Ибн Таймия

Такиюддин ибн Таймия
араб. تقي الدين ابن تيمية‎‎
глава медресе Суккария 1283 — ?
Предшественник:	Шихабуддин аль-Харрани
Преемник:	?
Личная информация
Имя при рождении:	Ахмад ибн Абдуссалам ибн Абдуллах ибн Таймия аль-Харрани
Дата рождения:	22 января 1263(1263-01-22)
Место рождения:	Харран
Дата смерти:	26 сентября 1328(1328-09-26) (65 лет)
Место погребения:	Суфийское кладбище Дамаска
Богословская деятельность
Образование:	медресе Суккария
Учителя:	Шихабуддин аль-Харрани, Шамсуддин аль-Макдиси
Оказал влияние:	салафиты,
Редактирование Викиданных

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

В Википедии есть статьи о других людях с лакабом Такиюддин, куньей Абуль-Аббас, именем Ахмад и нисбой Харрани.

Таки́юддин Абу́ Абба́с А́хмад ибн Абдулхалим аль-Харрани, более известный как Ибн Тайми́йя (араб. ابن تيمية‎ 1263, Харран, совр. Турция — 1328, Дамаск, совр. Сирия) — арабо-мусульманский теолог, правовед ханбалитского мазхаба, критик «нововведений» в религии; его имя принято связывать с салафизмом. Ряд авторов называют Ибн Таймию суфием, хотя он был известен своей критикой некоторых положений суфизма и поспособствовал появлению негативного представления об этом течении среди западных исламоведов.

Преподавал в дамасской медресе Ханбалия. В течение своей жизни из-за своего религиозного фанатизма и реформаторского рвения, а также конфликтов с правителями и их подданными несколько раз попадал в тюрьму. Подвергал критике попытки привнесения в исламское богословие элементов греческой философии (фалсафа), рационализма калама, культа «святых» и т. д.. В вопросе описания Бога Ибн Таймия одинаково отвергал и отрицание божественных атрибутов, и сравнение Аллаха с его творениями, и символико-аллегорическое толкование священных текстов. В вопросах политики Ибн Таймия выступал за единство государства и религии, утверждал необязательность халифата и признавал возможность существования одновременно более одного халифа. Оставил после себя около 500 сочинений.

Биография

Его полное имя: Шейх уль-ислам Такиюддин Абуль-Аббас Ахмад ибн Абдулхалим ибн Мадждиддин ибн Абдуссалам ибн Таймия аль-Харрани. Он родился в 1263 году в Харране (северная Сирия). Из-за угрозы монгольского завоевания Харрана, в 1269 году Ибн Таймия вместе с родителями переехал в Дамаск (Шам). Его отец, Шихабу-д-дин Абду-ль-Халим аль-Харрани (ум. 1283), был знатоком исламского права, хадисоведения, толкования Корана и других богословских дисциплин. В Дамаске Абду-ль-Халим аль-Харрани начал преподавать в знаменитой мечети Омейядов и возглавил медресе Суккария. В этом медресе молодой Ибн Таймия получил своё образование, а после смерти отца в 1284 году сам встал во главе её. С ранних лет он выучил наизусть Коран, изучал не только религиозные науки, но и математику, логику, философию. Получив традиционное религиозное образование, Ибн Таймия оказался под влиянием работ Ахмада ибн Ханбала. Среди его учителей был шейх Шамсуддин аль-Макдиси, главный кади ханбалитов Дамаска с 1265 года.

В то время в Дамаске собрались многие известные учёные того времени, бежавшие от монгольского нашествия и нашедшие спасение в этом городе. Дамаск стал культурным центром мусульманского мира, здесь развивались различные мусульманские идеологии, проводилась полемика между ними. Господствующей мировоззренческой школой в то время была ашаритская школа калама, которая поддерживалась вначале Айюбидами, а затем тюркскими правителями. Будучи представителем ханбалитского мазхаба, Ибн Таймия подвергал критике положения ашаритского учения, которое использовало в своей доктрине философские и логические доводы.

