Иасион
| Иасион |
|---|
Иасион или Ясион (др.-греч. Ἰασίων) — в греческой мифологии[1] сын Зевса и плеяды Электры[2] (или Электрионы), (по другому варианту, сын Корифа из Италии[3]), брат Дардана и возлюбленный Деметры[4]. У Гесиода его имя пишется Ээтион, однако в другом месте Иасион[5].
Мифы о нём связывают с Самофракией или Критом. Возлюбленный Деметры, с ним она разделила ложе на трижды вспаханном поле на Крите, и за это Зевс поразил его молнией[6]. Троекратное вспахивание поля упоминалось в элевсинском гимне[7]. Деметра, скорбящая о смерти Иасиона, отказалась давать урожай. Тогда боги позволили Иасиону ежегодно покидать Аид и возвращаться к Деметре на землю, что символизирует смену времён года.
Установил самофракийские мистерии[8]. По другим источникам, ему Зевс вверил обряд мистерий. Деметра полюбила его и подарила урожай пшеницы. Затем Иасион женился на Кибеле и стал отцом Корибанта[9]. По другому варианту, он влюбился в Деметру и хотел обесчестить её, но был убит перуном на острове[10]. По версии Гигина, его погубила его упряжка[2]. Либо он был убит братом Дарданом[3].
По одному из мифов, Иасион и его брат родились на Крите и оттуда переселились на остров Самофракия. Там Зевс посвятил их в мистерии Деметры[11]. Зевс повелел им распространять Самофракийские мистерии по всей земле, и поэтому братья много странствовали[12].
Другой вариант мифа: Иасион был братом Гармонии, жены Кадма. На их свадьбе он встретился с Деметрой[13].
По Вергилию, Иасий — предок троянцев, рождённый в Италии, как и Дардан[14].
Согласно Петелиду с Крита, у Иасиона и Деметры родились Филомел и Плутос[15]. Плутос (бог богатства и изобилия) — олицетворение плодородия земли[16]. От Деметры Иасион получил в дар зёрна пшеницы и научил людей земледелию.
Действующее лицо пьесы Антифрона «Иасион». В науке Нового времени считается древним критским божеством земледелия.
Напишите отзыв о статье "Иасион"
Примечания
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.477, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. — М., 2001. В 3 т. Т. 2. С. 163
- ↑ 1 2 Гигин. Мифы 250
- ↑ 1 2 Первый Ватиканский мифограф II 33, 1-2
- ↑ Язион // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Гесиод, фр.185 М.-У.
- ↑ Гомер. Одиссея V 125; Нонн. Деяния Диониса V 518
- ↑ Земледельческие обрядовые песни, фр.2 // Эллинские поэты. М., 1999. С.400
- ↑ Климент. Протрептик 13, 3
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 48, 4; 49, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 1; Дионисий Галикарнасский. Римские древности I 61, 4; Страбон. География VII, фр.49
- ↑ Вергилий, Энеида, III 15 и 167
- ↑ (Страбон, География, VII 49
- ↑ Диодор Сицилийский, Историческая библиотека, V 48
- ↑ Вергилий. Энеида III 168
- ↑ Гигин. Астрономия II 4, 7
- ↑ Гесиод, Теогония 969—974
Ссылки
- [www.antmir.ru/html/i/iasion-8sion.html Словарь античности. Мифологический словарь]
- [www.theoi.com/Georgikos/Iasion.html Иасион на сайте «Theoi Project»]
Литература
- Обнорский Н. П.,. Язион // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
Это заготовка статьи по античной мифологии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Иасион
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
