Яков III (король Шотландии)
| Яков III Шотландский гэльск. Seumas III Alba, англ. James III of Scotland<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет работы неизвестного художника</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 3 августа 1460 — 11 июня 1488 | |||
| Коронация: | 10 августа 1460 | ||
| Регент: | Мария Гелдернская (1460-63) Джеймс Кеннеди (1463-66) Роберт Бойд (1466-69) | ||
| Предшественник: | Яков II Шотландский | ||
| Преемник: | Яков IV Шотландский | ||
| Вероисповедание: | Католицизм | ||
| Рождение: | 10 июля 1451 Замок Стерлинг или Замок Сент-Эндрюс | ||
| Смерть: | 11 июня 1488 (36 лет) | ||
| Род: | Стюарты | ||
| Отец: | Яков II Шотландский | ||
| Мать: | Мария Гелдернская | ||
| Супруга: | Маргарита Датская | ||
| Дети: | Яков IV Шотландский Джеймс Стюарт, герцог Росса Джон Стюарт, граф Мара | ||
Яков III (гэльск. Seumas III, англ. James III, 10 июля 1451—11 июня 1488) — король Шотландии (1460—1488) из династии Стюартов, сын Якова II.
Содержание
Молодые годы
Яков III был сыном короля Шотландии Якова II и Марии Гелдернской. После неожиданной смерти отца 3 августа 1460 года парламент страны назначил регентский совет для управления в период несовершеннолетия Якова III во главе с епископом Джеймсом Кеннеди. Однако мать короля, королева Мария, опираясь на свои огромные земельные владения, также претендовала на доминирующую роль в политике. В результате в стране сложилось два центра власти — «старые лорды» регентского совета и «молодые лорды» королевы.
Противостояние епископа Кеннеди и Марии Гелдернской особенно сильно проявилось в их политике по отношению к событиям в Англии, где в это время разворачивалась война Алой и Белой розы. В 1461 году в Шотландию бежали лидеры Ланкастеров: Маргарита Анжуйская, король Генрих VI и герцог Сомерсет. За поддержку, оказанную шотландцами, они передали Шотландии Берик — последнюю крепость, удерживаемую англичанами со времен войн за независимость. Однако совместные действия шотландских и ланкастерских войск (осада Карлайла в 1461 году, осада Норгема в 1463 году) результате не принесли, и в конце 1463 года Ланкастеры покинули Шотландию.
После смерти королевы Марии вся власть в стране сосредоточилась в руках епископа Кеннеди. Дальновидный и эффективный политик, он смог добиться заключения в 1464 году перемирия с Англией на 15 лет и подчинить королевской власти лорда Островов, лидера гэльских сепаратистов западной части страны, заключившего в 1462 году союз с Англией о разделе Шотландии.
Присоединение Оркнейских и Шетландских островов
Смерть епископа Кеннеди 25 мая 1465 года оставила страну без авторитетного лидера. Этим воспользовался Роберт, лорд Бойд, которому удалось захватить власть в стране, удерживая под своим надзором юного короля. Сын лорда Бойда, Томас, женился на сестре Якова III Марии и стал 1-м графом Аррана.
Помимо собственного обогащения Бойды, однако, добились большого успеха в области внешней политики: 8 сентября 1468 года был заключен договор с Данией, в соответствии с которым король Яков III получал в жены единственную дочь датского короля Кристиана I, а в качестве приданого Дания отказывалась от выкупных платежей за Гебриды по Пертскому договору 1266 года и уступала Шотландии Оркнейские и Шетландские острова. 10 июля 1469 года состоялась свадьба Якова III и Маргариты Датской. Вскоре граф Оркнейский Уильям Синклер отказался от своих прав на территорию островов, и, таким образом, Оркнейские и Шетландские острова перешли 20 февраля 1472 года во владение короля Шотландии.
Завершение переговоров о браке короля сопровождалось отстранением Бойдов от власти: король Яков III достиг семнадцатилетнего возраста и поспешил избавиться от опеки. Роберт, лорд Бойд, и Томас, граф Арран, бежали из страны.
