Глускин, Зэев
| Зэев Глускин | |
| ивр. זאב גלוסקין | |
| Имя при рождении: |
Вольф Глускин |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Зэев Глускин (1859, Слуцк, Минской губернии — 4 апреля 1949, Тель-Авив) — предприниматель, популяризатор иврита, участник сионистского движения. Почётный гражданин Ришон-ле-Циона и Тель-Авива.
Содержание
Биография
Родился в семье раввина. Получил традиционное начальное образование в хедере, а затем, под руководством своего отца Элиэзера, который провёл большую часть своей жизни в Кенигсберге, изучал иврит с репетиторами. С 1880 года жил в Варшаве, где сошёлся с местными интеллектуалами, в том числе писателем и коммерсантом Ш.-П. Рабиновичем. Под влиянием Рабиновича Глускин стал активным участником движения «Ховевей Цион», был среди основателей ордена «Бней-Моше» (1889) и первых в России обществ изучения иврита. Один из организаторов (вместе с Ахад-ха-Амом, Э. Капланом и Матитьяху Коэном) издательства «Ахиасаф», целью которого было издание книг на иврите. В 1896 году вместе с Э. Левиным-Эпштейном отправился в Париж, где им удалось убедить барона Ротшильда финансировать создание компании «Кармель», которая с этого времени занималась распространением вин из Палестины по всему миру. В дальнейшем усилиями Глускина филиалы компании «Кармель» были открыты во всех крупных городах России, а штаб-квартира расположилась в Одессе.
В 1903 году Глускин принял участие в создании ежедневной газеты «Хацофе» (Варшава). Инициатор создания (совместно с Левиным-Эпштейном и Яковом Брауде) общественной организации «Менуха ве-нахала», которая основала мошав Реховот в Эрец-Исраэль. В 1905 году переехал в Палестину в качестве генерального директора компании «Кармель». Позже возглавил «Ассоциацию виноторговцев», имевшую винные погреба в Ришон-ле-Ционе и Зихрон-Яакове. В 1904 году один из учредителей компании «Геула» (в 1925-46 — директор), созданной для продажи в частное владение земель в Эрец-Исраэль.
Начало Первой мировой войны застало Глускина в Европе. Не имея возможности вернуться в Палестину, он осел в Египте, где участвовал в формировании Еврейского легиона в составе британской армии. По окончании войны участвовал в комиссии по возвращению в Палестину евреев, депортированых турецкими властями, но вскоре вышел из неё из-за разногласий с А. Ааронсоном. До 1924 года Глускин оставался руководителем компании «Кармель». После ухода с директорского поста переехал в Тель-Авив, чтобы посвятить себя работе в обществе «Геула». После смерти Бецалеля Яффе Глускин возглавил это общество.
В 1946 были опубликованы его мемуары, содержащие ценный материал по истории сионистского движения в России и Эрец-Исраэль. Ещё при жизни Глускин передал свой дом в Тель-Авиве в собственность города с тем, чтобы в нём была размещена муниципальная библиотека. Его именем названы улицы в Реховоте, Ришон-ле-Ционе и Тель-Авиве.
Напишите отзыв о статье "Глускин, Зэев"
Примечания
Литература
- Давид Тидхар. [www.tidhar.tourolib.org/tidhar/view/1/247 Зеэв Глускин] // Энциклопедия первопроходцев и строителей ишува = אנציקלופדיה לחלוצי הישוב ובוניו. — 1947. — Т. 1. — С. 247—248.
Ссылки
- [www.rujen.ru/index.php/ГЛУСКИН_Зеев Глускин, Зэев] — статья из Российской еврейской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Глускин, Зэев
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
