Зускин, Вениамин Львович

Вениамин Львович Зускин
идиш ‏בנימין זוסקין‏‎
В роли Шута в «Короле Лире»
Имя при рождении:	Биньомен Зускин
Дата рождения:	16 (28) апреля 1899(1899-04-28)
Место рождения:	Поневеж, Ковенская губерния, Российская империя
Дата смерти:	12 августа 1952(1952-08-12) (53 года)
Профессия:	актёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Амплуа:	комик
Театр:	ГОСЕТ
Награды:

Вениамин Львович Зу́скин (идиш ‏בנימין זוסקין‏‎ — Биньо́мен Зу́скин; 1899 — 1952) — артист еврейского театра на идише и кино. Народный артист РСФСР (1939). Народный артист Узбекской ССР (1943). Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).

Биография

Родился 16 (28 апреля) 1899 года в Поневеже (ныне Паневежис, Литва). Учился в хедере, в 1911 году поступил в реальное училище. В 1915 году при высылке евреев из Прибалтики попал в Пензу, где продолжал занятия в училище и играл в любительской театральной студии. В 1920 году стал студентом Свердловского горного института, в 1921 году перевёлся в Московский горный институт, сразу же был принят в студию Еврейского камерного театра (с 1925 года — ГОСЕТ) и через три месяца зачислен в труппу.

В том же году Зускин участвовал вместе с Ш. Михоэлсом в первой постановке театра в Москве — «Вечер Шолом Алейхема», в 1922 году сыграл главную роль в «Колдунье» (по А. Гольдфадену).

В созданных Зускиным образах мягкий юмор придавал лирическую окраску трагическим и смешным противоречиям местечковой жизни, а в своих суетливых героях, поглощённых мелкими будничными заботами, актёр открывал для зрителя их подлинную душу мечтателей и поэтов. В течение почти всей сценической деятельности Зускин был партнёром Михоэлса.

Вместе они воплощали две стороны еврейского национального характера в их наиболее интенсивном выражении: рядом с драматически приподнятыми и философски обобщенными героями Михоэлса появились неунывающие, земные и тоже одержимые мыслью о недостижимом, овеянные легкой грустью герои Зускина. Таковы его Сендерл-Баба («Путешествие Вениамина III» по Менделе Мойхер-Сфориму, 1927), Шут («Король Лир» Шекспира, 1935), Гоцмах («Блуждающие звёзды» по Шолом Алейхему, 1940), Бадхен («Фрейлехс» З. Шнеера, 1945) и другие. Зускин удачно выступил и в роли еврейского философа Соломона Маймона (пьеса М. Даниэля), хотя первоначально уговаривал Михоэлса взять роль себе.

Зускин также снимался в кино (фильмы: «Человек из местечка», 1930; «Граница», 1935; Искатели счастья, 1936 (Пиня); Цирк, Непокоренные, 1945, Свет над Россией, 1947), занимался режиссёрской деятельностью, с 1935 года преподавал в театральном училище при ГОСЕТе.

В ГОСЕТе поставил спектакли «Канун праздника», «Стоит жить», «Гершеле Острополер» и др. После гибели Михоэлса недолго возглавлял театр, но 23 декабря 1948 года был арестован (одним из первых среди деятелей еврейской культуры в Советском Союзе). Вместе с другими обвиняемыми по делу Еврейского антифашистского комитета приговорён к расстрелу. Расстрелян 12 августа 1952 года. Посмертно реабилитирован в ноябре 1955 года.

Жена — Берковская Эда Соломоновна (1903-?)

Дочь — Зускина-Перельман Алла Вениаминовна (1936 г. р.), автор воспоминаний «Путешествие Вениамина».

Награды и премии

• Орден Трудового Красного Знамени (1939)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1945)
• Медаль «В память 800-летия Москвы» (1947)
• Народный артист РСФСР (1939)
• Народный артист Узбекской ССР (1943)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за исполнение роли Бадхена в спектакле «Фейлехс» З. Шнеера

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11651 Зускин Биньямин] — статья из Электронной еврейской энциклопедии: Имя артиста в данной статье (как и во всех статьях этой энциклопедии) выправлено посмертно на принятый в современном иврите лад.
• [rujen.ru/index.php/%D0%97%D0%A3%D0%A1%D0%9A%D0%98%D0%9D_%D0%92%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B0%D0%BC%D0%B8%D0%BD ЗУСКИН Вениамин] — статья из Российской еврейской энциклопедии
• www.jjew.ru/index.php?cnt=8276
• [teatr-lib.ru/Library/Ivanov_vladislav/Goset/ Иванов В. В. ГОСЕТ: политика и искусство. 1919—1928]. М.: РАТИ/ГИТИС, 2007. — 464 с., илл.

Отрывок, характеризующий Зускин, Вениамин Львович

Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.