Внутренняя политика
Экономические и административные мероприятия
Финансовое состояние страны в период правления Якова III было достаточно стабильным. Наблюдалось падение доходов казны от таможенных платежей, но оно компенсировалось ростом поступлений от земель королевского домена, которые приносили более двух третей доходной части бюджета. Этот рост объяснялся, однако, не повышением эффективности эксплуатации земель, а присоединением королём новых владений (Оркнейские и Шетландские острова в 1472 году, графство Росс в 1476 году, Марч и Мар в 1487 году). Особенностью правления Якова III стали частые конфискации земель королём и их перераспределение в пользу его приближенных. В этот период Шотландия также испытывала острую нехватку наличных денежных средства, что вынудило короля пойти на крайне непопулярную меру: ввести в обращение медные монеты.
При Якове III созыв парламента стал фактически ежегодным. Именно парламент взял на себя заботу о наведении порядка в стране, упорядочению судебной системы, нормализации денежного обращения и поощрении торговли. Сам король отличался непоследовательностью в осуществлении преобразований, что сильно сказывалось на эффективности управления и вызывало недовольство шотландских баронов.
Церковная политика
Следуя примеру короля Якова I, Яков III продолжил политику по ограничению влияния папства на замещение должностей внутри шотландской церкви. В ответ 13 августа 1472 года папа римский Сикст IV полностью реорганизовал церковное управление в Шотландии: Сент-Эндрюсское епископство было возведено в статус архиепископства с подчинением ему всех шотландских церковных институтов. Реорганизация церкви без учета мнения короля вызвала возмущение Якова III. Первый шотландский архиепископ не был признан ни королём, ни епископами страны, и, находясь в изоляции, вскоре сошел с ума. Лишь после того, как папа удовлетворил просьбу Якова III о назначении на пост архиепископа Сент-Эндрюсского одного из приближенных короля, в шотландской церкви установился мир. Результатом борьбы Якова III с папством стало существенное усиление власти короля над церковными назначениями.
Подчинение лорда Островов
Продолжив политику проникновения королевской власти в регионы шотландского высокогорья, Яков III в 1475 году начал атаку на Джона Мак-Дональда, лорда Островов и графа Росса, лидера гэльской части страны. Опираясь на сведения о переговорах Мак-Дональда с англичанами, Яков III обвинил его в государственной измене и пригрозили конфискацией владений. Лорд Островов, испытывающий в это время трудности с горскими кланами и собственным сыном Ангусом Огом, был вынужден пойти на подчинение: 15 июля 1476 году он уступил Якову III графство Росс и Кинтайр и признал власть короля. Подчинение лорда Островов предотвратило гражданскую войну и открыло для королевской власти путь для установления контроля над гэльскими регионами страны.
Противостояние с баронами
К концу 1470-х годов усилилось противостояние короля и его братьев — Александра, герцога Олбани и Джона, графа Мара. Яков III, отличающийся экстравагантными вкусами, любовью к музыке и собирательству драгоценностей, подозрительный и непоследовательный, резко выделялся из общей массы шотландских баронов, которые постепенно начали все более ориентироваться на его младших братьев. По свидетельству современника, королю, склонному к мистицизму, предсказали смерть от руки близкого родственника. По примеру Эдуарда IV, короля Англии, расправившегося со своим братом герцогом Кларенсом, Яков III в 1479 году обвинил братьев в колдовстве. По приказу короля граф Мар был убит, а герцогу Олбани удалось бежать во Францию. Однако парламент Шотландии отказался утвердить обвинение Олбани в государственной измене и конфискацию его владений, что показало готовность баронов к открытому противостоянию с королём.
Внешняя политика
Внешнеполитическая обстановка в период правления Якова III в целом была благоприятной: с обретением Берика у Шотландии не осталось территориальных претензий к Англии, а последствия войны Алой и Белой розы не давали возможность английским королям проводить агрессивную политику по отношению к Шотландии. Это способствовало сближению двух британских государств. 26 октября 1474 года было заключено соглашение о браке сына короля Шотландии двухлетнего принца Якова и пятилетней Сесилии, дочери короля Англии Эдуарда IV.
Союз с Францией продолжал действовать, однако в период правления во Франции Людовика XI отношения оставались прохладными. Лишь после восшествия на престол Карла VIII, в 1484 году, франко-шотландский союзный договор был возобновлён.
Склонный к политическим авантюрам, король Яков III предпринимал попытки организовать военные экспедиции в регионы, на которые тот имел отдаленные династические права: Бретань, Гелдерн, Сентонж. Лишь благодаря решительному сопротивлению парламента эти проекты не были реализованы.
