Зубков, Анатолий Николаевич

Анатолий Зубков
Имя при рождении:	Анатолий Николаевич Зубков
Род деятельности:	лингвист, переводчик, специалист по хинди популяризатор и пропагандист Хатха-Йоги
Дата рождения:	3 июля 1924(1924-07-03)
Место рождения:	Киев
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Дата смерти:	30 декабря 1997(1997-12-30) (73 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Отец:	Николай Матвеевич Зубков
Мать:	Мария Алексеевна Зубкова
Супруга:	Роза Васильевна Зубкова
Награды и премии:

Анато́лий Никола́евич Зубко́в (3 июля 1924, Киев — 30 декабря 1997, Москва) — советский и российский лингвист, специалист по хинди, полиглот (12 языков), пропагандист эсперанто, первый дипломированный йог высшей квалификации в Советском союзе, популяризатор и пропагандист Хатха-Йоги, президент Всесоюзной Ассоциации Развития Человека (восточных оздоровительных систем) и почётный представитель от СССР в Международном Всемирном Союзе Йоги.

Биография

Детство

Семья Зубковых оказалась в Киеве проездом, когда родился Анатолий. Его отец — Зубков Николай Матвеевич, после гражданской войны, которую он закончил в армии Котовского, приехал в Ленинград, где поступил в институт Кинематографии. Мать Толи Мария Алексеевна работала чертёжницей в одном из учреждений города.

Для маленького Толи была нанята бонна (няня-гувернантка) — бывшая фрейлина Николая II, от которой он получил первоначальные знания немецкого языка. По достижении 7-летнего возраста Толю определили в знаменитую по тем временам гимназию «Петришуле», в которой он учился только до 4 класса в связи с тем, что его отца после окончания института направляют в Сталинабад (Душанбе) заведующим лабораторией звукозаписи.

Война

Сразу после окончания школы в грозном 1942 г. А. Н. Зубков добровольцем уходит на войну. Его направляют на Ленинградский фронт и, как одного из самых способных, отправляют на учёбу в Военно-медицинскую академию. Однако он подаёт рапорт за рапортом с просьбой, чтобы его оправили обратно на фронт, где, как он считает, могут оказаться полезными его знания языков.

Путь от простого переводчика до начальника штаба крупного подразделения переводчиков отнюдь не был простым. Помимо огромной нагрузки и бессонных ночей приходилось неоднократно бывать на фронте, сопровождать отдельные группы командования на фронт.

Учёба и работа

Но в 1946 году Анатолий Николаевич пишет рапорт за рапортом с просьбой о демобилизации и отправки его обратно в Сталинабад — его неудержимо влекут восточные языки. Не сразу, но его просьбу удовлетворили. Вернувшись в Сталинабад, Анатолий Николаевич поступает в Педагогический институт им. Т. Г. Шевченко на немецкое отделение кафедры иностранных языков и в течение года (экстерном) заканчивает два с половиной курса. Одновременно, под личным руководством проф. Андрея Николаевича Завадского-Краснопольского изучает санскрит. В 1947 году эти уроки заканчиваются — отца Анатолия переводят в Крым, директором кинофабрики в Ялте. А осенью того же года Анатолий Зубков уезжает в Москву поступать в Институт востоковедения. В том, что он поступит, его друзья не сомневались, они считали, что ему удавалось всё, за что бы он ни брался. Даже в вопросах любви.

Случайно увидев причёсывающуюся перед зеркалом девушку, он решает для себя, что именно она станет его спутницей жизни. И через полгода Роза Васильевна становится его женой. Это не удивительно: начитанный, с необыкновенно широким кругозором (студенты группы за глаза звали его «магом» за многочисленные необычные истории, которые он им рассказывал), несмотря на весьма бедный внешний вид, этот молодой человек, прошедший войну и награждённый орденами и медалями, отлично играл на аккордеоне и явно выделялся из окружающих его товарищей.

Учится он на отлично. Уже во время учёбы, как лучший из лучших, прекрасно владеющий языком хинди, он работает с первой в истории Советского государства официальной делегацией Индии, приехавшей в Москву, и даже путешествует с ней по Кавказу.

