Ибн Баттута

Ибн Баттута
محمد بن عبد الله بن محمد الطنجي
Род деятельности:	путешественник, купец
Дата рождения:	25 февраля 1304(1304-02-25)
Дата смерти:	1377(1377)
Место смерти:	Фес
Отец:	Абдуллах ибн Мухаммад аль-Лавата ат-Танджи

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Муха́ммад ибн Абдулла́х ибн Муха́ммад ат-Танджи́ (араб. محمد بن عبد الله بن محمد الطنجي‎), более известен как Ибн Батту́та (араб. ابن بطوطة‎; 25 февраля 1304, Танжер — 1377, Фес) — арабский путешественник и странствующий купец, объехавший все страны исламского мира — от Булгара до Момбасы, от Тимбукту до Китая. Во время девятимесячного пребывания на Мальдивах женился на дочери местного султана. Автор книги «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий».

Детство и юность

Будущий великий путешественник родился 25 февраля 1304 года в Танжере (Марокко) в семье уважаемого шейха Абдаллаха ал-Лавати. Предки Ибн Баттуты происходили из берберского племени лавата — об этом свидетельствует нисба (часть имени) «аль-Лавати». О его детских годах известно очень мало. Он получил образование в медресе. Отец Ибн Баттуты, кади Танжера, хотел видеть сына своим преемником.

Путешествия

Паломничества в Мекку

14 июня 1325 года Ибн Баттута выехал из Танжера, чтобы совершить хадж в Мекку, центр религиозного поклонения мусульман, где находится храм Кааба с чёрным камнем. Приключения при переходе величайшей пустыни Сахары навели его на мысль продолжить путешествия.

Он путешествовал в Мекку по суше, продвигаясь вдоль берега Северной Африки. Его путь пролегал через Тунис, где он задержался на два месяца. Для большей безопасности Ибн Баттута старался присоединяться к караванам, что уменьшало риск быть атакованным местными племенами бедуинов. В городе Сфакс он нашёл себе невесту, первую, но далеко не последнюю в его путешествиях.

Ранней весной 1326 года, после путешествия длиной более чем в 3500 км, Ибн Баттута добрался до Александрии. В течение нескольких недель он исследовал достопримечательности этой местности, после чего двинулся вглубь материка, в сторону Каира, столицы Мамлюкского султаната, крупного города уже в те времена. Проведя около месяца в Каире, он двинулся в сторону Мекки по наименее используемому пути из трёх имеющихся. Ибн Баттута пересек Египет и намеревался отплыть в Джидду, но междоусобица местных племён заставила его вернуться в Каир. Затем он посетил Иерусалим, Дамаск, Мекку, Басру, Багдад, где удостоился аудиенции у ильхана Абу Саида, и Тебриз. После этого он вернулся в Мекку и стал юристом. Но его путешествия на этом не прекратились.

В дальнейшем он побывал в Африке, на Среднем и Дальнем Востоке — местах, неизвестных средневековым европейцам.

В Йемен и Восточную Африку

В 1330 году Ибн Баттута переплыл Красное море и прибыл в Аден (Йемен). Йемен раздирали внутренние конфликты, и только 2 городам — Сане (теперь столица Йемена) и ныне мелкому порту Забиду удавалось сохранять былое величие. Там он нанял судно, направлявшееся в Заилу (Сомали). После этого он двинулся к мысу Гвардафуй, дальше по берегу Сомали, останавливаясь на неделю в каждом месте. Позже он побывает и в Могадишо, важном городе земли берберов.

Когда он попал туда в 1331 году, Могадишо находился в зените своего могущества. Ибн Баттута описывал его как «исключительно большой город», с большим количеством богатых купцов, известный своими высококачественными тканями, которые экспортировались во многие страны, включая Египет. Дополнительно он писал, что город управляется султаном Сомали, родом из северного Сомали, равно хорошо говорящего на сомалийском диалекте и на арабском языке. Султан держал при себе свиту визирей, юристов, командующих армией, евнухов и разношёрстных слуг.

