Зубатовщина

«Зуба́товщина» — принятое в литературе название созданной в России в начале XX века системы легальных рабочих организаций. Названа по фамилии чиновника Департамента полиции Российской империи Сергея Васильевича Зубатова, основной идеей которого являлось создание подконтрольных правительству организаций для отвлечения рабочих от политической борьбы. Для этого следует создавать просветительские организации рабочих, поставить их под контроль полиции и направлять рабочее движение исключительно к борьбе за экономические интересы. Впервые такие организации появились в конце XIX века в Германии.

История зубатовщины

Замысел рабочего движения

В начале 20 века Сергей Васильевич Зубатов служил начальником Московского охранного отделения. Под его руководством были обнаружены и ликвидированы многие революционные организации. В 1896 году Московским охранным отделением была почти что ликвидирована одна из первых социал-демократических организаций — «Московский рабочий союз». Союз был объединением социал-демократических кружков, созданных в результате пропаганды среди рабочих. Допрашивая арестованных по этому делу, Зубатов столкнулся с необычным явлением. Все арестованные делились на две категории: интеллигентов-революционеров и рабочих. Интеллигенты хорошо сознавали, за что привлечены к ответственности, тогда как рабочие не могли понять, в чём состоит их вина. Рабочие упорно не видели политического характера своих деяний. Чтобы докопаться до корней этого явления, Зубатов стал изучать специальную литературу. Тут он впервые столкнулся с социал-демократическим течением в русской революции. Выяснилось, что начиная с 1890-х годов, часть русских революционеров взяла на вооружение идеи германской социал-демократии. Сущность этого течения состояла в том, чтобы спрягать политическое учение о революции с экономическими нуждами рабочих. Ведя пропаганду среди рабочих, революционеры убеждали их, что они добьются решения своих экономических проблем только на путях социальной революции. Таким образом они рассчитывали привлечь на свою сторону городской пролетариат, который в их руках превращался в могучую революционную армию.

Осознав опасность социал-демократии, Зубатов понял, что борьба с ней одними репрессивными мерами обречена на неудачу. Чтобы обессилить социал-демократию, необходимо вырвать из её рук главную силу — рабочую массу. А для этого необходимо, чтобы сама власть встала на сторону рабочих в их борьбе за свои экономические нужды. В апреле 1898 года Зубатовым была составлена докладная записка, в которой он предлагал программу мер для улучшения положения рабочих. Записка была представлена московскому обер-полицеймейстеру Д. Ф. Трепову, который подал её в виде доклада московскому генерал-губернатору Великому князю Сергею Александровичу. Со стороны московской администрации инициатива Зубатова встретила понимание, и ему было дано добро на проведение занятий с рабочими. Тогда же Зубатов приступил к разъяснительной работе. Во время допросов он объяснял рабочим, что правительство не является их врагом и что рабочие и при монархическом строе могут добиться удовлетворения своих интересов. Для этого необходимо понять разницу между рабочим и революционным движением: в первом случае целью является копейка, во втором — идеологическая теория. Проповедь Зубатова имела успех: убеждённые им рабочие повели агитацию в рабочей среде и вскоре подали ходатайство о создании рабочего общества.

Московское зубатовское общество

В мае 1901 года группа рабочих подала на имя московского генерал-губернатора ходатайство о разрешении основать общество взаимопомощи. Московский обер-полицеймейстер Д. Ф. Трепов выдал им разрешение, и так возникло московское «Общество взаимопомощи рабочих механического производства». В число основателей Общества входили рабочие М. А. Афанасьев, Н. Т. Красивский, Ф. А. Слепов, Сафонов, Назаров, Савинов и другие. Некоторые из них были в прошлом участниками социал-демократических кружков и прошли собеседования у Зубатова. Зубатов снабдил их литературой по профессиональному рабочему движению, главным образом книгами зарубежных авторов, таких как С. Вебб и Б. Вебб, В. Зомбарт, Г. Геркнер, Рузье, Вигуру и др. Когда выяснилось, что рабочие плохо читают толстые книги, возникла необходимость в написании для них популярных брошюр. С этой целью Зубатов обратился к известному монархисту, бывшему народнику Л. А. Тихомирову. Последний поддержал инициативу Зубатова и написал несколько брошюр о профессиональном движении, а Зубатов распечатал их в типографии и распространил среди рабочих. В дальнейшем возникла идея организации для рабочих популярных лекций. Для этого рабочие обратились к академику И. И. Янжулу, а тот, в свою очередь, направил их к профессору И. Х. Озерову. Профессор Озеров увлёкся этой идеей и обещал привлечь к чтению лекций преподавателей Московского университета. Он же составил для рабочих проект устава нового общества.