В 1952 году Анатолий Николаевич оканчивает институт с квалификацией индолога (страноведа по Индии и Пакистану) по специальности: индийский язык хинди со знанием английского языка. К этому времени он владеет несколькими наречиями индийских языков и идёт работать преподавателем в Военную Академию Советской Армии Министерства Обороны СССР — учреждение совершенно секретное. Кстати, именно поэтому многие его книги — учебники и вспомогательная литература по хинди — не издавались в «официальных» издательствах. Здесь он много работает. В это же время в семье Зубковых рождается сын Виталий. В 1956 году Анатолия Николаевича принимают в члены КПСС.

После 1959 года А. Н. Зубков вынужден уйти из Академии в силу прекращения в ней преподавания хинди и пойти работать в Министерство иностранных дел. Но уже в 1961, пройдя официальный конкурс, он занимает место старшего преподавателя на кафедре Восточных языков в Институте стран Азии и Африки — отдельном, тогда ещё достаточно самостоятельном факультете МГУ. Работает старшим преподавателем языка хинди, пишет диссертацию на тему «Общие вопросы индийской антропонимики хиндоязычного ареала».

Индия

В 1963 году от Министерства высшего и среднего образования его, фактически «невыездного», вместе с семьёй на 4 года по культурному обмену направляют работать в Индию. Его задача преподавать русский через хинди в Университете г. Лакхнау (столице штата Уттар-Прадеш, примерно в 200 км от Дели).

А спустя примерно месяц — полтора после приезда Зубковых в Индию один из преподавателей Лакхнаусского университета, биолог, кандидат наук Чананг Синх рассказывает Анатолию Николаевичу о том, что занимается йогой (причем, что удивило Анатолия Николаевича, не философией, а практикой). Он приглашает Анатолия с женой в ближайшие же дни посетить (с чисто ознакомительной целью) место, где проходили занятия. И эта простая экскурсия существенно скорректировала всю дальнейшую жизнь Зубковых.

Впечатление произвело не только, и даже не столько увиденное и услышанное, сколько личность самого их будущего Гуруджи — Шри Рам Кумар Шармы. Путь пользы для людей, который не приносит ни широкой известности, ни богатства, был ведущим в жизни Рам Кумара. «Блестящий педагог, великолепно знающий людей и свою профессию, он старался отдать своим ученикам максимум из того, что знал сам, а знал он немало» — по определению своего ученика А. Н. Зубкова. Этим же путём шёл и Анатолий Николаевич.

Вопрос преемственности этого знания теперь скрыт туманом времени. Сам Шарма-джи утверждал, что считает своим Учителем Свами Шивананду (на первой странице его книги, вышедшей в 70-х на хинди имеется только иконографическое изображение с короткой надписью «сампарна» — учитель). Но та тонкая уникальная система, соединяющая в себе интуитивно осознанную физиологию и индийскую философию, вырастающую из идеи ненасилия, и направленная не на «растяжку» или «расслабление», а на внутреннюю очистку тела и психики, которую он преподавал, сейчас фактически утрачена, заменена идеей повсеместного спорта и фитнеса. И это несмотря на то, что в конце 1960-х — начале 70-х на всеиндийских конгрессах йоги именно эта система дважды признавалась наиболее эффективной, более того, была рекомендована (и это затем было закреплено на уровне распоряжения индийского правительства) в качестве базовой системы физподготовки в армии, полиции и школе.

Семья Зубковых стала учиться йоге. И через 4 года, в 1967, после сдачи непростых и очень строгих экзаменов, они вернулись на Родину с сертификатами: Анатолий Николаевич с сертификатом йога, дающим право учить йоге и лечить с помощью йоги и Роза Васильевна — с правом преподавать. Теперь перед первым в нашей стране дипломированным йогом высшей квалификации встала непростая задача — передать (с разрешения своих учителей) полученные знания людям. Отныне значительная часть жизни Зубковых была неразрывно связана с йогой.

Становление йоги в России

В том же 1967 г. Анатолий Николаевич случайно встречается в Нальчике с корреспондентом журнала «Сельская молодёжь» г. Полковниковым. И вот, несмотря на то, что «Хрущёвская оттепель» уже фактически заканчивалась, журнал решился… Были напечатаны вводная статья и четыре «Урока» (из шести запланированных), пока журнал «Человек и закон» не начал вести борьбу с «вредоносным учением». Это разительно изменило жизнь А. Н. Зубкова.

Пошёл поток писем. Люди приезжали в Москву, звонили (зачастую в три часа ночи, изъявляя готовность приехать к ним домой прямо сейчас на такси), приходили по месту работы и ждали у аудитории окончания лекций. Кто для консультации, а кто и просто чтобы поблагодарить, сказать: «Вы спасли меня и мою семью».

