Фёдоров, Евгений Александрович
Поделись знанием:
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
(перенаправлено с «З. Фёдоров»)
| Евгений Александрович Фёдоров | |||||||||
 | |||||||||
| Псевдонимы: |
Антон Марута, Валентин Плугов, Ев. Ф., землеустроитель А. Марута, З. Фёдоров, Олег Ручьёв, Парткор Е. Ф. | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||||||||
| Место рождения: |
с. Видзы, Ковенская губерния, | ||||||||
| Дата смерти: | |||||||||
| Место смерти: | |||||||||
| Гражданство: | |||||||||
| Род деятельности: | |||||||||
| Направление: | |||||||||
| Жанр: | |||||||||
| Язык произведений: | |||||||||
| Награды: |
| ||||||||
| [lib.ru/HIST/FEDOROW/ Произведения на сайте Lib.ru] | |||||||||
Евгений Александрович Фёдоров (1897—1961) — советский писатель, широко известный по трилогии «Каменный пояс».
Содержание
Биография
Родился 15 [27] января 1897 в селе Видзы (ныне Витебская область, Беларусь).
Участвовал в Первой мировой войне, штурмовал Зимний дворец, в гражданскую войну партизанил на Урале в тылу белогвардейцев под руководством В. К. Блюхера, затем командовал в 1919 году эскадроном, вступил в партию большевиков. Был ранен, контужен.
Написал книги о колхозной жизни «Соломонея», «Комбайнёры», «Трактористка Евланова».
Во время Великой Отечественной войны защищал Ленинград в составе писательской группы Северо-Западного фронта, майор. Прокладывал «Дорогу жизни» по льду Ладожского озера.
На тему Великой Отечественной войны создано около 300 художественных произведений, в том числе книга очерков «Ледовая дорога», а также «Гроза над Шелонью», «Партизанские рассказы», «Защитники Ленинграда», «Отвага», «Гвардейцы», «Сильнее смерти» и др.
С 1953 по 1961 год жил и работал в посёлке Репино[1].
Наиболее известные произведения — трилогия «Каменный пояс» (1940—1952) и исторический роман «Ермак» (1955, в 2-х томах).
Умер 2 апреля 1961 года в Ленинграде.
Награды
- орден Отечественной войны 2-й степени (30.06.1945)
- 2 ордена Трудового Красного Знамени (12.03.1947; 18.01.1957)
- Медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени (10.03.1944)
- Другие медали
Библиография
- Избранное в двух томах. Л., Лениздат, 1958.
- Соломонея. Свердловск, 1936
- Шадринский гусь. Челябинск, 1937.
- Горная дорога. Роман. Л., 1939.
- Уральские повести. Л., 1941.
- Рассказы о Кирове. Л., 1942.
- Гроза над Шелонью. Роман. Л., 1944.
- Тайна булата. Челябинск, 1944.
- Кыштымский зверь. М., 1946.
- У горы Магнитной. Л., 1949.
- Каменный пояс. Роман в трех книгах. Л., 1951.
- Большая судьба. Роман. Барнаул, 1953.
- Ермак. Роман в двух книгах. Л., 1955
- Пестрые рассказы. Курган, 1956.
- Вдоль голубых уральских гор. Роман. Свердловск, 1959.
Напишите отзыв о статье "Фёдоров, Евгений Александрович"
Примечания
- ↑ Мирецкая М. (член поисково-молодёжного объединения «Эстафета поколений»). Писатель, воин, патриот. В газете Ленинградская здравница за февраль 1988 года
Литература
- К. Ф. Бикбулатова [lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=ZFjKfmd5pV8%3d&tabid=10547 Фёдоров Евгений Александрович] // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: био-библ. словарь: в 3 т. / под ред. Н. Н. Скатова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Т. 3. П—Я (стр. 569—571)
|
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Это заготовка статьи о Санкт-Петербурге. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Фёдоров, Евгений Александрович
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Категории:
- Родившиеся 27 января
- Родившиеся в 1897 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Видзах
- Родившиеся в Ковенской губернии
- Умершие 2 апреля
- Умершие в 1961 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Писатели по алфавиту
- Писатели СССР
- Писатели России XX века
- Писатели Санкт-Петербурга
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью «Партизану Отечественной войны»
- Награждённые медалью «За оборону Ленинграда»
- Награждённые медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Писатели-соцреалисты
- Авторы исторических романов
- Члены Союза писателей СССР
- Курортный район
- Похороненные на Богословском кладбище
