Зёрнов, Николай Михайлович

Никола́й Миха́йлович Зерно́в
Дата рождения:	9 (21) октября 1898(1898-10-21)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	25 августа 1980(1980-08-25) (81 год)
Место смерти:	Оксфорд
Научная сфера:	богословие, философия
Место работы:	Свято-Сергиевский православный богословский институт Оксфордский университет Университет Дрю Университет Дьюка
Учёная степень:	доктор философии (PhD)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Белградский университет

Никола́й Миха́йлович Зерно́в (9 (21) октября 1898, Москва — 25 августа 1980, Оксфорд) — русский философ, богослов, исследователь православной культуры, общественный деятель.

Биография

Родился 9 (21) октября 1898 года в Москве в семье врача Михаила Степановича Зернова (1857—1938) и Софии Александровны Кеслер (1865—1942). Отцом Михаила Степановича был протоиерей Степан Иванович Зернов (1817—1886), почётный член Московской духовной академии и член Духовной консистории. Дед по материнской линии, Александр Иванович Кеслер (1815?—1870) — единственный сын лютеранского пастора Иоханна Кеслера (хотя в семье верили, что он был внебрачным сыном барона Розенкранца и некой балтийской баронессы). В семье росли ещё трое детей: Софья (1899—1972; секретарь Международной организации помощи беженцам), Мария (1902—1965; жена Г. Г. Кульмана, основательница Пушкинского клуба в Лондоне), Владимир (1904—1990; автор научных статей по иммунитету).

Окончил гимназию Поливанова с золотой медалью (1917). Поступил на медицинский факультет Московского государственного университета.

В 1921 году семья Зерновых эмигрировала в Константинополь, затем в Белград. Осенью 1921 года Николай Зернов поступил на богословский факультет Белградского университета и окончил его в 1925 году.

В 1925 году переехал в Париж. В 1927 году женился на Милице Лавровой, дочери Владимира Андреевича Лаврова (1867—1936) и Александры Никаноровны Никольской (1872—1957).

Секретарь Русского студенческого христианского движения и первый редактор журнала «Вестник РСХД» (совместно с И. А. Лаговским; 1925—1929). Читал лекции по обличительному (сравнительному) богословию в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже.

В 1930—1932 годах — аспирант Оксфорда, получил степень доктора философии. В 1934 году обосновался в Лондоне и в течение 13 лет был секретарём Братства святых Албания и Сергия. Преподавал основы восточной православной культуры в Оксфордском университете (1947—1966). Работал также в Католикатном колледже в Южной Индии. Профессор богословия в американских университетах Дрю (Айова) и Дьюка. В последние годы жизни руководил деятельностью Дома свв. Григория Нисского и Макрины при Содружестве святого Албания и преподобного Сергия в Оксфорде. Был удостоен степени почётного доктора Оксфордского университета. Автор нескольких десятков книг на русском и английском языках по истории России, православной церкви и проблеме единения христианства.

В Оксфорде Зернов довольно близко дружил с Клайвом Льюисом, автором «Хроник Нарнии». Позже Зерновы очень гордились фотографией, где «Джек» сидит у них в гостиной. В раннем детстве Льюис невзлюбил своё имя «Клайв» и называл себя Джеком, потом этим именем его называли все друзья и близкие.

Об этом знакомстве Зернов писал: «Внешне он напоминал скорее фермера, чем профессора, философа и поэта. Небрежно одетый, с крупным, красным лицом, он любил громко смеяться за кружкой пива в кругу друзей. Но за этой прозаической наружностью скрывался человек рыцарского благородства и глубокой духовности, умевший проникать в тайники души. Дружба с ним была для меня источником неиссякаемого вдохновения. Жена моя тоже полюбила его. Он часто приходил к нам на ужин. Иногда мы приглашали студентов встретить знаменитого писателя. Он был увлекательным собеседником, и все ловили каждое его слово». Николай Зёрнов читал в Сократовском клубе (основанном Льюисом) доклад «Соловьёв о добре и зле». Заседание вёл Льюис, на нём выступал ещё один русский, Евгений Ламперт.

Зерновы были на похоронах Льюиса 26 ноября 1963 года. Милица Зернова принесла крест из белых цветов, но ей сказали, что в храме цветов не будет. В конце концов положить венок на гроб разрешили, уже на кладбище. «Кто бы подумал? — пишет Эндрю Уолкер, один из присутствовавших на похоронах англичан, — Джек Льюис похоронен под русским крестом…».

