Зудов, Вячеслав Дмитриевич

<tr><th style="background:#eee">Страна:</th><td class="adr" style=""> СССР СССР </td></tr><tr><th style="background:#eee">Специальность:</th><td class="" style=""> командир корабля </td></tr><tr><th style="background:#eee">Экспедиции:</th><td class="" style=""> Союз-23 </td></tr><tr><th style="background:#eee">Дата рождения:</th><td class="" style=""> 8 января 1942(1942-01-08)(82 года) </td></tr><tr><th style="background:#eee">Место рождения:</th><td class="" style=""> Бор, Горьковская область, РСФСР, СССР </td></tr><tr><th style="background:#eee">Награды:</th><td class="" style="">

Вячеслав Дмитриевич Зудов

Почтовая марка СССР (1976): посвящённая полёту космического корабля «Союз-23». В. Д. Зудов, В. И. Рождественский</small>

</td></tr> </table>

Вячесла́в Дми́триевич Зу́дов (родился 8 января 1942, г. Бор, Горьковская область) — лётчик-космонавт СССР.

Биография

Родился в семье служащего. Детские годы прошли в деревне Алфёрово Шатковского района Нижегородской (тогда — Горьковской) области.

В 1949 году семья переехала в город Электросталь (Московская область), где Вячеслав пошёл в школу. В 1960 году окончил среднюю школу № 3 города Электросталь и поступил в Балашовское высшее военное авиационное училище лётчиков. С 1963 года — служба в частях военно-транспортной авиации Советской Армии.

В 1965 году зачислен в отряд советских космонавтов. Прошёл полный курс космической подготовки и подготовки к полётам на космических кораблях типа «Союз». В 1970-е годы проходил подготовку к полётам на военной орбитальной станции типа «Алмаз». В июле и августе 1974 года входил в экипажи поддержки при полётах космических кораблей «Союз-14» и «Союз-15».

С 14 по 16 октября 1976 года вместе с Валерием Рождественским совершил полёт в космос в качестве командира космического корабля «Союз-23». Программа полёта предусматривала работу на борту орбитальной станции «Салют-5», однако из-за нештатной работы системы сближения стыковку корабля и станции осуществить не удалось. Из-за нерасчётного режима посадки спускаемый аппарат приводнился в озере Тенгиз. При подходе к станции отказала система автоматической стыковки «Игла». Выполнение ручного причаливания было возможно с 1200 метров по сигнальным огням. Корабль находился на расстоянии более двух километров. Выполнить стыковку не удалось. Когда стало понятно, что рабочее тело двигателей израсходовано на манёвры, было принято решение возвращать корабль.

Производить посадку необходимо было быстро — прошло уже двое суток полета, а регенерационные патроны системы жизнеобеспечения космического корабля имели ресурс трое суток. Имелся резервный вариант — производить посадку ночью. Посадку предполагалось провести в ночное время на третьи сутки в районе города Аркалык. Когда из ЦУПа пришло сообщение, что над южной оконечностью Африки включена тормозная двигательная установка и корабль пошёл на спуск, вертолёты со спасателями вылетели в предполагаемый район посадки.

Корабль произведёт посадку с перелётом от расчётной точки на 121 км в озеро Тенгиз. Необходимо было спуститься к аппарату, чтобы оценить возможность эвакуации. Но на борту вертолёта не было плавательных средств. Надувные лодки забыли в Аркалыке. Вертолёт попытался зависнуть в темноте над вспышками СА. В условиях снежной метели это ему не удалось. Инструктор Иосиф Давыдов, одетый в гидрокостюм, сидел на обрезе двери вертолёта в подъёмном устройстве-кресле, прикреплённом к лебедке, готовый спуститься к СА. Топливо было на исходе, вертолёт был вынужден приземлиться на берегу. Выработав горючее, другие вертолёты садились неподалеку. На одном из этих вертолётов оказались лодки и гидрокостюмы. Спасатели с тремя лодками устремились к озеру. На одной из них был командир вертолёта Николай Чернавский, которому ещё ночью удалось добрался до спускаемого аппарата. Остальные застряли в ледяных заторах.

