Зринский, Николай (деятель XVII века)

Николай Зринский (хорв. Nikola Zrinski), Миклош Зриньи (венг. Zrínyi Miklós), в русскоязычных источниках нередко упоминаемый как Миклош Зрини (5 января 1620, Чаковец — 18 ноября 1664) — хорватский и венгерский политик, военачальник, общественный деятель и поэт. Принадлежал к старинному хорватскому роду Зринских. Брат Петра Зринского. В 1647—1664 годах был баном Хорватии. Один из главных героев Австро-турецкой войны 1663—1664 годов. На ранней стадии участвовал в подготовке заговора Зринских-Франкопана. Погиб в результате несчастного случая на охоте.

Биография

Николай родился в Чаковце, в родовом замке Зринских. Был правнуком знаменитого героя Сигетварской битвы, которого также звали Николай Зринский (Миклош Зриньи). Был учеником знаменитого Петера Пазманя.

С детства Зринский считал себя принадлежащим как хорватской, так и венгерской культуре, считал родными оба языка. Несмотря на своё увлечение венгерской литературой, предпочтительной для себя считал военную карьеру. С 1635 по 1637 год путешествовал и обучался в Италии.

После возвращения на родину поступил на военную службу. Поначалу служил на границе Габсбургской державы с Османской империей, где периодически вспыхивали столкновения. Вскоре стал считаться одарённым военачальником. В 1645 году на заключительной стадии Тридцатилетней войны успешно командовал имперским корпусом в Моравии в военных действиях против шведов. Принимал также участие в боевых действиях против трансильванского князя Юрия I Ракоци.

В 1646 году он отличился в боевых действиях против Османской империи. Годом позже на коронации Фердинанда IV Габсбурга как короля Венгрии, был удостоен чести держать королевский меч. В том же году Зринский был назначен баном и капитан-генералом Хорватии.

В последующие годы постоянно принимал участие в приграничных конфликтах с османами. Несмотря на это, периодически жил в родовом замке в Чаковце, где занимался интеллектуальной и литературной деятельностью, состоял в переписке с рядом видных европейских интеллектуалов своего времени. Сам Зринский свободно владел шестью языками — венгерским, хорватским, итальянским, немецким, турецким и латынью.

Николай Зринский стал одним из главных героев Австро-турецкой войны 1663—1664 годов. Ещё до её начала он осуществил несколько рейдов на оккупированную турками территорию. После начала боевых действий в 1663 году возглавил венгерско-хорватскую армию численностью в 15 тысяч человек. Эта армия вместе с австрийской 12-тысячной армией под командованием Раймунда Монтекукколи вынуждена была противостоять 100-тысячной турецкой армии под командованием великого визиря Фазыл Ахмеда Кёпрюлю. Кампания 1663 года могла закончиться для Габсбургской державы катастрофой, однако турецкое наступление заглохло по причине плохой погоды, турки успели взять лишь Уйвар.

В кампанию 1664 года Зринский командовал 17-тысячной венгерско-хорватской армией, с которой он предпринял мощное наступление на оккупированные Османской империей территории в Южной Венгрии и Славонии. Зринский углубился на турецкую территорию на 240 километров, взял Печ и Осиек, в последнем он разрушил стратегически важный мост над Дравой на дороге, по которой осуществлялось снабжение турецкой армии в Венгрии. Затем он осадил крупнейшую турецкую крепость региона Канижу. Полуторамесячную осаду пришлось в итоге снять, так как Зрини не получил от австрийцев помощи, а на выручку Каниже направилась основная турецкая армия. Военным действиям Габсбургской державы сильно мешали разногласия между венграми и хорватами с одной стороны и австрийцами с другой, а также персональная неприязнь между Монтекукколи и Зрини.

После снятия осады Канижи Зринский оборонял свой родовой замок Нови-Зрин. Монтекукколи отказался предоставить ему помощь, предпочтя сосредоточить все силы на австрийском фронте, в результате чего замок пал. После взятия замка турки двинулись на Вену, но были разбиты Монтекукколи в битве при Сентготхарде. Стратегическая инициатива принадлежала австрийцам, однако Вена отказалась от дальнейшего ведения войны. 10 августа 1664 года был заключён Вашварский мир, который большинство венгерской и хорватской знати сочло позорным.

Несмотря на фактическую победу в войне Габсбурги отдавали Порте часть только что освобождённых исторических венгерских и хорватских земель. Замок Нови-Зрин подлежал разрушению. Сам Николай Зринский протестовал в Вене против договора, однако его протесты были проигнорированы двором. Зринский покинул двор, уединившись в Чаковце. Разочарование политикой Вены было в нём столь сильно, что несмотря на преданность Габсбургам, которую он декларировал всю жизнь, он примкнул на начальной стадии к антигабсбургскому заговору Зринских-Франкопана.

18 ноября 1664 года Николай Зринский погиб в окрестностях Чаковца в результате несчастного случая на охоте на дикого кабана. Легенды утверждали, что несчастный случай был подстроен агентами Габсбургов, но никаких фактов в пользу этого не существует.

Литературные труды

Зринский успешно сочетал военную службу с поэтической деятельностью. Стихи писал на венгерском языке. Самым значительным его трудом стала эпическая поэма Szigeti veszedelem (Сигетская опасность), написанная в 1648—1649, посвящённая Сигетварской битве, героем которой стал его прадед Миклош Зриньи.

Ссылки и источники

• Фрейдзон, В. И. История Хорватии. Краткий очерк с древнейших времён до образования республики. — Санкт-Петербург: Алетейя, 2001. — 318 с. — ISBN 5-89329-384-3.
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/658207/Miklos-Zrinyi Miklos-Zrinyi //Энциклопедия Britannica]

Отрывок, характеризующий Зринский, Николай (деятель XVII века)

Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.