Ибн Баттута продолжил своё путешествие на юг на корабле в сторону берега Суахили. Одна из его остановок в дороге была на островном городе Момбаса. В то время это был небольшой город. Его расцвет произошёл на век позже. Затем, следуя вдоль береговой линии, Ибн Баттута достиг островного города Килва (расположен на территории современной Танзании, который к тому времени стал важным центром торговли золотом. Он описывал этот город как «один из самых красивых и хорошо сконструированных городов в мире». Ибн Баттута оставил записи о своём визите в Килву в 1330 году, и восторженно отзывался о смирении и набожности местного правителя, султана Аль-Хасана ибн Сулеймана. Этим периодом датируется основание дворца Хусуни Кубва и существенная достройка Великой мечети Килвы. Ещё он писал, что власть султана распространяется от Малинди на севере до Иньямбане на юге, и в особенности был восхищён планировкой города, в которой он видел залог его успеха. Потом Ибн Баттута отплыл в Момбасу и Килву, богатые города на восточном побережье Африки, в которых разговаривали на языке суахили. Сильное впечатление на Ибн Баттуту произвёл чёрный цвет кожи местного населения. Чтобы возвратиться в Мекку, ему пришлось совершить плавание вокруг юга Аравии и выйти в Персидский залив, а затем пересечь Аравийский полуостров.

Из-за определённой неточности в хронологии нет возможности с уверенностью констатировать, закончилось ли это путешествие Ибн Баттуты в 1332 году (следуя вышеприведённой хронологической последовательности) или уже в 1330 (в этом случае годом его отъезда из Мекки следует считать 1328).

По Малой Азии

Путешествие Ибн Баттуты по Руму (как арабы называли Малую Азию) началось зимой 1332 года, когда он прибыл на генуэзском корабле в порт Алайа. Затем он посетил Анталью, Лаодикею-на-Ликосе, Икониум, Кесарию Каппадокийскую, Себастию, Бирги (англ.). В конце 1333 года он оказался в черноморском портовом городе Синоп.

В Золотую Орду и Константинополь

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Неутомимая любознательность толкала Ибн Баттуту в новые странствия. На греческом корабле он отплыл в Кафу (ныне Феодосия в Крыму), затем отправился в Солхат (ныне Старый Крым ), а оттуда через Азов — на Кавказ. 6 мая 1334 года путешественник прибыл в ставку хана Золотой Орды Узбек-хана, располагавшуюся, предположительно, в районе Пятигорска, где хан принял его с небывалым почётом . Большие вопросы у историков вызывает путешествие Ибн Баттуты в Булгар, которое, по его словам, было совершено за 20 дней. Некоторые учёные (И. Хрбек, С. Яничек) считают, что Ибн Баттута в Волжской Булгарии не был — просто не мог успеть за столь короткий срок. Описание путешествия могло быть заимствовано из трудов других арабских авторов (Ибн Джубейр, Абу-ль-Фида) самим Ибн Баттутой или его литературным секретарём Ибн Джузаем. Так или иначе, путешественник в свите хана посещает Хаджи-Тархан (предшественник Астрахани). Затем он вызвался сопровождать одну из жён хана Баялун-хатун, дочь византийского императора Андроника III, в Константинополь, к отцу. В столице Византии арабский путешественник пробыл один месяц и шесть дней. После этого он вернулся на Волгу, в середине ноября прибыл в Новый Сарай (Сарай-Берке). 10 декабря 1334 года Ибн Баттута покинул столицу Золотой Орды, присоединившись к хорезмскому каравану. Через Сарай-Джук он направился в Среднюю Азию.