С 1296 года Ибн Таймия начал преподавать в дамасской медресе Ханбалия. В течение своей жизни из-за своего религиозного фанатизма и реформаторского рвения, а также конфликтов с правителями и их подданными он несколько раз попадал в тюрьму. В 1306—1312 годах находясь в Египте вступил в полемику с местными богословами различных направлений. В Египте его обвинили в антропоморфизме (ташбих) и заключили в тюрьму. Выйдя на свободу, он возобновил борьбу с тем, что по его мнению было «недопустимыми новшествами» (бида), и вновь был подвергнут тюремному заключению. Вернувшись в 1313 году в Дамаск, он занялся преподавательской деятельностью. Ибн Таймия принимал активное участие в организации джихада в связи с походом аль-Малика Ладжина на Малую Армению и в связи с угрозой нашествия монголов на Сирию. После возвращения в Дамаск он дважды подвергался тюремному заключению и умер в 1328 году в дамасской цитадели. Похоронен на суфийском кладбище.

Спустя четыре столетия после его смерти изложенное в его сочинениях учение оказало огромное влияние на Ибн Абдуль-Ваххаба и легло в основу ваххабизма, поддержанного династией Саудидов и ныне являющегося официальной идеологией Саудовской Аравии. Отмечают авторитетность Ибн Таймия для Усамы бен Ладена.

Взгляды

Борясь с «недозволенными новшествами», Ибн Таймия подвергал критике попытки привнесения в исламское богословие элементов греческой философии (фалсафа), рационализма калама, культа «святых» и практики паломничества к могиле Пророка. Авторитетами в области знания и фикха Ибн Таймия считал улемов, «считая их наследниками и хранителями чистоты ислама».

Его произведение «Минхадж ас-Сунна» («Путь сунны») представляет собой полемику с «Минхадж аль-Карама» («Путь харизмы»), написанного Алламе Хилли — шиитским богословом и учеником Насир ад-Дина ат-Туси. Помимо критики шиизма, он также выступал с критикой по отношению к хариджитам, мутазилитам и ашаритам.

Теология

Ибн Таймия строил своё ханбалитское кредо на принципе «золотой середины» (васат), пытаясь опираться на разум (акль), традицию (накль) и волю (ирада). В вопросе описания Бога он одинаково отвергал и отрицание божественных атрибутов (та’тиль, апофатизм), и сравнение Аллаха с его творениями (ташбих, антропоморфизм), и символико-аллегорическое толкование священных текстов (та’виль). В соответствии с традиционалистской установкой ханбализма он считал Коран и сунну единственным источником религиозной истины. По мнению Ибн Таймии, Бога следует описывать только так, как он характеризуется в Коране и хадисах пророка Мухаммада.

В вере (иман) он выделял чувство, формулы и действия. Ибн Таймия отдавал предпочтение мнению сподвижников и последователей Пророка перед доктринами основателей мазхабов. Он предпочитал совершать иджтихад на основе текста Корана и хадисов (насс), отводя значительную роль суждению по аналогии (кияс) и принижая тем самым значение иджма’.

В вопросе свободы воли и предопределения Ибн Таймия стремился возродить моральный активизм, заложенный в Коране и сунне. Он полагал ошибочным мутазилитское отрицание роли Бога в человеческих деяниях и ашаритское отрицание действенной воли человека. Решая дилемму «свобода воли — божественное всемогущество» он относит актуальную реализацию принципа Божьего всемогущества лишь к прошлому, а императивы божественного закона (шариат) — к будущему.