Попавшая в отверстия барометрического блока вода привела в действие запасную парашютную систему. Вывалившийся запасной парашют резко увеличил крен СА, что в свою очередь привело к тому, что отверстия дыхательной вентиляции оказались под водой. Прекратилась подача забортного воздуха. Через два часа после отстрела запасного парашюта у экипажа появились первые признаки кислородного голодания, которые переходили в удушье от накапливающегося углекислого газа. Командир корабля Вячеслав Зудов сообщил, что экипаж переоделся в гидрокостюмы и готов покинуть СА. Но это было невозможно, так как при открытии люка, находящегося на две трети в воде, в аппарат хлынул бы поток воды, который космонавты преодолеть не смогли бы. Утром снежные заряды прекратились, температура снизилась до −22° C. Рождественский доложил, что от удушья потерял сознание Зудов.

В это время прибыл вертолёт из Караганды. Пилотировал его один из опытнейших вертолётчиков-спасателей подполковник Николай Кондратьев — начальник Карагандинского спасательного комплекса. Был произведён осмотр спускаемого аппарата сверху. Его положение на воде исключало эвакуацию космонавтов на борт вертолёта. С борта вертолёта опустили толстый капроновый фал, спасатель-водолаз закрепил его за трос стренги парашютной системы. Выход только один: срочно буксировать спускаемый аппарат вместе с экипажем на берег. Но такая буксировка была запрещена инструкциями по эвакуации экипажей космических кораблей вертолётами. Незадолго до этого в Феодосии проводились испытания по буксировке спускаемого аппарата с экипажем на борту вертолётами и катерами, но рекомендации по результатам испытаний ещё не были внесены в действующие инструкции спасателей. Времени на согласования с руководством полёта не было. Давыдов предложил Николаю Кондратьеву начать буксировку. Кондратьев перевёл вертолёт из режима висения в режим медленного движения вперёд. Буксировка едва не закончилась катастрофой из-за того, что вывалившийся запасной парашют внезапно наполнило ветром, только мастерство пилота спасло экипаж и космонавтов от гибели. На берегу озера группа спасателей помогла космонавтам выбраться из СА. Позже они были эвакуированы с места посадки. После полёта Зудов В. Д. продолжал работу в Центре подготовки космонавтов имени Юрия Гагарина, являлся командиром группы отряда космонавтов.

В апреле 1980 года и в марте 1981 года входил в состав дублирующих экипажей при полётах космических кораблей «Союз-35» и «Союз Т-4». В 1980 году окончил Военно-воздушную академию имени Юрия Гагарина, затем Академию общественных наук при ЦК КПСС. В 1987—1991 — заместитель начальника политотдела ЦПК им. Гагарина. С 1992 — в отставке.

Награды

• Герой Советского Союза (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1976 года).
• Орден Ленина.
• Медаль «За заслуги в освоении космоса» (12 апреля 2011 года) — за большие заслуги в области исследования, освоения и использования космического пространства, многолетнюю добросовестную работу, активную общественную деятельность.
• Медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
• Медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР».
• Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».
• Медаль «60 лет Вооружённых Сил СССР».
• Медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР».
• Почётный диплом имени В. М. Комарова.
• Почётный гражданин Гагаринского района (Смоленская обл.), городов Бор, Электросталь, Калуга (Россия), Аркалык, Ленинск, Джезказган (Казахстан).

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2171 Зудов, Вячеслав Дмитриевич]. Сайт «Герои Страны».

• [www.kosmos-50.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=518%3A2011-03-11-08-25-07&catid=6%3A2010-09-06-07-30-59&lang=ru Зудов Вячеслав Дмитриевич].
• [www.vbega.ru/book/e5e477ed.html Космонавтика. Вячеслав Дмитриевич Зудов].
• [tvroscosmos.ru/frm/encyclopaedia/kosmonavt/37.php Космонавт Вячеслав Зудов]. Видеоэнциклопедия «Космонавты». Телестудия Роскосмоса.

Отрывок, характеризующий Зудов, Вячеслав Дмитриевич

Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.