Ибн Рушд

Ибн Рушд
араб. ابن رشد‎
Ибн Рушд на фреске «Апофеоз Фомы Аквинского» Андреа Бонайути
Имя при рождении:	Абдуль Валид Мухаммад ибн Ахмад ибн Рушд
Дата рождения:	14 апреля 1126(1126-04-14)
Дата смерти:	10 декабря 1198(1198-12-10) (72 года)
Страна:	Кордовский эмират
Язык(и) произведений:	Арабский язык
Школа/традиция:	Аверроизм
Направление:	Восточный аристотелизм
Период:	Золотой век ислама
Основные интересы:	Исламская теология, философия, математика, здоровье, психология, астрономия
Испытавшие влияние:	Сигер Брабантский, Боэций Дакийский, Фома Аквинский, Маймонид, Джордано Бруно, Спиноза

В Википедии есть статьи о других людях с куньей Абуль-Валид, именем Мухаммад и нисбой Куртуби.

Абу́ль-Вали́д Муха́ммад ибн А́хмад аль-Куртуби, известен как Ибн Рушд (араб. ابن رشد‎; 1126, Кордова — 10 декабря 1198, Марракеш) — западноарабский философ. В Западной Европе известен под латинизированным именем Аверро́эс.

Автор трудов по логике, аристотелевской и исламской философии, богословию, религиозному праву маликитского мазхаба, географии, математике, физике, астрономии, небесной механике, медицине, психологии и политике. Перипатетик, видный представитель восточного аристотелизма, основоположник аверроизма; переводы его трудов на латынь способствовали популяризации Аристотеля в Европе.

Биография

Отец Ибн Рушда был главным судьей и муфтием Кордовы. Ибн Рушд обучался у крупнейших учёных своего века и был в дружеских отношениях со знаменитым суфийским мыслителем Ибн Араби и известными учёными Ибн Туфайлем и Ибн Зухром. При альмохадском султане Юсуфе (1163—1184) достиг высших почётных должностей и жил то в Марокко, то в Севилье или Кордове. При его наследнике Аль-Мансуре Ибн Рушд находился вначале в большой милости, но затем был обвинён завистниками в несоблюдении учения Корана и, попав в немилость, был смещён с должностей и жил в изгнании близ Кордовы. Через несколько лет, когда сам султан стал заниматься и интересоваться философией, Ибн Рушд был опять призван ко двору в Марокко и осыпан доказательствами благосклонности; но вскоре после этого он умер в 1198 году в Марокко.

Научная деятельность

Ибн Рушд перевёл с сирийского и прокомментировал ряд сочинений Аристотеля (отсюда его поименование в философии средневековья и Возрождения — «Комментатор»). Одно из его основных философских сочинений это «Непоследовательность непоследовательности» (Tahāfut al-Tahāfut), в котором он отстаивает аристотельянство, полемизируя с аль-Газали и его работой «Непоследовательность философов» (Tahāfut al-Falāsifa).

Его причисляют к представителям восточного перипатетизма, замечая, что он был сторонником наиболее аутентичного аристотельянства, очищенного от примесей неоплатонического учения о эманации. В работах Ибн Рушда заметно влияние александрийских комментариев Аммония, Фемистия и др. В спорах с Аль-Газали он выступал как рационалистический защитник философии.

В западноевропейской средневековой философии существовало направление, сторонники которого продолжили начатую Ибн Рушдом интерпретацию учения Аристотеля. Направление получило название аверроизма. Его сторонники не заботились о согласовании философии Аристотеля с христианским вероучением (ими была выдвинута концепция «двойственной истины», обосновывавшая независимость истин разума от истин религии).

Он написал также книгу по медицине «Colliget» (арабское «Куллийят» — «система»), которая была переведена на латинский язык и несколько раз перепечатывалась. Многие его произведения переведены также на иврит.

Память

• В 1976 г. Международный астрономический союз присвоил имя Ибн Рушда кратеру на видимой стороне Луны.
• Об Ибн Рушде рассказывает фильм Юсефа Шахина «Судьба» («Al Massir», 1997).

Публикация сочинений в русском переводе

• Ибн-Рушд. [www.nsu.ru/classics/Wolf/ibnrushd.htm Опровержение опровержения (фрагменты)] / Пер. А. И. Рубина и А. В. Сагадеева //Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX—XIV вв. М., 1961. С. 399—554.
• Ибн Рушд. Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией // Сагадеев А. В. Ибн Рушд. М., 1973.
  Др. изд.: Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией // Религия в изменяющемся мире. М.: Изд-во РУДН, 1994. — (Философская мысль континентов).

Литература

; на русском языке

• Аверроэс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Гайденко В. П., Смирнов Г. А. Западноевропейская наука в средние века: Общие принципы и учение о движении. — М.: Наука, 1989.
• Ефремова Н. В. О единстве философии и религии согласно Ибн-Рушду // Вера и знание в контексте диалога культур. Сравнительная философия. М., 2008.
• Ефремова Н. В. [iph.ras.ru/elib/1154.html Ибн Рушд] // Новая философская энциклопедия / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин, заместители предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, уч. секр. А. П. Огурцов. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
• [www.krugosvet.ru/enc/medicina/IBN_RUSHD_ABU_AL-VALID_MUHAMMAD_IBN_AHMAD.html Ибн Рушд] // Энциклопедия «Кругосвет».
• Сагадеев А. В. Ибн-Рушд (Аверроэс). М.: Мысль, 1973. — 207 с. — (Мыслители прошлого).
• Ренан Э. Аверроэс и аверроизм // Ренан Э. Собр. соч., т. 8. Киев, 1902.

на других языках

• Heinrich Ritter, Geschichte der Philosophie, Bd. 1—12, Hamburg, 1829—1853.
• Fausto Lasinio, Studii sopra Averroe, I—V, Firenze, 1872—1874.
• Kogan, Barry S. (1985). Averroes and the Metaphysics of Causation. SUNY Press. ISBN 0-88706-063-3.
• Leaman, Olivier (1998). Averroes and his philosophy. Routledge. ISBN 0-7007-0675-5.
• Baffioni, Carmela (2004). Averroes and the Aristotelian Heritage. Guida Editori. ISBN 88-7188-862-6.

Ссылки

• [philosophytoday.ru/2011/09/25/averroes-zashhitnik-filosofii.html «Аверроэс — защитник философии»] — перевод на русский язык посвященного Ибн Рушду [www.abc.net.au/rn/philosopherszone/stories/2011/3289965.htm интервью] профессора античной и средневековой философии Лондонского королевского колледжа Петера Адамсона Австралийской государственной телерадиокомпании.

Отрывок, характеризующий Ибн Рушд

В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.