Дыгат, Мариан Зыгмунт Владислав
Мариан Зигмунт Владислав Дыгат (польск. Marian Zygmunt Władysław Dygat; 2 октября 1894, Краков — 14 октября 1977, Париж) — польский пианист.
Учился в Кракове у Клары Чоп-Умлауф, затем в Венской академии музыки у Ежи Лялевича (и одновременно частным образом у Эмиля фон Зауэра); позднее ездил летом в Морж брать уроки у Игнация Падеревского[1]. По окончании обучения в 1919 г. обосновался в Париже, где с успехом начал свою исполнительскую карьеру (впервые выступив в Польше только в 1925 г.). Гастролировал в Европе и США, завоевав репутацию специалиста по новейшей музыке (Дебюсси, Равель, Пуленк, Гранадос, Шимановский) и по творчеству Фридерика Шопена. Выступал в ансамбле со скрипачами Генриком Шерингом и Евгенией Уминьской. В 1960 г., после смерти жены, завершил исполнительскую карьеру и сосредоточился на педагогической работе.
Источники
- ↑ [www.usc.edu/dept/polish_music/PMJ/issue/4.2.01/dygatpaderewski.html Zygmunt Dygat. A Lesson with Paderewski] // Polish Music Journal. — Vol. 4, No. 2, Winter 2001.
Напишите отзыв о статье "Дыгат, Мариан Зыгмунт Владислав"
Ссылки
- [bn.org.pl/chopin/index.php/en/pianists/bio/9 Страница в проекте «Исторические интерпретации сочинений Фридерика Шопена»] (англ.)
Отрывок, характеризующий Дыгат, Мариан Зыгмунт Владислав
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