Политика

Политическая концепция Ибн Таймии изложена главным образом в его труде «ас-Сияся аш-шарийя» («Религиозное управление»). В ней он подчеркивает нерасторжимое единство государства и религии. В отличие от традиционной суннитской доктрины государства, он не утверждает обязательность института халифата и признаёт возможность существования одновременно более одного халифа. Он отрицал суннитскую концепцию выборности правителя, считая, что и в раннем исламе её не было. При этом он признавал законность четырёх Праведных халифов, указывая на явное превосходство (тафдил) Абу Бакра и Умара и на возможность колебаний (таваккуф) в признании заслуг халифа Усмана и Али. Ибн Таймия отрицал обязательность принадлежности главы государства к племени курайшитов и резко осуждал использование власти в корыстных целях. Согласно Ибн Таймия, существование государства (то есть халифата) обусловлено религиозными целями. Авторитет, который имеет государство, — от халифа, вся деятельность которого опирается на шариат. Действия правителя, вступающие в противоречие с Кораном, сунной и традицией первых благочестивых мусульман, дают мусульманской общине право на непослушание халифу. Во всех других случаях непослушание халифу равносильно бунту, считающемуся непростительным грехом. Ибн Таймия полагал, что «государство весьма недолго существовало как идеальный халифат», и «политическое единство исламского государства со временем трансформировалось в политический плюрализм многочисленных независимых эмиратов».

Суфизм

Что касается отношения Ибн Таймия к суфизму и его представителям, то о нём исследователи пишут по-разному. Будучи последователем суфийских шейхов (Абдул-Кадир аль-Джилани, Сари ас-Сакати, аль-Джунайд и др.), он отвергал учения суфиев-пантеистов. В работе «Опровержение логиков» он предпринял попытку разрушить греческую логику и главные тезисы философов аль-Фараби, Ибн Сины, Ибн Сабина. Так, у Ибн Сины он критиковал тезис о том, что Творец является абсолютным Бытием, обусловленным своей абсолютностью, у Ибн Сабина — все, что касается отношения между необходимым Бытием и бытием тварным. Ибн Таймия порицал суфиев, использовавших музыку и танцы (сама) для достижения экстаза (халь) во время коллективных радений (джахр). В десятом и одиннадцатом томах сборника фетв «Маджмуату-ль-фатава» собрано множество посланий, разъясняющих истинную суть суфизма и этики (адаб). В сочинениях «Хакикат мазхаб аль-иттихадиййн» и «аль-Фуркан» Ибн Таймия подверг критике современную ему суфийскую практику, прежде всего культ святых и чудотворения. Ибн Таймия пытался отделить суфийское учение от калама, полагая, что рациональные доводы ашаритов или матуридитов противоречат самой сути суфийского учения. В своем комментарии к классическому суфийскому трактату «Послание о суфийской науке» Абд аль-Карима аль-Кушайри он последовательно критикует попытки приписать ранним суфийским авторитетам доктрины спекулятивного богословия и ашаритское вероубеждение.

Ибн Таймия прославился своей критикой суфизма, осуждал суфийскую практику достижения экстаза с помощью музыки и танцев, народные верования, посещения гробниц с подношениями, клятвы и обращения к святым. Представление западных исламоведов о суфизме как о явлении, чуждом для религии ислам, появилось благодаря знакомству с трудами Ибн Каййима аль-Джаузия и Ибн Таймии.

Анри Корбен пишет, что Ибн Таймия подвергает критике «различие между актуальным существованием и простой позитивной реальностью сущностей» идеолога суфизма Ибн Араби и «нападает на отождествление Необходимого Бытия с бытием абсолютным» персидского суфия Садруддина Коньяви. Кирабаев в своей монографии «Политическая мысль мусульманского средневековья» характеризует Ибн Таймия как ханбалита-суфия.

Ряд свидетельств самого Ибн Таймия и мусульманских историков позволяют говорить о том, что Ибн Таймия был шейхом нескольких суфийских братств (тарикат), из которых самым главным для себя он считал тарикат Абдул-Кадира аль-Джилани. Юсуф ибн Абду-ль-Хади приводит в своей книге «Баб’ уль-’Илька би Лабс уль-Хырка» слова самого Ибн Таймия, который говорил, что на него были возложены суфийские хирки разных тарикатов и разных шейхов, среди которых и хирка Абду-ль-Кадира аль-Джилани. В 1970-х годах Джордж Макдиси опубликовал серию статей, в которых он утверждал, что Ибн Таймия был шейхом кадырийского тариката. В цепочке (сильсиля) кадырийского тариката между Ибн Таймия и аль-Джилани было два шейха. Абу Умар ибн Кудама (ум. 607) и Мувафакуддин ибн Кудама (ум. 620) были учениками аль-Джилани, а Ибн Абу Умар ибн Кудама (ум. 682) был их учеником и учителем Ибн Таймия.