Сочинения

• [www.odinblago.ru/path/34/9 Русская Церковь и Вселенское Православие.]//Путь. — 1932. — № 34 — С. 73-75
• [www.odinblago.ru/path/39/2 Св. Киприан Карфагенский и единство вселенской церкви.]//Путь. — 1933. — № 39. — С. 18-40
• [www.odinblago.ru/path/43/4 Православие и англиканство.]//Путь. — 1934. — № 43 — С. 49-61
• [www.odinblago.ru/path/45/1 Реформа русской церкви и дореволюционный епископат.]//Путь. — 1934. — № 45 — С. 3-15
• [www.odinblago.ru/path/47/4 Единство Англиканской Церкви.]//Путь. — 1935. — № 47 — С. 51-65
• [www.odinblago.ru/path/49/5 Девятый Англо-Православный съезд.]//Путь. — 1935. — № 49 — С. 82-85
• Some Figures Illustrating the Present State of the Eastern Orthodox Church. 1935
• [www.odinblago.ru/path/51/1 Москва — Третий Рим.]//Путь. — 1937. — № 51 — С. 3-18
• Moscow the third Rome. — London, 1937. 112 p. (6 изданий, в том числе американское — в 1971 г.).
• [www.odinblago.ru/path/55/5 На церковных перепутьях.]//Путь. — 1938. — № 55 — С. 68-80
• [www.odinblago.ru/path/57/4 Английский богослов в России Императора Николая Первого (В. Пальмер и А. С. Хомяков).]//Путь. — 1938. — № 57. — С. 58-83
• [www.odinblago.ru/path/59/7/ Англиканские рукоположения и православная церковь.]//Путь. — 1939. — № 59. — С. 57-73
• St. Sergius Builder of Russia. — London, 1939. 155 p.
• [www.odinblago.ru/path/61/3/ Всемирный Съезд Христианской Молодежи.]//Путь. — 1940. — № 61. — С. 22-25
• The Church of the Eastern Christians. — London, 1942. 114 p. (4 издания).
• Three Russian Prophets (Khomiakov, Dostoevsky, Soloviev). — London, 1944. 171 pp. (Переиздано в США в 1974 г.) (Норвежский и русский (Три русских пророка: Хомяков. Достоевский. Соловьев. — М.: Московский рабочий, 1995. 214 с.) переводы).
• The Russians and their Church. — London, 1945. 176 p. (Еще 4 издания — 1954 (репринт), 1964, 1968, 1978) (Греческий перевод (1972, 1978)).
• The Reintegration of the Church. — London, 1952. 128 p.
• Ruslands Kirke og Nordens Kirker. — Copenhagen, 1954 (Шведский (1955) и финский (1958) переводы).
• Вселенская Церковь и русское православие. — Париж: УМСА-Press; Содружество св. Албания и Преподобного Сергия Радонежского, 1952. — 3I5 с.
• The Christian East. — Delhi, 1956. 138 p.
• Eastern Christendom. — London, 1961. 326 p. (Итальянский (1962), испанский (1962) и польский (1967) переводы).
• Orthodox Encounter. — London, 1961. 200 p.
• The Russian Religious Renaissance of the XX Century. — London, 1963. 410 p. (Русский (Русское религиозное возрождение XX века. — Париж, 1963. 382 с. (2-е издание — 1974)) и итальянский (Milano, 1978. 356 p.) переводы).
• Ha переломе. — Париж, 1970. 478 с. (редактор).
• За рубежом: Белград — Париж — Оксфорд: Хроника семьи Зерновых (1921—1972). — Париж, 1973. 561 с. (редактор совместно с М. В. Зерновой).
• Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной философии, истории Церкви и православной культуре. — Бостон, 1973.
• [www.odinblago.ru/zernov_kartashev А. В. Карташев]// Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975. — С. 262—268
• [www.odinblago.ru/zernov_rusreligopit_eng Русский религиозный опыт и его влияние на Англию]// Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975. — С. 125—132
• [www.odinblago.ru/zernov_russtud Русское Студенческое христианское движение за рубежом]// Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975. — С. 92-98
• The Fellowship of St Alban and St Sergius: a Historical Memoir. 1979
• Sunset Year: A Russian Pilgrim in the West. — London, 1983

Литература

• Гениева Е. Ю. Трудная дорога к храму: Судьбы российских библиотек на рубеже веков / Е. Ю. Гениева. — М.: Текст, 2004. — С. 75-76. — 192 с. — 1 500 экз. — ISBN 5-7516-0422-9. (в пер.)

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/gi/z_010.htm Зернов Николай Михайлович (1898—1980)]

Отрывок, характеризующий Зёрнов, Николай Михайлович

– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?