Его приглашали вести лекции во многих городах страны, «и делал он это блестяще». Он читал их по 4 — 5 часов без перерыва (со своим знаменитым стаканом воды для питья «по йоговски»). И конечно вёл «группы». По той методике, с которой приехал из Индии, опираясь на три основных, «золотых» правила йоги: последовательность, постепенность, чувство меры во всём. Но, несмотря на такую постепенность, внешне чрезвычайную медлительность метода за счёт постепенной очистки и накопления изменений во всех системах организма, в конце курса каждый ученик к своему удивлению обнаруживал, что усвоена масса поз, упражнений, процедур, что самочувствие значительно улучшилось, или же недуги исчезли вовсе. У Анатолия Николаевича учились такие известные впоследствии преподаватели йоги, как С. В. Кукалев, А. П. Очаповский, В. А. Бабушкин.

Следует отметить, что это было непростое время. И пропаганда йоги (которая делалась отнюдь не для заработков или приобретения известности) в то время требовала определённого мужества и огромных затрат сил и нервов. Достаточно вспомнить о вызове Анатолия Николаевича на Петровку 38, где ему предъявили «на опознание» гору материалов «самиздата», якобы принадлежавших его перу.

И всё же Анатолий Николаевич работал, как делал это всю свою жизнь, постоянно и самоотверженно. При этом его интересы не ограничивались одной Хатха-йогой. Он писал книги и статьи (далеко не только по йоге — всего у него более 30 печатных работ), преподавал, выступал с лекциями, был автором сценария нашумевшего в своё время фильма «Индийские йоги — кто они?», занимался радиолюбительством (начинал ещё в 1937 г., а примерно с 1980 был председателем КДК секции наблюдателей, а одновременно и казначеем этой секции в Московском городском спортивно-техническом радиоклубе), много читал, пропагандировал эсперанто (был членом Комиссии по координации межкультурных связей советских эсперантистов при СОД’е, а находясь ещё в Индии, основал Всеиндийскую Ассоциацию Эсперанто), вёл большую общественную работу (по партийной и профсоюзной линиям, был лектором общества «Знание», руководил Советом Ветеранов института), принимал участие в международных программах (являлся членом Исполкома Общества Советско-индийских культурных связей при Союзе Советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами). И при этом оставался человеком, внимательным и заботливым по отношению к другим. Это был пик, взлёт, предельное напряжение всех сил.

Трагедия

Летом 1987 г., когда Анатолий Николаевич вместе с женой приехали в Ленинград, чтобы провести очередной подробный 30-дневный семинар по йоге, у него случился очень серьёзный инфаркт — сказалась многолетняя перегрузка, недосып, работа «на износ». Ситуация усугубилась тем, что от рождения очень здоровый, он вначале пытался не обращать на своё недомогание внимания, везде сам ходил, пока его не привезли в госпиталь и не сделали ЭКГ.

В 1989 г. им, при содействии Д. Д. Анисимова-Спиридонова, была создана Всесоюзная Ассоциация Развития Человека (восточных оздоровительных систем) — первый съезд этой ассоциации, собравший более 150 человек, проходил под Москвой в Болшево, и его до сих пор считают первым всероссийским съездом йогов. Анатолий Николаевич был избран президентом Ассоциации. На базе этой Ассоциации начала развёртываться подготовка преподавателей и методическое руководство их работой. Но с развалом Союза возникла необходимость перерегистрации Ассоциации как международной, и это столкновение с бюрократией Анатолий Николаевич уже не выдержал. Восстановившись (хотя и не полностью) после инфаркта, он всё же постепенно сдавал позиции.

Здоровье стало заметно портиться и теперь ему удавалось уже не всё. Но уважение к нему, «как к человеку, своим титаническим трудом вспахавшему и удобрившему почву, на которой в нашей стране затем стали прорастать все остальные направления йоги», не могло не остаться. По просьбе Международного Всемирного Союза Йоги он был избран почётным представителем от СССР.

Награды Зубкова Анатолия Николаевича

• Орден Красной Звезды.
• Орден Отечественной войны II степени.

Медали:

• За отвагу,
• За победу над Германией,
• Медаль Жукова, а также девять юбилейных наград,
• Медаль «Пётр I» (от Международной академии наук о природе и обществе за заслуги в деле возрождения науки и экономики России) 1996 г.
• Специальная награда Индии за развитие языка эсперанто.

