Зуни (язык)
Поделись знанием:
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
| Зуни (зуньи) | |
| Самоназвание: |
Shiwi'ma |
|---|---|
| Страны: | |
| Регионы: | |
| Общее число говорящих: |
не менее 9600 |
| Классификация | |
| Категория: | |
|
Изолированный язык | |
| Языковые коды | |
| ГОСТ 7.75–97: |
зун 196 |
| ISO 639-1: |
— |
| ISO 639-2: |
zun |
| ISO 639-3: |
zun |
| См. также: Проект:Лингвистика | |
Зу́ни, зу́ньи (англ. Zuni, Zuñi), су́ньи (исп. zuñi) — язык народа зуни, проживающего на западе Нью-Мексико и на востоке Аризоны в США и входящего в территориальную группу индейских народов пуэбло. Число носителей — около 9500, в основном они сконцентрированы около Зуни-Пуэбло (Нью-Мексико), и значительно меньше — в Аризоне.
В отличие от большинства индейских языков США, на языке зуни до сих пор говорит значительное число детей, таким образом, язык находится в относительно стабильном состоянии. Эдмунд Лэдд сообщал в 1994 г., что зуни всё ещё является основным языком общения в пуэбло, используется в домашнем обиходе (цит. по: Newman 1996).
На языке зуни сам язык называется Shiwi’ma (shiwi = «зуни» + -’ma «обиходный, свойственный»), а носители обозначаются как A:shiwi (’a:(w)- «мн.ч.» + shiwi «зуни»).
Содержание
Классификация
Зуни — изолят. Предлагавшиеся гипотезы о родстве не получили общей поддержки. Основные гипотезы касались включения в одну из 4-х семей или гипотетических макросемей:
- Пенутийские языки (также: пенутоидная или макро-пенутийская макросемьм),
- Таноанские языки,
- Хоканские языки
- Кересские языки.
Больше всего аргументов содержалось в гипотезе Ньюмена (Newman, 1964), который поддерживал родство с пенутийскими языками, однако даже эта гипотеза, как писал Майкл Силверстайн (en:Michael Silverstein), недостаточно обоснована в связи со спорностью методики, использованной при изучении пенутийских языков (Goddard 1996). Сопоставления предположительно родственных слов, предложенные Ньюменом, страдали распространёнными для сравнительной лингвистики огрехами, такими, как включение слов, заимствованных на широком ареале (как, например, слово «табак»), форм с широкими семантическими отличиями (например, слово «плохой» из одного языка сопоставляется со словом «мусор» из другого, слово «лошадь» — со словом «копыто», и др.), ономатопоэтических форм и др. (Campbell 1997). Моррис Сводеш включал зуни в пенутоидную гипотезу, а Джозеф Гринберг — в макро-пенутийскую макросемь., однако без достаточного обоснования (Campbell 1997).
Эдвард Сепир включал зуни в свою ацтекско-таноанскую гипотезу: данная классификация повторяется в различных изданиях Британской энциклопедии, однако без достаточной аргументации. Другие исследователи обычно не включают зуни в эту семью, даже учитывая её гипотетичность (Foster 1996).
Карл-Хайнц Гурски (Karl-Heinz Gursky) опубликовал довольно поверхностную работу, где относил зуни к кересским языкам. Дж. П. Харрингтон (en:J. P. Harrington) написал неопубликованную статью под название «Зуни оказался хоканским языком» («Zuñi Discovered to be Hokan»: Campbell 1997).
Языковые контакты
Поскольку зуни входил в ареал пуэбло, он обладает рядом общих черт с языками хопи, кересскими и таноанскими (и в меньшей степени с языком навахо) ввиду частых языковых контактов. Развитие абруптивных согласных в зуни могло быть обусловлено контактом с кересскими и таноанскими языками, в которых имеются полные наборы абруптивных. В некоторых таноанских языках имеется набор гласных i-e-a-o-u, что могло стать результатом контакта с зуни. Среди прочих общих особенностей: исчезновение в конце гласных и сонорных согласных, двойственное число, церемониальная лексика, наличие лабиализованного велярного kw (Campbell 1997).