Несмотря на недовольство воинственных шотландских баронов, король продолжал политику сближения с Англией. В 1479 году был заключен ещё один англо-шотландский брачный договор: сестра Якова III Маргарита должна была выйти замуж за родственника короля Англии Энтони Вудвилла, графа Риверса. Однако вскоре выяснилось, что Маргарита беременна. Этим скандалом воспользовался Эдуард IV, который разорвал переговоры с Шотландией и в 1480 году открыл военные действия, направив английский флот разорять шотландские порты. Ответные меры Якова III оказались неэффективными. В 1481 году английская армия под командованием герцога Глостера осадила Берик. Яков III вынужден был объявить мобилизацию дворянского ополчения.
Лодерский мятеж
Созывом дворянского ополчения в 1482 году воспользовались шотландские магнаты, недовольные неэффективностью внутренней политики короля, отстранением баронов от участия в управлении, засильем фаворитов в высших органах власти и, главное, отсутствием гарантий земельной собственности. По инициативе графа Ангуса собравшиеся в Лодере шотландские бароны захватили и линчевали фаворитов короля. Сам Яков III был препровождён в Эдинбургский замок под надзор одного из участников мятежа, брата короля графа Атолла. Ополчение было распущено.
Лодерским мятежом немедленно воспользовались англичане: их армия подступила к Эдинбургу. Вместе с английскими войсками в Шотландию вернулся герцог Олбани, строивший планы по свержению короля. Он, договорившись с умеренными роялистами, фактически захватил власть в стране: лидеры Лодерского мятежа не могли предложить конструктивной программы и были вскоре оттеснены от управления. Граф Атолл передал короля в руки герцога Олбани. Тем временем, 24 августа 1482 года, капитулировал Берик, который теперь навсегда был присоединён к Англии.
Пытаясь закрепить свою власть, герцог Олбани созвал парламент, но члены парламента высказались в поддержку короля. Постепенно Яков III вышел из подчинения баронов и, обвинив Олбани в переговорах с английским королём, в марте 1483 года отстранил его от власти. Герцог Олбани вновь был вынужден бежать из страны.
Мятеж принца Якова и смерть короля
Лодерский мятеж и претензии на престол герцога Олбани не заставили Якова III кардинально изменить свою политику после подавления мятежа. Лишь часть умеренных роялистов во главе с графом Аргайлом были допущены к участию в управлении страной. Вновь был возобновлён союз с Англией: шотландские отряды оказали в 1485 году поддержку Генриху Тюдору в захвате английского престола. Бароны приграничья, невзирая на перемирие, продолжали грабительские рейды на английскую территорию. Яков III жестоко подавил непокорных баронов, но этим лишь усилил оппозицию режиму.
На этот раз во главе недовольных встал старший сын короля пятнадцатилетний Яков, герцог Ротсей. В конфликте короля и принца на сторону Якова III встало большинство магнатов северной Шотландии и высокогорья, тогда как принца поддерживали бароны юга страны. 11 июня 1488 года королевская армия была разбита войсками принца в сражении при Сочиберне. Яков III, бежавший с поля битвы в самом начале сражения, упал с лошади, был схвачен неизвестным рыцарем и заколот мечом.
Устойчивые легенды, основанные на не слишком надежных свидетельствах хронистов 16 в., утверждают, что Яков III был убит после битвы, в Милтауне близ Бэннокбёрна. Не имеется свидетельств современников в поддержку этого мнения, но легенда, повторенная впоследствии Уолтером Скоттом, гласит, что убийца переоделся священником, чтобы приблизиться к королю.
Каковы бы ни были другие его промахи, Яков не выглядит трусом, взять хотя бы его участие в военных конфликтах 1482 и 1488, а также его утопичные проекты по высадке армии на континент. Наиболее вероятно, что он был убит в пылу сражения. Яков III был похоронен в аббатстве Камбускеннет, как и его жена.
Брак и дети
- (1469) Маргарита Датская, дочь Кристиана I, короля Дании
- Яков IV (1473—1513), король Шотландии (с 1488 года)
- Джеймс (1476—1504), герцог Росс
- Джон (1479—1503), граф Мар
Напишите отзыв о статье "Яков III (король Шотландии)"
Литература
- Donaldson, G. Scottish Kings, 1967
- Nicholson, R. Scotland: the Later Middle Ages, 1974
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Яков III (король Шотландии)
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