В Индию и Китай

В Средней Азии Ибн Баттута посетил крупные торговые центры — Ургенч (Гургандж), Самарканд, Бухару. В Ургенче он был принят могущественным золотоордынским нойоном Кутлуг-Тимуром, по пути из Бухары в Самарканд заехал в ставку чагатайского хана Тармаширина. Через Хорасан и Афганистан достиг Делийского султаната. В Дели Ибн Баттута поступил на службу к султану Мухаммеду Туглаку. Он прожил в Индии восемь лет, был сначала кади (судьёй), потом факихом, а 22 июля 1342 года выехал в Китай в качестве султанского посла. Путешествие в Китай началось для Ибн Баттуты неудачно. По дороге к берегу он с товарищами были атакованы бандитами. Ибн Баттута был ограблен, отстал от товарищей и был близок к гибели. Несмотря на эти неприятности, Ибн Баттута уже через 10 дней нагнал свою группу и вместе они продолжили свой путь в Камбей, что в Индийском штате Гуджарат. Оттуда они отплыли в Кожикоде (куда португальский исследователь Васко да Гама попадёт на два столетия позже). Неприятности Ибн Баттуты продолжались: пока он был в мечети на берегу, один из кораблей его экспедиции затонул у берега из-за внезапно поднявшегося шторма. Второй корабль отплыл не дождавшись Ибн Баттуты (правда лишь для того, чтобы быть захваченным царьком Суматры несколькими месяцами позже). Опасаясь вернуться в Дели с пустыми руками, Ибн Баттута какое-то время оставался в южной Индии под защитой Джамаль-ад-Дина, правителя маленького, но могущественного султаната Навая, стоящего на берегах реки Шаравати около Аравийского моря. Восстание в султанате вынудило Ибн Баттуту покинуть Индию. Имея своей конечной целью Китай, вначале Ибн Баттута завернул на Мальдивы. На Мальдивских островах он провёл 9 месяцев, намного больше, чем рассчитывал. Его знания юриста были востребованы нацией, недавно совершившей переход от буддизма к исламу. После многочисленных приключений Баттута якобы добрался до порта Кантона, а потом через Малайзию, Бенгалию и Индию вернулся в Марокко (1349). Факт посещения им Китая подвергается сомнению, ибо его сведения об этой стране не отличаются точностью.

В Аль-Андалусию и Гранаду

В 1350 году, после нескольких дней пребывания в Танжере, Ибн Баттута отправился в путешествие в Аль-Андалус, часть Пиренейского полуострова, контролируемую маврами. Король Альфонсо XI Справедливый намеревался атаковать Гибралтар, и Ибн Баттута присоединился к группе мусульман, отправившихся из Танжера на защиту этого порта. Во время их пути Альфонсо умер от чумы, и угроза нападения на Гибралтар миновала. Ибн Баттута воспользовался этим для того, чтобы превратить своё путешествие в туристическую поездку по достопримечательностям Валенсии и Гранады.

Вернувшись из Аль-Андалуса, он решил проехать через Марокко, одну из немногих мусульманских стран, которых он парадоксальным образом ещё не исследовал. Остановившись в Марракеше, он обнаружил, что город напоминает собственный призрак после недавней эпидемии и переноса столицы в Фес.

Ибн Баттута снова ненадолго вернулся в Танжер, чтобы спланировать свою следующую экспедицию. Мысль посетить Мали возможно зародилась у него уже в 1324 году, во время его первого путешествия в Каир, когда через этот город проезжал (делая свой собственный хадж) Манса Муса, великий правитель Мали, вызвав фурор своим богатством и экстравагантностью.

В Мали

В 1352 году Ибн Баттута вновь отправился в путь, на сей раз — в Африку. Это была его крупнейшая экспедиция. Направляясь в Мали, он пересёк Сахару. Дорога была трудной, пустыня кишела разбойниками, и путешественник присоединился к каравану на верблюдах. Первую остановку караван сделал в Тагазе. По свидетельству Баттуты, все дома там были сделаны из соли и верблюжьих шкур. Путники взяли с собой запас воды на 10 дней: столько дней занимал путь до Тасаралы. Оттуда было недалеко и до Валаты. Несмотря на все сложности, Баттута успешно пересёк Сахару и прибыл в Мали, а затем добрался до реки Нигер. Путешествие было очень рискованным, однако Ибн Баттута достиг богатейшего малийского города Тимбукту и побывал при дворе мансы Сулеймана.

