Зёрнова, Милица Владимировна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Зёрнова Милица Владимировна»)
Перейти к: навигация, поиск
Зёрнова Милица Владимировна
Дата рождения:

17 августа 1899(1899-08-17)

Место рождения:

Тифлис

Дата смерти:

3 февраля 1994(1994-02-03) (94 года)

Место смерти:

Оксфорд

Научная сфера:

медицина, богословие, иконопись

Милица Владимировна Зерно́ва (урожд. Лаврова; 1899—1994) — доктор медицины, врач-стоматолог, религиозный деятель, иконописец, супруга философа и богослова Н. М. Зёрнова.



Биография

Родилась 17 августа 1899 года в Тифлисе в семье Владимира Андреевича Лаврова (1867—1936) и Александры Никаноровны Никольской (1872—1957). Оба её деда были священниками. Отец также закончил Петербургскую Духовную академию, но предпочёл не принимать сана, а стать учителем сначала в семинарии в Гори, а позднее в Тифлисе[1]. В 1917 году окончила гимназию В. А. Левандовского в Тифлисе и поступила в Московский государственный университет[2].

С 1920 года в эмиграции. Жила в Югославии, затем в Париже. Была среди организаторов христианского студенческого кружка в Париже. Впервые встретилась с Николаем Зёрновым на первом съезде РСХД в Прешове (Чехословакия) в 1923 году. 1 (14) октября 1927 году они обвенчались в церкви Православного богословского института преп. Сергия.

С 1925 по 1932 годы являлась секретарём Русского студенческого христианского движения (РСХД). Первая староста и активная прихожанка церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы (церкви РСХД) в Париже. Окончила медицинский факультет Парижского университета. В 1932 защитила докторскую диссертацию на тему «Лечение пиареи ультрафиолетовыми лучами».[3]

В 1935 году вместе с мужем переехала в Великобританию. В 1938 году окончила зубоврачебный факультет Лондонского университета. Позднее она практиковала как консультант в области зубной хирургии в нескольких лондонских больницах. В 1945-46 годах в Париже на собраниях Англо-русского Содружества Святого Албания и Святого Сергия выступала с докладами от лондонской группы Содружества. В 1953-54 годах находилась в Индии вместе с мужем, который в качестве приглашенного директора руководил колледжем Сирийской Малабарской православной церкви.

Это был замечательно дружный и счастливый брак. Конечно, в первые годы внешние условия были нелегкими. Финансовая стабильность или была очень мала, или отсутствовала; они бывали разлучены на длительное время, когда Николай совершал лекционные поездки, посещал конференции или стажировался в Оксфорде. Однако Милица полностью разделяла с ним все его надежды и идеалы, сначала в отношении РСХД, а затем — нашего Содружества. Она была первой управляющей Дома св. Василия в Лондоне; когда же в Оксфорде открылся Дом св. Григория и св. Макрины, то на ней лежала большая часть практических забот по его поддержанию. Её полная любви поддержка была бесценной для Николая. Они очень сожалели о том, что у них нет детей.
Для Николая и Милицы Дом всегда был чем-то гораздо большим, чем просто общежитие. Для них он был общиной, семьей, где молодые юноши и девушки разных национальностей, принадлежащие к различным церквам и вероисповеданиям или вообще неверующие, могли учиться понимать и уважать друг друга, участвуя в общей жизни. Будучи одним из тех, кто жил в этом Доме сразу после его основания (1960—1963), я могу лично засвидетельствовать силу общинного духа, который там доминировал. Для многих из нас месяцы и годы, проведенные в Доме, оказались весьма значимым периодом в жизни — почти «золотым веком», и прежде всего другого благодаря непосредственному участию, которое Николай и Милица принимали в каждом из нас.
Несколько слов из статьи «Таинство смерти», написанной много раньше Милицей Зерновой, очень точно выражают ту атмосферу, которая установилась в их доме после смерти Николая: «Когда человек испускает дух, тело не остается в одиночестве. Над ним… время от времени служат панихиды, а семья и друзья… бодрствуют всю ночь, читая Псалтирь. Дом остается открытым, и все, кто знал покойного, приходят проститься. Вокруг тела таинственным образом царит мир. Атмосфера, установившаяся в доме, напоминает атмосферу храма.»[4]

Заведующая домом Святого Василия (Лондон), домом Святого Григория и Святой Марины (Оксфорд)[1].

Напишите отзыв о статье "Зёрнова, Милица Владимировна"

Примечания

  1. 1 2 На переломе: Три поколения одной московской семьи: Семейная хроника Зерновых (1812-1921) / Под ред. Н.М. Зернова. — 2-е , испр. и доп.. — М: Русский путь, 2001. — С. 101. — 456 с. — 2000 экз. — ISBN 5-85887-114-3.
  2. [zarubezhje.narod.ru/gi/z_015.htm РЕЛИГИОЗНЫЕ ДЕЯТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ: Зернова Милица Владимировна ]
  3. [madrona.uraic.ru/elib/Authors/Gorbunov/sl-8.htm Зернова Милица Владимировна]
  4. [www.bg-znanie.ru/print.php?nid=3157 Епископ Диоклийский Каллист (Уэр)]

Ссылки

  • [www.bg-znanie.ru/print.php?nid=3157 Епископ Диоклийский Каллист о Николае Зернове]
  • [zarubezhje.narod.ru/gi/z_015.htm Зернова (урожд. Лаврова) Милица Владимировна (1899—1994)]
  • [madrona.uraic.ru/elib/Authors/Gorbunov/sl-8.htm Женщины-литераторы, родившиеся до 1917 года]
  • [ricolor.org/history/re/missia/14/ МОЛОДЁЖНОЕ ХРИСТИАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ЭМИГРАЦИИ (1974)]
  • [www.wco.ru/biblio/books/krivosh2/Main.htm Воспоминания о митрополите Никодиме (Ротове)]
  • [nikolai-serbski.livejournal.com/117553.html О владыке Николае. Очи, что Бога видели]
  • [proroza.narod.ru/Klimov.htm История взаимоотношений в свете споров о софиологии]


Отрывок, характеризующий Зёрнова, Милица Владимировна

– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.