Фонетика
Согласные
| Билабиальные | Дентальные/Альвеолярные | Постальвеолярные | Палатальные | Велярные | Глоттальные | |||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Центральные согласные | Латеральные согласные | обычные | Лабиальные согласные | |||||
| Плозивные | p | t | k, ky /k/ | kw /kʷ/ | ’ /ʔ/ | |||
| Аффрикаты | ts | ch /tʃ/ | ||||||
| Фрикативные | s | ł /ɬ/ | sh /ʃ/ | h | ||||
| Назальные | m | n | ||||||
| Щелевые | l | y /j/ | w | |||||
Гласные
| Передний ряд | Задний ряд | |
|---|---|---|
| Верхний подъём | i | u |
| Средний подъём | e | o |
| Нижний подъём | a | |
Слог
Слоги языка зуни обычно имеют следующую структуру:
- C(C)V(ː)(C)(C)
Грамматика
Порядок слов — относительно свободный, с тенденцией к SOV. Существительные не имеют падежей. Глагол — сложный, по сравнению с существительным, с тенденцией к инкорпорации.
Местоимения
В языке зуни имеются местоимения 1, 2 и 3 лиц, которые различаются по числам (единственное, двойственное, множественное) и имеют три падежа (подлежащее, дополнение, притяжательный). Кроме того, некоторые местоимения в падеже подлежащего и в притяжательном падеже имеют различные формы, в зависимости от того, находятся ли они в середине или в конце высказывания (местоимения в падеже дополнения не могут встречаться в середине фразы). Все местоимения приведены в следующей таблице:
| Субъект | Объект | Притяжат. падеж | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| середина фразы | конец фразы | середина фразы | конец фразы | ||||
| 1 ед.ч. | ho' | hoo’o | hom | hom | homma | ||
| 2 ед.ч. | to' | too’o | tom | tom | tomma | ||
| 3 ед.ч. | — | — | 'an | 'an | 'aani | ||
| 1 дв.ч. | hon | ho’no | ho’na' | ho’na' | ho’na' | ||
| 2 дв.ч. | ton | to’no | to’na' | to’na' | to’na' | ||
| 3 дв.ч. | 'aachi | 'aachi | 'aachiya' | 'aachiya' | 'aachiya' | ||
| 1 мн.ч. | hon | ho’no | ho’na' | ho’n’aawan | ho’n’aawan | ||
| 2 мн.ч. | ton | to’no | to’na' | to’n’aawan | to’n’aawan | ||
| 3 мн.ч. | — | — | 'aawan | 'aawan | 'aawan |
Нужно обратить внимание на синкретизм форм двойственного и множественного числа в 1 и 2 лицах, за исключением притяжательного падежа. Тем не менее, обычно из контекста (глагольных форм) видно, какие местоимения имелись в виду.
Орфография
В резервации язык зуни записывается латиницей, со следующими особенностями:
- в алфавит входит дополнительная буква Ł, ł
- r используется только в заимствованиях
- : используется для обозначения долготы согласного, за которым этот знак следует
- ’ обозначает гортанную смычку — знак не используется в начале слова
Ранее лингвисты использовали другие системы записи языка зуни — их можно найти в различных работах. В частности, собственную систему записи языка зуни на основе латиницы разработал Стэнли Ньюмен (Newman 1954) на основе фонетической транскрипции, принятой среди американистов, с заменой ряда редких знаков на диграфы. Реформированая орфография Ньюмена использовалась в транскрипции Денниса Тедлока. Сравнение двух систем приведено ниже.
|
|
В орфографии Ньюмена (используемой в его словаре, Newman 1958), символы ch, j, lh, q, sh, z, /, : используются вместо принятых в американистике č, h, ł, kw, š, c, ʔ и · (использованных в грамматике Ньюмена, Newman 1965).
В орфографии Тедлока (Tedlock) используется символ ʼ вместо ньюменовского /, за исключением начала слов, где он не пишется. Кроме того, в системе Тедлока долгие гласные записываются путём удвоения символа гласного вместо знака долготы :, как в системе Ньюмена (например, aa вместо a:), а символы h и kw используются вместо j и q. Наконец, Тедлок передаёт долготу согласного удвоением первого знака диграфа — cch, llh, ssh, tts, тогда как Ньюмен удваивает оба знака — chch, lhlh, shsh. Кроме того, Тедлок использует kkw и tts вместо ньюменовских qq и zz.
