Зырин, Михаил Иванович

Михаил Иванович Зырин
Дата рождения	15 октября 1923(1923-10-15)
Место рождения	дер. Надорожный Липовик, Грязовецкий уезд, Вологодская губерния, РСФСР, СССР
Дата смерти	18 июня 2005(2005-06-18) (81 год)
Место смерти	Минск, Белоруссия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	МВД СССР
Годы службы	1942—1987
Звание	генерал-майор милиции
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаи́л Ива́нович Зы́рин (15 октября 1923, дер. Надорожный Липовик, Вологодская губерния — 18 июня 2005, Минск) — генерал-майор МВД СССР, кандидат юридических наук.

Биография

Михаил Зырин родился 15 октября 1923 года в деревне Надорожный Липовик (ныне — Грязовецкого района Вологодской области). Участвовал в боях Великой Отечественной войны в составе 3-й ударной армии. В 1943 году после тяжелого ранения и демобилизации из действующей армии Зырин перешёл на службу в органы государственной безопасности, а в 1954 году, по окончании Минского юридического института, — в органы внутренних дел.

В 1963 году Зырин стал начальником следственного управления Министерства внутренних дел Белорусской ССР, в 1969 году — начальником Управления внутренних дел Витебского облисполкома. В 1970 году ему было присвоено звание комиссара (генерал-майора) милиции. С 1976 по 1987 годы он руководил Минской высшей школой МВД СССР, которая несколько лет подряд признавалась лучшей в стране. Защитил кандидатскую диссертацию.

Умер 18 июня 2005 года, похоронен на Восточном кладбище Минска.

Был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами Красной Звезды и «Знак Почета», рядом медалей, в том числе иностранных государств, а также двумя Почётным грамотами Верховного Совета Белорусской ССР.

Отрывок, характеризующий Зырин, Михаил Иванович

Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.