Смирнов, Яков Георгиевич

Яков (Иаков) Георгиевич Смирнов (1 (13) октября 1854, погост Никольский на Дубне, Александровский уезд, Владимирская губерния — 13 июля 1936, Париж) — священнослужитель Западноевропейского экзархата Русских приходов, протопресвитер, настоятель Александро-Невского собора во Франции.

Биография

Родился 1 октября 1854 года на погосте Никольский, что на Дубне, Александровский уезда Владимирской губернии в семье священника.

Окончил Вифанскую духовную семинарию (1874). В 1878 году окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия. После окончания академии около года проходил стажировку в Санкт-Петербургском университете и Филологическом институте. Совершенствовался в древних языках в университетах Берлина и Лейпцига.

С 1880 года — приват-доцент по кафедре древних языков в Санкт-Петербургской духовной академии. Одновременно преподавал греческий язык в Классической гимназии.

В 1883 году рукоположён в сан священника и назначен настоятелем посольской церкви в Дрездене. В том же году возведён в сан протоиерея.

В 1895 году переведён настоятелем в посольскую церковь в Стокгольме.

С 1898 был настоятелем церкви святого Александра Невского в Париже. Одновременно служил в домовой церкви посольства Сербии в Париже.

С 1900 года — действительный член Императорского Православного Палестинского общества.

В 1921 году — лектор Богословский курсов в Париже, где преподавал толкование апостольских посланий.

В 1921—1926 годы — благочинный русских православных церквей во Франции. Награждён митрой.

С 1924 года — председатель Епархиального совета и Судебного присутствия Западно-Европейской епархии.

В 1931 был возведен в сан протопресвитера.

Митрополит Евлогий (Георгиевский), в своих мемуарах так описывал его:

Настоятель Александро-Невского храма о. Иаков Смирнов с первых же встреч с ним произвёл на меня очень приятное впечатление. Долговременное пребывание священником за границей — в Дрездене, Стокгольме и (с 1896 г.) в Париже — не вытравило из него черт сельского батюшки. Неречистый, молитвенный, церковный, он сочетал в себе детскую чистоту души с образованностью. <…> Богослужение он совершал с глубоким благоговением; случалось, читал молитвы и Евангелие прерывающимся от слез голосом. Он был прекрасным духовником: чутко и глубоко понимал движения человеческой совести и умел дать нужный, отвечающий духовному настроению и полезный для жизни совет и при этом был трогательно скромен: «Ах, — говорил он, — какая это исповедь, когда видишь сотни ожидающих… Разве можно как следует всех выслушать и всем сказать нужное слово — один грех…»

Скончался 30 июня (13 июля) 1936 года в Париже. Похоронен на кладбище Батиньоль.

Литература

• [www.wco.ru/biblio/books/evlogy1/Main.htm Путь моей жизни. Воспоминания]. Париж, 1947. (первое российское издание М. 1994 г.)
• Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе: 1920—1995: Биографический справочник. — М.; Париж: Русский Путь; YMCA-Press, 2007. — 573 с.

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/rs/s_213.htm Протопресвитер Иаков Смирнов (Смирнов Яков Георгиевич) (1854—1936)]
• [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist СМИРНОВ Иаков (Яков Георгиевич)]

Отрывок, характеризующий Смирнов, Яков Георгиевич

Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.