Соколов, Валентин Петрович (диссидент)

Валентин Зэка
Валентин Соколов, 1960-е годы
Имя при рождении:	Валентин Петрович Соколов
Место смерти:	Новошахтинск, Ростовская область
Род деятельности:	поэт

Валентин Петрович Соколов (Валентин Зэка, Валентин З/К; 27 августа 1927, Лихославль — 7 ноября 1982, Новошахтинск) — поэт, советский диссидент, бывший политзаключённый в 1947—1956, 1958—1968 и 1970—1982 годах. Встречается также написание имени Валентин З/К.

Биография

Родился 27 августа 1927 году в городе Лихославле Тверской области (современная ул. Бежецкая, 18) в семье служащего.

Языки и литературу Соколову преподавала Нина Иосифовна Панэ, внучатая племянница А. С. Пушкина. Начал писать со школьного возраста.

В 1945 году Соколов поступил в Московский институт стали и сплавов. Из института его призвали в армию. В 1947 году он был арестован в армии за отказ от участия в выборах и политические стихи и осужден военным трибуналом к 10 годам, отбывал срок в Воркутлаге. Вышел из заключения по амнистии.

В 1951 году работал металлургом на Сулинском металлургическом заводе г. Красный Сулин. Участвовал в постановках драмкружка в городском Доме Культуры.

В 1956 году поселился в Новошахтинске (Ростовская область), работал шахтёром.

В 1962 году приговор был отменен Верховным судом СССР.

В 1958 Соколов был осужден вторично за «антисоветскую агитацию», 10 лет Дубровлага (Мордовия). В Новошахтинск он вернулся 31 августа 1968 года.

В 1970 году Соколов был приговорён к году лишения свободы по обвинению в краже духовых инструментов. В 1972 году он был вновь осуждён к 5 годам лишения свободы за столкновение с милицией по обвинению в злостном хулиганстве.

За несколько дней до освобождения он написал заявление об отказе от советского гражданства и потребовал выезда из СССР. За это он был обвинен в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй», признан невменяемым и направлен в спецпсихбольницу в Черняховск.

В сентябре 1982 года, за два месяца до смерти, его перевели в Новошахтинск, в обычную психиатрическую больницу, где он скончался от инфаркта и был похоронен на городском кладбище.

Память

• Осенью 2013 года в Новошахтинске Валентину Соколову открыли памятник.

Творчество

В середине 1960-х и в 1970-е годы Соколов воспринимается как лучший русский поэт ГУЛАГа. Стихи Соколова широко известны в политическом лагерном мире, проникли в лагерный фольклор, они звучат на западных «голосах», получают высокую оценку А. Солженицына.

Поэзия Зэка отличается гражданской смелостью, в ней усиленное метафорическое начало и романтический пафос сочетаются с отчетливым изображением ужасов лагерной жизни.

С конца 1980-х годов подборки стихотворений Валентина Зэка и материалы о нем появляются в «Вопросах литературы», «Театральной жизни», «Литературной России» и т. д. Центральное телевидение в 1991 году создает документальный фильм о поэте.

Около 200 стихотворений поэта составили основу книги «Глоток озона», более 300 обнаружено позднее в «деле Соколова» (1994). Фрагмент стихотворения:

«Они меня так травили,
Как травят больного пса,
Косые взгляды, как вилы,
Глаза — как два колеса…»

Публикации стихотворений

• Стихи // Москва. — 1990. — № 11
• Глоток озона. — М., 1994. ISBN 5-85164-015-4
• Стихи // Книжное обозрение. — 1995. — № 22
• Из неопубликованных стихов. Стихи // Новое литературное обозрение. — 1998. — № 34. — С. 285—296
• Стихи // Беседка: поэты Лихославля. — Тверь, 1999. — С. 48-62.
• Тени на закате. М.: Издательство Лира, 1999. ISBN 5-85164-049-9

Литература

• Алабин Лев В тюрьме писалось лучше, чем на воле. КоммерсантЪ — 1994 — 27-04-
• Кузьмин В. Птицы полночной вылет… // Тверская жизнь. — 1992. — 15 апр.
• Кузьмин В. Рот поэта — эшафот // Тверская жизнь. — 1994. — 1 сент.
• Истогина А. Все, что написано проба… // Общая газета. — 1994. — № 17/42.
• Осипов В. Я знал его в Дубровлаге // Литературная Россия. — 1994. — № 9.
• Сосновский Б. Судьба и жизнь В. Соколова: К выходу в свет посмертной книги стихов // Русская мысль. — Париж: 1994. — 15-21 дек.
• Кузьмин В. Проба подняться из гроба // Тверская жизнь. — 1997. — 14 авг.
• Истогина Александра. «Вернулся я…» // Новое литературное обозрение. — 1998. — № 34.
• Карасев Е. Памяти Валентина Соколова, поэта-узника («Тебя не лечили лекарствами…») // Карасев Е. Свидетели обвинения. — Тверь: 2001. — С. 160.

Ссылки

• [arturowich.livejournal.com/29061.html#cutid1 Поэт Валентин Соколов. Статья 97 года]
• [derevyankin.blogspot.ru/2012/03/blog-post.html А. Деревянкин. Лучшее стихотворение Валентина Зэка (Соколова)]
• [kalashnikovo.ru/news/2012/08/24/poyavitsya-li-v-likhoslavle-pamyatnik-valentinu-sokolovu/ В Лихославле может появиться памятник Валентину Соколову-Зэка]

Отрывок, характеризующий Соколов, Валентин Петрович (диссидент)

Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.