В 1901 году в помещении Исторического музея в Москве началось чтение лекций для рабочих. В чтении приняли участие профессора И. Х. Озеров, В. Э. Ден, А. Э. Вормс, А. А. Мануйлов, В. И. Анофриев, Н. Ф. Езерский и другие. Лекции вызывали у рабочих огромный интерес. По воскресеньям Общество устраивало собрания в Историческом музее, а по будням происходили местные собрания в чайных в разных районах Москвы. С ростом численности Общества возникла необходимость в создании руководящего органа. В сентябре 1901 года по инициативе Зубатова был создан «Совет рабочих механического производства», осуществлявший руководство и контроль за деятельностью собраний. Зубатов провёл в состав Совета свою агентуру, что позволяло ему держать под контролем все события в рабочем мире Москвы. Совет также принимал жалобы от рабочих и выступал в их защиту в случаях притеснений со стороны фабрикантов. В таких случаях московская администрация в лице Зубатова и Трепова оказывала Совету поддержку и производила на фабрикантов давление. В феврале 1902 года Общество организовало забастовку на Шёлковой мануфактуре и в течение месяца выдерживало противостояние с фабрикантами.

Успехи Общества в отстаивании интересов рабочих создали ему в Москве огромную популярность, а его лидеры стали приобретать легендарные черты. Деятельность зубатовского Общества полностью парализовала в Москве социал-демократическую пропаганду. По признанию советских историков, в годы его расцвета социал-демократическая пропаганда в Москве стала невозможной.

Еврейская независимая рабочая партия

В 1898 году Московским охранным отделением были произведены массовые аресты в Северо-Западном крае. В руках Зубатова оказались представители новой социал-демократической организации — еврейского Бунда. Во время допросов Зубатов был поражён упорством и несговорчивостью арестованных и большим размахом, которое приобрело новое движение. Это заставило его обратить на бундовское движение особое внимание. В 1900 году в Минске была произведена очередная серия арестов, причём на этот раз в руки полиции попала в основном «зелёная» молодёжь. Взяв за основу московский опыт, Зубатов стал переубеждать арестованных, объясняя им разницу между рабочим и революционным движением и доказывая преимущества первого и вред последнего. Проповедь Зубатова имела успех. Многие из арестованных были переубеждены и отпущены на свободу. Вернувшись в Минск, перевербованные бундовцы повели контр-пропаганду в бундовской среде, что привело к расколу внутри партии. Руководство Бунда отреагировало на события прокламацией, в которой каждый примкнувший к новому движению объявлялся «провокатором». Тогда сторонники Зубатова вышли из Бунда и объявили о создании своей собственной организации. В июле 1901 года в Минске была основана Еврейская независимая рабочая партия (ЕНРП). Во главе новой партии встали М. В. Вильбушевич, Г. И. Шаевич, Ю. Волин, И. Гольдберг, А. Чемерисский и другие. Зубатов тайно руководил политикой партии путём личной переписки.

Успеху новой партии способствовала поддержка, оказанная начальником Губернского жандармского управления Минска полковником Н. В. Васильевым. Взяв за образец деятельность Зубатова в Москве, Васильев стал регулировать конфликты между хозяевами и рабочими с выгодой для последних. Это привлекло на сторону ЕНРП массы минских рабочих и ремесленников. Рабочие получили возможность собираться и обсуждать свои нужды, для них устраивались публичные лекции и литературные вечера. В Минске и других городах стали создаваться рабочие союзы (ферейны) и рабочие советы, отстаивавшие нужды рабочих. Лидеры ЕНРП поставили типографию и наладили выпуск листовок, в которых излагали принципы мирного рабочего движения и критиковали революционные методы Бунда. В короткое время на стороне независимцев оказалось несколько тысяч минских рабочих, а их влияние распространилось на многие города — Вильно, Гродно, Бобруйск, Екатеринослав и другие. Влиянию Бунда был нанесён серьёзный удар. Бунд объявил независимцам войну и боролся с ними всеми доступными методами.

