки: вместо того чтобы измениться, что и предписывала ему партия, он все ещё не согласен. Выступление Зощенко критикуют на писательских собраниях, начинается новый виток травли.

На собрании, куда специально прибыло московское литературное начальство, через месяц после встречи с англичанами, Зощенко обвинили в том, что он осмелился публично заявлять о несогласии с постановлением ЦК. Симонов и Кочетов пытались уговорить Зощенко «покаяться». Причины его твёрдости не понимали. В этом усматривалось упрямство и высокомерие.

Стенограмма речи Зощенко на этом собрании:

Я могу сказать — моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын… У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения — ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею.

В английской прессе вскоре появились статьи о том, что поездка в СССР развеивает мифы о невозможности свободной и непринуждённой дискуссии в этой стране, нападки на Зощенко прекратились. Однако силы писателя были исчерпаны, всё чаще и продолжительнее становятся депрессии, у Зощенко нет более желания работать.

По достижении пенсионного возраста, в середине августа 1955 года (официальным годом рождения Зощенко в то время считался 1895 год), писатель подаёт в Ленинградское отделение СП заявление о предоставлении пенсии. Однако лишь в июле 1958 года, незадолго до смерти, после долгих хлопот Зощенко получает извещение о назначении персональной пенсии республиканского значения (1200 рублей).

Последние годы жизни писатель провёл на даче в Сестрорецке.

Весной 1958 года Зощенко получил отравление никотином, что повлекло за собой кратковременный спазм сосудов мозга; затруднилась речь, он перестал узнавать окружающих; 22 июля 1958 года в 0:45 Михаил Зощенко умер от острой сердечной недостаточности. Похороны писателя на «Литераторских мостках» Волковского кладбища власти запретили, и писатель был похоронен на городском кладбище Сестрорецка (участок № 10). По свидетельству очевидца, мрачный в жизни Зощенко улыбался в гробу. В 1995 году установлено надгробие (скульптор в. Ф. Онежко). Рядом похоронены жена писателя Вера Владимировна (дочь полковника Кербицкого, 1898—1981), сын Валерий (театральный критик, 1921—1986), внук Михаил (капитан 2-го ранга, 1943—1996).

Библиография

Произведения М. М. Зощенко были переведены на многие языки, в том числе в 2011 году на японский, с иллюстрациями Георгия Ковенчука.

• Зощенко М. Собрание сочинений в 3 тт. / Сост., подг. текста, предисл., примеч. Ю. В. Томашевского. — М., 1986. Репринтное изд.: М., 1994
• Зощенко М. Парусиновый портфель: рассказы разных лет. Сентиментальные повести. Мишель Синягин: Повести и рассказы. — М.: Дом, 1994.
• Зощенко М. М. Голубая книга. Рассказы. — М.: Правда, 1989.
• Зощенко М. Рассказы / Сост. А. Старкова. — М.: Художественная литература, 1987.
• Зощенко М. Возвращённая молодость; Голубая книга; Перед восходом солнца: Повести / Сост., примеч. Ю. Томашевского; Послесл. А. Гулыги. — Л.: Художественная литература, 1988.
• Зощенко М. М. Повесть о разуме. — М.: Педагогика, 1990.
• [books.vremya.ru/books/576-mz7.html Зощенко М. Собрание сочинений в 7 тт. / Сост. и примеч. И. Н. Сухих. — М.: Время, 2008] (самое полное и авторитетное собрание сочинений).

Экранизации

По произведениям Зощенко снято несколько художественных фильмов, в том числе знаменитая комедия Леонида Гайдая «Не может быть!» (1975) по рассказу и пьесам «Преступление и наказание», «Забавное приключение», «Свадебное происшествие».

• Преступление и наказание (1940).
• Серенада (1968).
• На ясный огонь (1975).
• Не может быть! (1975).
• По страницам «Голубой книги» (телеспектакль) (1977).
• Безумный день инженера Баркасова (1983).
• Золотая рыбка (телеспектакль) (1985).
• Долой коммерцию на любовном фронте, или Услуги по взаимности (1988).
• Золотые слова (1989).
• Собачий нюх (1989).
• Тюк! (1990).
• Истинные происшествия (2000).

Рассказы Зощенко из цикла «Лёля и Минька» («Ёлка», «Калоши и мороженое», «Тридцать лет спустя», частично пересказан рассказ «Не надо врать») были инсценированы в одном из выпусков детской телепередачи «Будильник», вышедшем в 1984 году. Рассказы читали Наталья Назарова и Юрий Богатырёв.