Напишите отзыв о статье "Зуни (язык)"
Литература
- Bunzel, Ruth L. (1932a). Zuñi origin myths. In 47th annual report of the Bureau of American Ethnology for the years 1929—1930 (pp. 545—609). Washington.
- Bunzel, Ruth L. (1932b). Zuñi ritual poetry. In 47th annual report of the Bureau of American Ethnology for the years 1929—1930 (pp. 611—835). Washington.
- Bunzel, Ruth L. (1933). Zuni texts. Publications of the American Ethnological Society (No. 15). New York: G.E. Steckert & Co. ISBN 0-404-58165-X
- Bunzel, Ruth L. (1934). Zuni. In Handbook of American Indian languages (Vol. 3, pp. 383—515). Gluckstadt: J. J. Augustin.
- Campbell, Lyle. (1997). American Indian languages: The historical linguistics of Native America. New York: Oxford University Press. ISBN 0-19-509427-1.
- Cannell, Joseph R. (2007). On the Language Family Classifications of Zuni [Online] Available: www.josephcannell.yahoo.com [2007, April 15]
- Condie, Carol. (1973). Problems of a Chomskyan analysis of Zuni transitivity. International Journal of American Linguistics, 39, 207—223.
- Cook, Curtis D. (1975). Nucleus and margin of Zuni clause types. Linguistics, 13 5-37.
- Cushing, Frank Hamilton. (1975). Zuni breadstuff. Indian notes and monographs (Vol. 8). AMS Press. ISBN 0-404-11835-6
- Foster, Michael K. (1996). Language and the culture history of North America. In I. Goddard (Ed.) Handbook of North American Indians: Languages (Vol. 17, pp. 64-110). Washington: Smithsonian Institution.
- Davis, Nancy Yaw. (2000). The Zuni enigma. Norton. ISBN 0-393-04788-1
- Davis, Irvine. (1966). [Review of Zuni grammar by Stanley Newman]. International Journal of American Linguistics, 32, 82-84.
- Dutton, Bertha P. (1983). American Indians of the Southwest. Albuquerque: University of New Mexico Press.
- Goddard, Ives. (1996). The classification of the native languages of North America. In I. Goddard (Ed.) Handbook of North American Indians: Languages (Vol. 17, pp. 290—323). Washington: Smithsonian Institution.
- Granberry, Julian. (1967). Zuni syntax. (Doctoral dissertation, SUNY Buffalo).
- Hickerson, Nancy P. (1975). Two studies of color: Implications for cross-cultural comparability of semantic categories. In M. D. Kinkade, K. Hale, & O. Werner (Eds.), Linguistics and anthropology: In honor of C. F. Voegelin (pp. 317—330). The Peter De Ridder Press.
- Hymes, Dell H. (1957). Some Penutian elements and the Penutian hypothesis. Southwestern Journal of Anthropology, 13, 69-87.
- Kroeber, Albert L. (1917). Zuñi kin and clan. Anthropological papers of the American Museum of Natural History (Vol. 18, Pt. 2). New York: The Trustees. (Online: [digitallibrary.amnh.org/dspace/handle/2246/97 digitallibrary.amnh.org/dspace/handle/2246/97]).
- Miller, Wick R. (1996). The ethnography of speaking. In I. Goddard (Ed.) Handbook of North American Indians: Languages (Vol. 17, pp. 222—243). Washington: Smithsonian Institution.
- Miner, Kenneth L. (1986). Noun stripping and loose incorporation in Zuni. International Journal of American Linguistics, 52, 242—254.
- Mithun, Marianne (Ed.). (1999). The languages of native North America. Cambridge: Cambridge University Press.
- Newman, Stanley. (1954). A practical Zuni orthography. In J. Roberts & W. Smith (Eds.), Zuni law: A field of values (pp. 163—170). Papers of the Peabody Museum of American Archaeology and Ethnology (Vol. 43, No. 1). Cambridge, MA: Peabody Museum, Harvard University. ISBN 0-527-01312-9
- Newman, Stanley. (1955). Vocabulary levels: Zuni sacred and slang usage. Southwestern Journal of Anthropology, 11, 345—354.
- Newman, Stanley. (1958). Zuni dictionary. Indiana University research center publications (No. 6). Bloomington: Indiana University.
- Newman, Stanley. (1964). Comparison of Zuni and California Penutian. International Journal of American Linguistics, 30, 1-13.