В 1902 году независимцы Ю. Волин и М. Коган отправились в Одессу, где им удалось привлечь на свою сторону массы еврейских и русских рабочих. В Одессе была основана особая «Независимая рабочая группа г. Одессы», имевшая интернациональный характер. Пропаганда «Независимой рабочей группы» распространилась на Херсон, Николаев и Елисаветград. Со временем предполагалось преобразовать её в «Независимую рабочую партию». Однако успешная деятельность независимцев была внезапно прервана в 1903 году, когда министр внутренних дел В. К. Плеве, недовольный начинаниями Зубатова, потребовал от него «всё это» прекратить.

Зубатовское общество в Петербурге

В октябре 1902 года Зубатов был переведён в Петербург и назначен заведующим Особого отдела Департамента полиции. Сразу по прибытии в Петербург он взялся за постановку в городе легального рабочего движения. План Зубатова предполагал создание рабочих организаций во всех крупных городах России, и первым на очереди был Петербург. Для постановки дела из Москвы были привезены лидеры московского зубатовского Общества. 10 ноября 1902 года в трактире «Выборг» на Финляндском проспекте состоялось первое собрание рабочих, а 13 ноября группа рабочих подала на имя градоначальника ходатайство о разрешении основать рабочее общество. В инициативную группу вошли рабочие И. С. Соколов, В. И. Пикунов, С. А. Горшков, С. Е. Устюжанин, Д. В. Старожилов и С. В. Кладовников. Рабочие арендовали себе помещение в чайной «Общества трезвости», и с середины ноября начались регулярные собрания. На собраниях обсуждались рабочие нужды и выступали прибывшие из Москвы зубатовцы. Был составлен проект устава новой организации по образцу московского, и она получила название «Общества взаимопомощи рабочих механического производства г. Санкт-Петербурга». Зубатов лично познакомился с основателями Общества и объяснил им смысл легального движения и необходимость борьбы с влиянием революционных партий. Для контроля над Обществом в состав его руководства был введён привезённый из Москвы рабочий И. С. Соколов.

Первое время деятельность Общества шла успешно, и оно привлекло к себе большой интерес. Рабочие массами посещали собрания Общества и записывались в его члены. Однако вскоре Общество встретило противодействие со стороны социал-демократов. К 1902 году социал-демократы осознали опасность, исходящую от зубатовского движения, и в борьбе с ним пустили в ход все средства. В рабочей среде был распущен слух, что зубатовские общества суть не что иное, как полицейская «ловушка», предназначенная для вылавливания лиц, недовольных существующим строем. Рабочие, сотрудничающие с Зубатовым, объявлялись «провокаторами», а само зубатовское движение получило определение «провокации». Пропаганда социал-демократов имела действие, и массы рабочих отшатнулись от нового Общества. Из-за распущенных слухов зубатовским рабочим не удалось набрать профессоров для чтения лекций. В своих газетах социал-демократы предупреждали, что всякий профессор, который согласится читать им лекции, будет пригвождён к позорному столбу. В этих условиях Зубатову не оставалось ничего иного, как обратиться за содействием к духовной интеллигенции. Для чтения лекций рабочим были приглашены протоиерей Философ Орнатский и молодой священник Георгий Гапон.

Со священником Гапоном Зубатов познакомился в конце 1902 года по инициативе петербургской администрации. Побеседовав с ним, Зубатов убедился, что в вопросах политики и рабочего движения тот ещё «сырой человек», и сдал его на попечение своему помощнику И. С. Соколову. Первое время Гапон только посещал рабочие собрания и изучал литературу, которой снабжал его Зубатов. Однако вскоре он выдвинулся на первое место и приобрёл на рабочих большое влияние. Летом 1903 года Гапон уже читал рабочим лекции по истории революционного движения, и Зубатов возлагал на него большие надежды. «Батя у нас молодец, — говорил Зубатов своему коллеге. — У него энергии хоть отбавляй. Делом он увлечён, и пользу может принести большую». По воспоминаниям рабочего Н. М. Варнашёва, Зубатов предлагал Гапону возглавить рабочее Общество, но тот отказывался, говоря, что оно слишком тесно связано с полицией. Гапон предлагал переустроить общество по образцу английских тред-юнионов, где всё дело ведётся самими рабочими. Зубатов считал этот взгляд «опасной ересью», а аргументы Гапона называл софизмами. В августе 1903 года, после отставки Зубатова, Гапон взял всё дело в свои руки, составил для общества новый устав и повёл рабочих по иному пути.

