Иаков Зеведеев

Апостол Иаков
Апостол Иаков (неизвестный мастер, 1475 год)
Рождение	Палестина
Смерть	44(0044) Иерусалим
Почитается	большинством христианских церквей
В лике	Апостола
Главная святыня	мощи в Сантьяго-де-Компостела, Испания
День памяти	в Православной церкви - 30 апреля (13 мая), 30 июня (13 июля) в Католической церкви - 25 июля
Покровитель	паломничество
Подвижничество	апостольская проповедь, мученическая смерть

Иаков Зеведеев (греч. Ιάκωβος , лат. Iacobus, исп. Santiago), Иаков (Яков; Жак) Старший — один из двенадцати апостолов, учеников Христа; единственный апостол, чья смерть описана в библейском Новом Завете. Сын Зеведея (ивр. ‏יעקב בן זבדי‏‎, Яаков Бен-Заведи), родился в Палестине; старший брат Иоанна Богослова; был убит в 44 году в Иерусалиме. В испанской традиции именуется Сантьяго (святой Яго) и «мавроборец».

Художественно-символически изображается с посохом пилигрима, как прошедший длинную дорогу паломничества, и с ракушкой морского гребешка, называемой в Западной Европе именем святого и являющейся эмблемой паломничества в Компостелу, город в Северной Испании — «христианскую Мекку», где хранятся мощи святого и «Кодекс Каликста», рукопись XII века, описание деяний и литургии св. Иакова, а также совершённых им посмертных чудес.

В Новом Завете

По сообщениям Евангелий, вместе с отцом и братом был рыбаком. Сцена призвания братьев описана в Евангелии от Матфея (4:21) и Марка (1:19).

Братья Иаков и Иоанн в Евангелиях именуются сыновьями Зеведеевыми по имени их отца Зеведея, также, по сообщению евангелиста Марка (Мк. 3:17), Иисус назвал братьев Боанергес (греч. Βοανηργες, арамейское слово, расшифровываемое в Новом Завете как «сыновья грома»), очевидно за порывистый характер. В литературе Иакова Зеведеева также часто называют Иаковом Старшим, чтобы отличить его от апостола Иакова Алфеева и Иакова, «брата Господня» или Иакова Младшего.

Иаков упомянут в списках апостолов в Евангелии от Матфея (10:2), от Марка (3:17), от Луки (6:4), а также в Деяниях Апостолов (1:13).

Иаков наряду с братом и апостолом Петром был самым приближенным учеником Иисуса. Вместе с Петром и Иоанном он стал свидетелем воскрешения дочери Иаира (Мк. 5:37; Лк. 9:51). Только их Иисус сделал свидетелями своего Преображения (Мф. 17:1; Мк. 9:2 и Лк. 9:28) и Гефсиманского борения (Мк. 14:33).

Порывистый характер братьев в полной мере проявился, когда они хотели низвести с неба огонь на самарянское селение (Лк. 9:54); а также в просьбе дать сесть им в Царстве Небесном по правую и левую сторону от Иисуса (Мк. 10:35—37).

После воскресения и вознесения Иисуса Иаков появляется на страницах Деяний апостолов. Он вместе с другими апостолами был исполнен Святого Духа в день Пятидесятницы (Деян. 2:1—4), участвовал в устроении первых христианских общин. В Деяниях сообщается и о его смерти (12:2), согласно этому сообщению царь Ирод Агриппа I «убил Иакова, брата Иоанна, мечом (греч. μαχαίρᾳ)». Судя по дальнейшему тексту это произошло в 44 году. Апостол Иаков — единственный апостол, чья смерть описана на страницах Нового Завета.

Существуют упоминания о погребении его в Мармарике, но они могут происходить от смешения его у христианских авторов с Иаковом Алфеевым.

Почитание

Память в Католической церкви — 25 июля, в Православной церкви — 30 апреля (13 мая), 30 июня (13 июля) по юлианскому календарю.

Согласно преданию, после мученической кончины апостола в 44 году на Святой земле, его останки были положены в лодку и пущены по волнам Средиземного моря. Чудесным образом эта лодка приплыла в Испанию, где святой проповедовал ранее, и была выброшена на берег в устье реки Улья (там, где появится позже город Сантьяго-де-Компостела). В 813 году, как гласит церковное предание, живший в этой местности монах-отшельник Пелайо, следуя за некоей путеводной звездой, обнаружил этот ковчег с мощами, которые оставались нетленными.

В 896—899 годах король Альфонс III издал указ, и на месте находки над мощами была построена небольшая церковь. Само место было названо Компостелла (лат. Campus Stellae, «Место, обозначенное звездой»). Святой Иаков, чудесно являвшийся во время битв с маврами, стал покровителем Испании и Реконкисты. Как апостол, предпринявший, по преданию, во время своего служения далёкое путешествие из Святой земли в Испанию, он стал считаться покровителем паломников. К XI веку паломничество в Сантьяго-де-Компостела приобрело статус второго по значимости паломничества (после паломничества в Святую землю).

В конце XX века традиция возродилась: для того, чтобы получить свидетельство о пройденном пути Иакова, паломник должен пройти сто или проехать на велосипеде двести километров. По прибытии в город паломник предъявляет в соборе специальный документ «credencial» (паспорт пилигрима, действующий ещё со времен Средневековья) с отметками, сделанными в находящихся на пути пунктах, после чего получает написанный на латыни «Сертификат Компостелы». Когда день поминовения апостола Иакова, 25 июля, выпадает на воскресенье, то в Испании объявляется «год святого Иакова», соответственно, церковные празднества в этом году особенно торжественны.

В честь апостола Иакова названы столицы Чили — Сантьяго де Чили и Кубы (до 1556 г.) — Сантьяго де Куба.

Апостол считается покровителем района Марьялва в Португалии.

Иконография

Самое старое изображение апостола — мозаика в Равенне VI века, Иаков изображён на ней в виде старца со свитком в руках. В дальнейшем его изображали также в виде странника с посохом, рыцаря на коне — Мавробойцы. Иаков был персонажем картин великих художников — Дюрера, Рубенса и многих других.

См. также

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Иаков Зеведеев

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/200321.html Иаков Зеведеев] // Православная энциклопедия

Отрывок, характеризующий Иаков Зеведеев

– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…