Список трудов Зубкова Анатолия Николаевича

I. Учебники и учебные пособия

1. Сборник учебных материалов по общественно-политической тематике для 2 курса. М., 1953.
2. Сборник материалов для внеклассного чтения на 2 курсе. М., 1954.
3. Сборник учебных материалов по общественно-политической тематике для 3 курса. M., 1955.
4. Сборник индийских сказок /Материал для внеклассного чтения/. М., 1956.
5. Учебник языка хинди для 1-2 курсов, I., 1959. (В соавторстве с Л. Г. Лозовым и В. С. Мерешем).
6. Учебное пособие по языку хинди для 1 курса, М., 1952; для 2 курса М., 1960.
7. Хрестоматия по общественно-политической тематике для 5 курса, М., 1960.
8. Хинди-русский разговорник, М., Изд-во литературы на иностранных языках, 1960. (Составлял транслитерацию и редактировал словарь к разговорнику).
9. Учебное пособие по языку хинди для 2 курса. M., 1961. (В соавторстве с Л. Г. Лозовым и В. С. Мерешем).
10. Учебник языка хинди. М., 1963. (В соавторстве с Л. Г. Лозовым и В. С. Мерешем).

II. Научные труды

1. Общие вопросы индийской антропонимии. — Учёные записки Московского государственного института международных отношений /Вопросы языка и литературы индийских языков, сборник статей, Выпуск 7. М., 1971.
2. Личные имена индусов хиндиязычного ареала. — Вопросы индийской филологии, Изд-во Москов-ского университета, 1974.

III. Переводы с языка хинди на русский язык

1. Индийские сказки. М., Детгиз, 1955.
2. [www.ozon.ru/context/detail/id/5032915/?secondid=rish Сантурам и Антурам. Индийские народные сказки]. М., Детгиз, 1955.
3. Індійські казки /на украинском языке/. Киів, Молодь, 1956.
4. Скворец и горошина. М., Детгиз, 1956. 64 с. илл. В. Дувидова
5. Сказки Индии. М., Детгиз, 1957. 202 с. илл. Н. Кочергина ([archive.is/20121225150543/polny-shkaf.livejournal.com/151889.html фото], [shaltay0boltay.livejournal.com/80271.html сканы])
6. Индийские сказки. М., Детгиз, 1957.
7. Сказки народов Востока. Ереван, Армучпедгиз, 1958.
8. Индийские сказки. 2-е изд. М., Детгиз, 1959.
9. Индийские сказки /в редакции для нерусских школ/. М., Детгиз, 1959.
10. Сказки народов мира. Благовещенск, Амурское книжное издательство, 1959.
11. Сказки Индии. Красноярск, Книжное изд., 1960.
12. Сказки народов Востока. Владивосток, Приморское книжное изд., 1960.
13. Индийские сказки. Алма-Ата, Казучпедгиз, 1961.

VI. Книги по йоге

1. «Двадцать уроков хатха-йоги» в сб. «Искусство быть здоровым», часть 3, — M.: Физкультура и спорт, 1990.
2. «Йога» в сб. «Восточная гимнастика», — Саратов, Приволжкое кн. из-во, 1990.
3. «Йога — путь к здоровью», — M.: Сов. спорт, 1991.
4. [www.ozon.ru/context/detail/id/2490401/ «Хатха-йога для начинающих»], — M.: Медицина, 1991 (в соавторстве с А. П. Очаповским).

VII. Статьи о йоге

1. [hatha-yoga.forum-free.org/t531-topic Хатха-Йога — истина и предубеждения]. Юность № 7, 1973, с. 104.
2. [hatha-yoga.forum-free.org/t531-topic Сенсаций не будет] // «Сельская молодёжь», 1969—1970.
3. Ода воде // «Сельская молодёжь», 1969, № 12, с. 26-27.

См. также

• Хатха-йога
• Антропонимика

Литература

• Казак О. [yogajournal.ru/philosophy/exclusive/50050/ Йога в СССР] // [yogajournal.ru/ Yoga Journal]. — 2010. — № 36 ноябрь/декабрь.(недоступная ссылка — история) Проверено 20 июля 2016.
• Кукалев С. В., Зубкова Р. В. [yogaway.spb.ru/bio.html Анатолий Николаевич Зубков — история успеха (краткая биография с элементами мистики).] (энциклопедическая статья основана на материалах данной работы с разрешения авторов).

Отрывок, характеризующий Зубков, Анатолий Николаевич

– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.