Сущность зубатовщины

Противники Зубатова окрестили его систему «полицейским социализмом», рассчитывая дискредитировать её в глазах властей. Сам Зубатов считал такое определение бессмыслицей и в своей статье о «зубатовщине» писал:

«Наименование её „полицейским социализмом“ лишено всякого смысла. С социализмом она боролась, защищая принципы частной собственности в экономической жизни страны, и экономической её программой был прогрессирующий капитализм, осуществляющийся в формах всё более культурных и демократических (почему-то кажущихся нашим российским капиталистам „антикапиталистическими“). Полицейские меры, как чисто внешние, опять-таки её не занимали, ибо она искала такой почвы для решения вопроса, где бы всё умиротворялось само собой, без внешнего принуждения».

Принципы легального рабочего движения в изложении Зубатова:

• Замена революционного учения эволюционным, а следовательно, отрицание, в противоположность революционерам, всех форм и видов насилия.
• Проповедь преимущества самодержавной формы правления в области социальных отношений, как формы, по внеклассности своей, заключающей в себе начало третейское, а следовательно, враждебной насильственным приёмам и склонной к справедливости.
• Разъяснение разницы между революционным рабочим движением, исходящим из социалистических начал, и профессиональным, покоящимся на принципах капиталистического строя: первое занято реформою всех классов общества, а второе — своими непосредственными интересами.
• Твёрдое уяснение того положения, что границы самодеятельности оканчиваются там, где начинаются права власти: переход за эту черту был признан недопустимым своеволием, — всё должно направляться к власти и через власть.

См. также

• Гапоновщина

Литература

Мемуары и воспоминания

• С. В. Зубатов. [www.hrono.ru/libris/lib_z/zubatov_vestnik.php Письмо в «Вестник Европы»] // Вестник Европы. — СПб., 1906. — Т. 2 (март). — С. 432—436.
• С. В. Зубатов. Зубатовщина // Былое. — СПб., 1917. — № 4. — С. 157—178.
• А. И. Спиридович. [www.hist.msu.ru/ER/Etext/gendarme.htm Записки жандарма]. — Харьков: «Пролетарий», 1928. — 205 с.
• Ф. А. Слепов. Из воспоминаний бывшего «зубатовца» // Русское дело. — М., 1905. — № 25—33.
• И. Х. Озеров. Политика по рабочему вопросу в России за последние годы (По неизданным документам). — М.: Тов-во И. Д. Сытина, 1906. — 322 с.
• Н. М. Варнашёв. [www.hrono.ru/libris/lib_we/varnashev.php От начала до конца с гапоновской организацией] // Историко-революционный сборник. — Л., 1924. — Т. 1. — С. 177—208.
• Г. А. Гапон. [www.hrono.ru/libris/lib_g/gapon00.html История моей жизни]. — М.: «Книга», 1990. — 64 с.

Документы и исследования

• С. А. Пионтковский. Новое о зубатовщине // Красный архив. — М., 1922. — № 1. — С. 289—338.
• Н. А. Бухбиндер. О зубатовщине // Красная летопись. — Л., 1922. — № 4. — С. 289—335.
• Н. А. Бухбиндер. Зубатовщина в Москве // Каторга и ссылка. — М., 1925. — № 1. — С. 96—133.
• К истории «Собрания русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга». Архивные документы // Красная летопись. — Л., 1922. — № 1. — С. 288—329.
• Д. В. Поспеловский. На путях к рабочему праву. Профсоюзы в России. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987. — 236 с.
• «Хмурый полицейский». Карьера С. В. Зубатова // Вопросы истории / Публ. подгот. Ю. Ф. Овченко. — М., 2009. — № 4—7.

Ссылки

• Большаков В. П. [www.istprof.atlabs.ru/570.html О том, чего не было. Атомы истории профессионального движения от царя Гороха до попа Гапона]. История профсоюзов. Проверено 14 января 2012. [www.webcitation.org/65XzXCEWd Архивировано из первоисточника 18 февраля 2012].
• Большаков В. П. [www.istprof.atlabs.ru/157.html «Потом докатились до зубатовщины…»]. История профсоюзов. Проверено 14 января 2012. [www.webcitation.org/66HioWL8F Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].

История России

Отрывок, характеризующий Зубатовщина

– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.