Сочинения

Ибн Таймия оставил после себя около 500 сочинений.

Список некоторых сочинений

• Ас-сияса аш-шар’иййа фи ислахи ар-ра’и ва ар-ра’иййа (араб. السياسة الشرعية في إصلاح الراعي والرعية‎ — Политика на основе шариата в улучшении правителя и подданных‎) — трактат о политической концепции
• Ар-радд ’аля-ль-мантикийин (араб. الرد على المنطقيين‎ — Опровержение логиков‎) — трактат о несостоятельности логики, критикующий арабоязычных перипатетиков
• Минхадж ас-сунна ан-набавиййа (араб. منهاج السنة النبوية‎ — Путь сунны Пророка‎)
• Аль-Иман (араб. الإيمان‎ — Вера‎)
• Маджму аль-фатава (араб. مجموع الفتاوى‎ — Собрание фетв‎)
• Аль-Акида аль-васития (араб. العقيدة الواسطية‎ — Васитийские вероубеждения‎) — критика философской теологии калама
• Аль-фатава аль-Хамавия (араб. الفتوى الحموية الكبرى‎ — Хамавийсие фетвы‎)
• Мукаддима фи усуль ат-тафсир (араб. مقدمة في أصول التفسير‎ — Вступление в основы тафсира‎)
• Баян тальбис аль-джахмия (араб. بيان تلبيس الجهمية‎ — Разъяснение обмана джахмитов‎)
• Мувафакат сахих аль-манкуль ли сарих аль-макуль — трактат о согласии разума с верой, критикующий арабоязычных перипатетиков

Литература

• Ибрагим, Т. К. и Сагадеев А. В. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 Ибн Таймия] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 85—86.</span>
• [iph.ras.ru/elib/1158.html Ибн Таймиййа] / Ибрагим Т. К. // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / пред. науч.-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Мысль, 2010.</span>
• Али-заде, А. А. Ибн Теймия : [[web.archive.org/web/20111001002841/slovar-islam.ru/books/i.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Кирабаев Н. С. На путях политико-религиозного догматизма: Ибн-Таймия // Политическая мысль мусульманского средневековья. — М., 2005. — 256 с. — ISBN 5-209-01948-9.
• Лаост, Генри (fr). Эссе о социальной и политической доктрине Ибн Таймия (фр. Essai sur les doctrines sociales et politiques d'Ibn Taimîya). Каир: Французский институт восточной археологии (фр. Institut français d'archéologie orientale), 1939
• Прозоров С. М. Ислам как идеологическая система. — СПб.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2004. — 471с. — ISBN 5-02-018366-0
• Харрас, Мохаммад Халиль (ar). Ибн Таймия ас-Саляфий (араб. ابن تيمية السلفي‎). Бейрут: Даруль кутуби-ль-ильмиййа, 1984  (ар.)

Ссылки

• Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/TAKI_AD-DIN_AHMAD_IBN_TAMIA.html Таки ад-дин Ахмад ибн Таймийа] // Энциклопедия «Кругосвет».
• [www.islamnews.ru/news-140111.html Ибн Теймийя против ашаритов: об Откровении и Разуме]. Islamnews.ru (10 июня 2013). Проверено 11 сентября 2013. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:f4NK1zZ29dIJ:www.islamnews.ru/news-140111.html+&cd=5&hl=ru&ct=clnk&gl=ru&client=firefox Архивировано из первоисточника 4 сентября 2013].
• [www.fatuma.net/text/corbin/corbin47.htm Параграф об Ибн Таймия] в работе Анри Корбена «История исламской философии» на сайте fatuma.net.
• [al-eman.net/people-author/display.htm?id=105 Произведения Ибн Таймийа] на сайте al-eman.net  (ар.)

Отрывок, характеризующий Ибн Таймия

Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.