- Newman, Stanley. (1965). Zuni grammar. University of New Mexico publications in anthropology (No. 14). Albuquerque: University of New Mexico.
- Newman, Stanley. (1967). Zuni grammar: Alternative solutions versus weaknesses. International Journal of American Linguistics, 33, 187—192.
- Newman, Stanley. (1967). The Zuni verb 'to be'. In J. W. Verhaar (Ed.), Foundations of language, supplemental series (Vol. 1). The Humanities Press.
- Newman, Stanley. (1996). Sketch of the Zuni language. In I. Goddard (Ed.) Handbook of North American Indians: Languages (Vol. 17, pp. 483—506). Washington: Smithsonian Institution.
- Nichols, Lynn. (1990). Direct quotation and switch reference in Zuni. In Proceedings of the Berkeley Linguistics Society (No. 16, pp. 90-100).
- Nichols, Lynn. (1993). Recovering Zuni auxiliaries and their role in event classification. Harvard Studies in Linguistics, 3, 92-108.
- Nichols, Lynn. (1998). Topics in Zuni syntax. (Doctoral dissertation, Harvard).
- Parsons, Elsie Clews. (1927). Zuñi names and naming practices. The Journal of American Folklore, 36 (140), 171—176.
- Stout, Carol. (1972). Zuni transitivity: A generative approach. (Doctoral dissertation, University of New Mexico).
- Tedlock, Dennis. (1972). Finding the center: Narrative poetry of the Zuni Indians. New York: Dial.
- Tedlock, Dennis. (1978). Coyote and Junco. In W. Bright (Ed.), Coyote stories (pp. 171—177). Chicago: The Chicago University Press.
- Tedlock, Dennis. (1983). The spoken word and the work of interpretation. Philadelphia: University of Pennsylvania.
- Tedlock, Dennis. (1999). Finding the center: The art of the Zuni storyteller (2nd ed.). Lincoln: University of Nebraska Press.
- Walker, Willard. (1964). Reference, taxonomy and inflection in Zuni. (Doctoral dissertation, Cornell University).
- Walker, Willard. (1966). [Review of Zuni grammar by Stanley Newman]. Language, 42 (1), 176—180.
- Walker, Willard. (1966). Inflection and taxonomic structure in Zuni. International Journal of American Linguistics, 32 (3), 217—227.
- Walker, Willard. (1979). Zuni semantic categories. In A. Ortiz (Ed.), Handbook of North American Indians: Southwest (Vol. 9, pp. 509—513). Washington, D.C.: Government Printing Office.
- Walker, Willard. (1983). What Zuni is really like. In F. Agard, G. Kelley, A. Makkai, V. B. Makkai (Eds.), Essays in honor of Charles F. Hockett (pp. 551—562). Leiden: E. J. Brill.
- Watts, Linda. (1992). Relational terminology at Zuni Pueblo: A social semiotic case study. (Doctoral dissertation, Arizona State University).
- Yumitani, Yukihiro. (1987). A comparative sketch of Pueblo languages: Phonology. In Kansas working papers in linguistics (No. 12, pp. 119—139). University of Kansas.
Ссылки
- [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=zun Ethnologue report for Zuni]
- [www.amerindianarts.us/zuni_worldview.html Zuni World View] «Linguistic and Ontological Implications of the Conceptual Presuppositions of the Zuni Worldview», HTML and PDF.
- [www.nativecalling.org/archives/2000/jul/07252000.ram Zuni Enigma (Listen in RealAudio…)] Did a group of thirteenth century Japanese pilgrims come to the American Southwest and merge with the people of Zuni? Guests include Nancy Yaw Davis, author of «The Zuni Enigma» and members of the Zuni Nation, Hayes Lewis, Arden Kucate, and Malcolm Bowekety.
- [www.suduva.com/english_zuni_words.htm English-Zuni Word list]
- [www.suduva.com/zuni_conversation.htm English-Zuni Conversational phrases]
- [www.amazon.com/review/RE2MA4OTVSGPQ Short Review by Senior Lecturer in Linguistics Mark Newbrook of the Zuni Enigma by Nancy Davis]
- [benawekokshi.googlepages.com Zuni Texts]
Отрывок, характеризующий Зуни (язык)
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