В январе 1354 года он возвратился в Фес, где по приказанию маринидского султана Абу Инана продиктовал воспоминания о своих путешествиях учёному шейху из Гранады Мухаммеду ибн Джузаю. В декабре 1355 года ибн Джузай завершает литературную обработку воспоминаний Ибн Баттуты, сыграв в истории роль, подобную роли Рустичано при другом великом путешественнике — Марко Поло. Описание Мали в воспоминаниях Ибн Баттуты — основной источник, по которому мы можем судить о жизни этого средневекового государства.

Последние годы жизни

О последних годах Ибн Баттуты после окончания записи его путешествий в 1355 году известно немногое. Он был назначен на пост судьи в Марокко и скончался в 1368 или 1369 году.

Историческое значение

Всего Ибн Баттута преодолел 120 700 км. Все посещаемые страны Ибн Баттута описывал с возможной полнотой. В первый раз его сочинение было частично переведено на европейский (латинский) язык в 1818 году под названием «De Mohammede Ebn-Batuto Arabe Tingitano ejusque itineribus», затем в 1829 году на английский язык под названием «The Travels of Ibn Batuta, translated from the abridged Arabic MS. Copies by Lec».

Нет никаких упоминаний о том, вёл ли Ибн Баттута какие-либо записи все 29 лет своих странствий. Когда он диктовал свои впечатления, он должен был основываться на своей памяти и уже вышедших в свет манускриптах своих предшественников. Некоторые эпизоды путешествией Ибн Баттуты являются явным заимствованием.Западные ориенталисты ставят под сомнение тот факт, что Ибн Баттута действительно посетил все те места, которые он описывает, и считают, что часть его описаний взята из услышанного им, а не из увиденного лично. Так, нерешённым является вопрос, действительно ли Ибн Баттута побывал в Китае. Тем не менее, несмотря на определённую недостоверность, записи Ибн Баттуты дают хорошее представление о большой части цивилизации 14 века.

Ибн Баттута испытывал временами культурный шок из-за несоответствия обычаев народов, недавно принявших ислам, нормам, на которых он был воспитан. Так, например, он был потрясён свободой речи, которую позволяют себе тюркские и монгольские женщины в разговорах со своими мужьями.

Для истории России имеет наибольшее значение описание Золотой Орды времён хана Узбека. В 1874 году в Петербурге вышло издание этой книги с арабским текстом и французским переводом (Voyages d’Ibn Batoutah. Texte arabe, accompagné d’une tradition par C. Defrémery et B.R. Sanuineti)

Маршруты путешествий

За свою жизнь Ибн Баттута преодолел более чем 73 000 миль (117 500 км) и посетил эквивалент 44 современных стран

Схемы путешествий Ибн Баттуты (на английском)

Память

В 1976 году Международный астрономический союз присвоил имя Ибн Баттута кратеру на видимой стороне Луны.

В Дубае есть торговый центр, названный в честь Ибн Баттуты.

Литература

На русском языке

• Милославский Г. В. Ибн Баттута. — М.: Мысль, 1974. — 80 с. — (Замечательные географы и путешественники). — 50 000 экз. (обл.)
• Тимофеев И. В. [www.litmir.net/br/?b=122973 Ибн Баттута]. — М.: Молодая гвардия, 1983. — 272 с. — (Жизнь замечательных людей). — 100 000 экз. (в пер.)
• Ибрагимов Н. Ибн Баттута и его путешествия по Средней Азии / Нематулла Ибрагимов. — М.: Наука (Главная редакция восточной литературы), 1988. — 128 с. — 30 000 экз. (обл.)
• Янковская А. А. [actual-art.spbu.ru/testarchive/10240.html Сообщения арабского путешественника XIV века Ибн Баттуты о Малайском архипелаге: проблема интерпретации источника] // Актуальные проблемы теории и истории искусства: Сб. науч. статей. Вып. 1 / Под ред. С. В. Мальцевой, Е. Ю. Станюкович-Денисовой. — СПб.: НП-Принт, 2011. — С. 292-297. — ISBN 978-5-388-05174-6.