Литература

• Чудакова М. О. Поэтика Михаила Зощенко. — М.: Наука, 1979.
• Лицо и маска Михаила Зощенко / Сост. Ю. В. Томашевский. — М.: Олимп-ППП, 1994.
• Жолковский А. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. Изд. 2, испр. — М.: ЛКИ, 2007. ISBN 978-5-382-00369-6.
• Воспоминания о Михаиле Зощенко / Сост. и предисл. Ю. В. Томашевского. — СПб.: Художественная литература, 1995. См. предыдущее издание: [www.litlikbez.com/russkaja-proza-zoshhenko-mikhail-vspominaja-mikhaila-zoshhenko.html Вспоминая Михаила Зощенко / Сост. и предисл. Ю. В. Томашевского. — Л.: Художественная литература, 1990.]
• Томашевский Ю. В. «Литература — производство опасное…» (М. Зощенко: жизнь, творчество, судьба). — М.: Индрик, 2004. ISBN 5-85759-285-2.
• Рубен Б. Михаил Зощенко. — М.: Молодая гвардия, 2006.
• Сарнов Б. [royallib.ru/book/benedikt_sarnov/prishestvie_kapitana_lebyadkina_sluchay_zoshchenko.html Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко.] — М.: Культура, 1993. ISBN 5-699-12415-2, 978-5-699-12415-2.
• «…Писатель с перепуганной душой — это уже потеря квалификации». М. М. Зощенко: письма, выступление, документы 1943—1958 годов // Дружба народов. — 1988. — № 3.
• Linda H. Scatton. Mikhail Zoshchenko: Evolution of a Writer. — Cambridge University Press, 1993. ISBN 0-521-11497-7

ISBN 978-0-521-11497-4.

Награды

Боевые:

1. 17 ноября 1915 — Орден Святого Станислава III ст. с мечами и бантом.
2. 11 февраля 1916 — Орден Святой Анны IV ст. с надписью «За храбрость».
3. 13 сентября 1916 — Орден Святого Станислава II ст. с мечами.
4. 9 ноября 1916 — Орден Святой Анны III ст. с мечами и бантом.
5. Январь 1917 — Орден Святого Владимира IV ст. с мечами и бантом (объявлен в приказе).

За литературную работу:

1. 31 января 1939 — Орден Трудового Красного Знамени.
2. Апрель 1946 — Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Память

• В 1987 году в последней квартире Зощенко организован музей.
• В Сестрорецке, где на даче жил писатель, ежегодно в августе в библиотеке у памятника Зощенко проводятся праздники, посвящённые его творчеству.
• Имя Зощенко носит Центральная библиотека Курортного района Санкт-Петербурга.
• В честь М. М. Зощенко назван астероид (5759) Zoshchenko, открытый астрономом Людмилой Карачкиной в Крымской Астрофизической Обсерватории 22 января 1980 года.
• На доме по адресу набережная канала Грибоедова дом 9 в 1994 году установлена мемориальная доска (скульптор В. Э. Горевой, архитекторы
• Т. Н. Милорадович, Н. А. Соколов) с ошибочными датами в тексте: "В этом доме в 1934 - 1958 годах жил и работал писатель Михаил Михайлович Зощенко". (В 1941 - 1943 годах он был эвакуирован В Алма-Ату, а в 1943 - 1945 годах жил и работал в Москве).
• В 2003 году по адресу Сестрорецк улица Токарева дом 7 установлен памятник (скульптор В. Ф. Онежко, архитектор Н. Н. Соколов)
• Имя Зощенко носит улица в поселке Горная Поляна в Волгоградской области.

Адреса в Санкт-Петербурге

• 1894 - 1895 — Большая Разночинная ул., д. 4, кв. 1.

• 1925 - 1927 --- Большая Морская улица, 14;
• 1927 - 1934 — улица Чайковского, д. 75, кв. 5.
• 1934 - 1941 — Малая Конюшенная ул., д. 4/2, кв. 122 (в то время нумерация домов шла по каналу Грибоедова: канал Грибоедова, д. 9, кв. 124)
• 1945 - 22.07.1958 — Малая Конюшенная ул., д. 4/2, кв. 119 (музей-квартира М. Зощенко). (В то время нумерация домов шла по каналу Грибоедова: канал Грибоедова, д. 9, кв. 124. Квартира, которую он обменял у В. К. Кетлинской).

</div></div>

Ссылки

• [www.litmuseum.spb.ru/ Государственный литературный музей «ХХ век» (бывший Литературно-мемориальный музей М. М. Зощенко)]
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=207 Библиотека «ImWerden». Единственная запись голоса Зощенко: «Расписка»]
• [belolibrary.imwerden.de/wr_Zoshchenko.htm М. М. Зощенко в электронной библиотеке Александра Белоусенко]
• [archive.is/20121130163140/letopisetz.livejournal.com/538731.html Справка МГБ СССР о Михаиле Зощенко (10 августа 1946 г.)]
• [www.krugozor-kolobok.ru/88/02/88_02_08.html Михаил Зощенко: «Я стою за перестройку читателя…» Журнал «Кругозор» (№ 2, 1988)]
• [alnaz.ru/zoshhenko-v-almaate.html Алма-атинские дни магистра смеха (Михаил Зощенко в Алма-Ате)]
• [webkamerton.ru/2014/08/ya-byl-bogat-no-schastliv-ne-byl%E2%80%A6/ К 120-летию со дня рождения М.Зощенко]

Литература   Санкт-Петербург   Персоналии

Отрывок, характеризующий Зощенко, Михаил Михайлович

– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.