Зыков, Иван Михайлович
Иван Михайлович Зыков | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: |
село Измайловское, |
Гражданство: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Награды и премии: |
Иван Михайлович Зы́ков (1873—1939) — русский педагог, Герой Труда.
Содержание
Биография
Родился в 1873 году в с. Измайловском Олонецкой губернии.
Окончил учительскую гимназию в г. Вытегра и с 1908 года вёл педагогическую работу в Петрозаводске. Уже в предреволюционные годы И. М. Зыков получил известность как опытный учитель-методист. В мае 1917 года он вошёл в группу петрозаводских учителей, положившую начало «Демократическому союзу учителей».
После Октябрьской революции И. М. Зыков был назначен комиссаром народного просвещения Петрозаводского уезда, в дальнейшем работал в Народном комиссариате просвещения Автономной Карельской ССР.
Последние годы жизни он посвятил учительской работе в школах Петрозаводска, разработке учебника по русскому языку для карельских школ. В 1927 году И. М. Зыкову в числе первых учителей Автономной Карельской ССР было присвоено звание Героя Труда.
Умер И. М. Зыков в 1939 году, похоронен на Сулажгорском кладбище Петрозаводска.
Память
На его могиле установлена стела, на лицевой поверхности которой закреплена фотография и выбита надпись. Принята на государственную охрану Постановлением Совета Министров КАССР от 20 апреля 1987 года № 149.
Награды
- Герой Труда (1927).
Напишите отзыв о статье "Зыков, Иван Михайлович"
Ссылки
- [monuments.karelia.ru/objects/catalogues/petrozavodsk/024.html Могила И. М. Зыкова, учителя, Героя Труда]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Зыков, Иван Михайлович
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.