На иностранных языках

• Defrémery, C. & Sanguinetti, B.R. trans. and eds. (1853), [books.google.co.uk/books?id=mdQOAAAAQAAJ Voyages d'Ibn Batoutah (Volume 1)], Paris: Société Asiatic, <books.google.co.uk/books?id=mdQOAAAAQAAJ> .
• Defrémery, C. & Sanguinetti, B.R. trans. and eds. (1854), [books.google.co.uk/books?id=m-UHAAAAIAAJ Voyages d'Ibn Batoutah (Volume 2)], Paris: Société Asiatic, <books.google.co.uk/books?id=m-UHAAAAIAAJ> .
• Defrémery, C. & Sanguinetti, B.R. trans. and eds. (1855), [books.google.co.uk/books?id=w_YHAAAAIAAJ Voyages d'Ibn Batoutah (Volume 3)], Paris: Société Asiatic, <books.google.co.uk/books?id=w_YHAAAAIAAJ> .
• Defrémery, C. & Sanguinetti, B.R. trans. and eds. (1858), [books.google.co.uk/books?id=AdUOAAAAQAAJ Voyages d'Ibn Batoutah (Volume 4)], Paris: Société Asiatic, <books.google.co.uk/books?id=AdUOAAAAQAAJ> .
• Dunn, Ross E. (2005), The Adventures of Ibn Battuta, University of California Press, ISBN 0-520-24385-4 .
• Ferrand, Gabriel (1913), [www.archive.org/stream/relationsdevoyag1a2ferruoft#page/426/mode/2up "Ibn Batūtā"], Relations de voyages et textes géographiques arabes, persans et turks relatifs à l'Extrème-Orient du 8e au 18e siècles (Volumes 1 and 2), Paris: Ernest Laroux, сс. 426–458, <www.archive.org/stream/relationsdevoyag1a2ferruoft#page/426/mode/2up> .
• Gibb, H.A.R. & Beckingham, C.F. trans. and eds. (1994), The Travels of Ibn Baṭṭūṭa, A.D. 1325–1354 (Volume 4), London: Hakluyt Society, ISBN 978-0-904180-37-4 .
• Gordon, Stewart (2008), When Asia was the World: Traveling Merchants, Scholars, Warriors, and Monks who created the "Riches of the East", Philadelphia, PA.: Da Capo Press, Perseus Books, ISBN 0-306-81556-7 .
• Harvey, L.P. (2007), Ibn Battuta, New York: I.B. Tauris, ISBN 978-184511-394-0 .
• Lee, Samuel (1829), [books.google.co.uk/books?id=wjAtGKM_-WIC The Travels of Ibn Batuta], London: Oriental Translation Committee, <books.google.co.uk/books?id=wjAtGKM_-WIC> . A translation of an abridged manuscript. The text is discussed in Defrémery & Sanguinetti (1853) Volume 1 [books.google.co.uk/books?id=mdQOAAAAQAAJ&pg=PR16 pp. xvi-xvii].
• Mackintosh-Smith, Tim (2002), Travels with a Tangerine: A Journey in the Footnotes of Ibn Battutah, London: Picador, ISBN 978-0-330-49114-3 .
• Mackintosh-Smith, Tim (ed.) (2003), The Travels of Ibn Battutah, London: Picador, ISBN 0-330-41879-3 . Contains an introduction by Mackintosh-Smith and then an abridged version (40 percent of the original) of the translation by H.A.R. Gibb and C.E. Beckingham (1958—1994).
• Mackintosh-Smith, Tim (2005), Hall of a Thousand Columns: Hindustan to Malabar with Ibn Battutah, London: John Murray, ISBN 978-0-7195-6710-0 .
• Mackintosh-Smith, Tim (2010), Landfalls: On the Edge of Islam with Ibn Battutah, London: John Murray, ISBN 978-0-7195-6787-2 .
• Waines, David (2010), The Odyssey of Ibn Battuta: Uncommon Tales of a Medieval Adventurer, Chicago: University of Chicago Press, ISBN 978-0-226-86985-8 .

Ссылки

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/I.phtml?id=2049 Отрывки из сочинения Ибн Баттуты] на сайте Восточная Литература

Марокко   Ислам   География   История   Средневековье   Персоналии

Отрывок, характеризующий Ибн Баттута

Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.