Серафим (Киккотис)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Серафим и фамилией Киккотис.

Митрополит Серафим Μητροπολίτης Σεραφείμ<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Митророполит Серафим 18 сентября 2012 года</td></tr>
Митрополит Зимбабвийский и Ангольский, ипертим и экзарх Южной Африки
c 7 октября 2010 года
Предшественник:	Георгий (Владимиру)
Митрополит Йоханнесбургский и Преторийский
22 февраля 2001 — 7 октября 2010
Предшественник:	Иоанн (Захариу)
Преемник:	Дамаскин (Папандреу)
Митрополит Кенийский
28 сентября 1997 — 22 февраля 2001
Предшественник:	Ириней (Таламбекос)
Преемник:	Макарий (Тиллиридис)
Имя при рождении:	Георгиос Филиппу Иакову
Оригинал имени при рождении:	Γεώργιος Φιλίππου Ιακώβου
Рождение:	2 февраля 1961(1961-02-02) (63 года) деревня Галатария, Пафос, Республика Кипр

Митрополи́т Серафи́м (греч. Μητροπολίτης Σεραφείμ, в миру Гео́ргиос Фили́ппу Иако́ву, греч. Γεώργιος Φιλίππου Ιακώβου, впоследствии сменил фамилию на Кикко́тис, греч. Κυκκώτης; 2 февраля 1961, деревня Галатария, Пафос, Республика Кипр) — епископ Александрийской православной церкви, митрополит Зимбабвийский и Ангольский, ипертим и экзарх Южной Африки.

Биография

В двенадцателетнем возрасте был принят в качестве послушника-мирянина в Киккский монастыря на Кипре.

Четыре года спустя, получив стипендию, он был послан во Всекипрскскую среднюю школу. Будучи во Всекипрской школе, он стал членом комитета студенческой газеты и председателем студенческого отделения ЮНЭСКО. В это время он также был помощником при своем наставнике монахе Хризостоме, духовнике архиепископа Кипрского Макария. По окончании школы поступил в Киккский лицей, который окончил с отличием в 1982 году.

8 сентября 1983 года был рукоположён в сан диакона архиепископом Кипрским Хризостомом. Служил диаконом в храме Ирины Эолу и храме Георгия Карицкого.

В том же году, будучи насельником Киккского монастыря, он поступил в Национальную богословскую школу имени Каподистрии Афинского университета, который окончил в 1987 году.

По выпуске он вернулся в Киккский монастырь где его духовник, настоятель Никифор, назначил его монастырским казначеем.

В 1988 году, по прошению настоятеля и решением архиепископа Кипрского Хризостома, он получил стипендию для обучения английскому языку в Великобритании, где он изучал патрологию в Крайстчёрче, Кентербери, и получил богословскую степень.

По благословению профессора Оксфордского университета епископа Диоклейского Каллиста (Уэра), поступил в аспирантуру на богословский факультет Дарэмского университета где, под руководством профессора Георгия Драга из богословской школы Святого Креста в Америке, защитил магистрскую диссертацию об Афанасии Великом.

Священник

15 августа 1991 года был рукоположен во священника в Кикксом монастырском храме архиепископом Кипрским Хризостомом.

Служил директором греческих школ общин святого Антония в Ньюкастле-на-Тайне, Вознесенской и Троицкой в Стоктоне-на-Тизе и Мидлбро.

С 1991 года участвовал в работе миссий в 22 странах Восточной, Центральной и Западной Африки, сотрудничая с митрополитом, а затем патриархом Александрийским, Петром (Папапетру). Также одно время служил приходским священником в Георгиевском соборе Кейптауна.

В 1995 году был избран всемирным содружеством православной молодежи Синдесмос членом центрального совета Западной Европы. В течение года вел еженедельное обсуждение миссионерского служения по радио.

С 1997 года служил эпитропом Кенийской митрополии в Зимбабве и был назначен постоянным главным представителем Православной миссии в Африке. Также являлся лектором-ассистентом в школе Православной апологетической патрологии.

Епископ

24 сентября 1997 года решением Священного Синода Александрийской православной церкви избран митрополитом Кенийским и Иринопольским.

28 сентября 1997 года в Патриаршем соборе святого Саввы в Александрии был хиротонисан во епископа Кенийского с возведением в сан митрополита. Хиротонию возглавил Патриарх Петр VII.

Был назначен преподавателем в Семинарию архиепископа Макария в Найроби.

Его новое служение включало в себя ведение диалога с римо-католиками, англиканами, антихалкидонитами, Всемирным Советом Церквей, Всеафриканским Советом Церквей и мусульманами, вследствие чего участвовал во всех патриарших совещаниях, а также всех конференциях с инославными и иноверными.

С сентября 1998 года был назначен патриаршим епитропом в Букобе, Танзания.

С ноября 2000 по март 2001 года являлся местоблюстителем Дар-эс-Саламской митрополии.

22 февраля 2001 года избран митрополитом Йоханнесбургским и Преторийским. 18 марта того же года состоялось его настолование.

С 20 по 25 июня 2007 года сопровождал Патриарха Александрийского Феодора II во время его визита в Антиохийскую Православную Церковь.

В июле 2010 года предложил на всеправославном уровне рассмотреть вопрос о женском священстве: «Существуют ли богословские причины, препятствующие допущению женщин к сану священника? До созыва Собора нам нужен реальный диалог по существу этого вопроса с тем, чтобы Собор вынес окончательное решение». В Александрийской Патриархии подчеркнули, что митрополит Серафим высказал свою личную точку зрения, которую Александрийская Православная Церковь не разделяет.

7 октября 2010 году решением Священного Синода был назначен патриаршим представителем при программах Европейского Союза и в тот же день был переведён на Зимбабвийскую митрополию.

В апреле 2011 года обратился к мировой общественности с призывом восстановить движение филэллинизма и с его помощью убедить Евросоюз в необходимости принятия ряда мер по спасению Греции от финансового кризиса, а также создать подконтрольный Элладской Православной Церкви финансовый фонд для возрождения экономики Греции.

14 января 2013 года принял участие в инаугурационном заседании Диссертационного совета Грузинской Православной Церкви.

17-19 февраля 2013 года в Варне (Болгария) принял участие в XIX Международной конференции Международного общественного фонда единства православных народов, посвященная теме «Традиционные ценности и демократические свободы в современном мире.

23 апреля 2015 года присутствовал в Эчмиадзине на канонизании Армянской апостольской церковью полутора миллионов армян, пострадавших в годы гонений на христианское население Османской империи в начале XX века.

28 апреля – 1 мая 2015 года участвовал в международной конференции «Христиане Ближнего Востока: каково будущее?», которая состоялась в Бари.

Ссылки

• [www.patriarchateofalexandria.com/index.php?module=content&cid=004001 Μητροπόλεις Πατριαρχικού Θρόνου] на официальном сайте Александрийской православной церкви
• [www.agionoros.ru/docs/717.html Митрополит Зимбабвийский Серафим: "Отношения сотрудничества между Россией и Кипром важны для нас"]

Отрывок, характеризующий Серафим (Киккотис)

Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.