Ибрагим I

Ибрагим I ابراهيم اول‎ - İbrâhîm-i evvel
Османский султан
1640—1648
Предшественник:	Мурад IV
Преемник:	Мехмед IV
Рождение:	5 ноября 1615(1615-11-05) Стамбул, Османская империя
Смерть:	12 августа 1648(1648-08-12) (32 года) Стамбул, Османская империя
Отец:	Ахмед I
Мать:	Кёсем Султан

Ибраги́м I (осм. ابراهيم اول‎ — İbrâhîm-i evvel, тур. Birinci İbrahim) (5 ноября 1615—12 августа 1648) — османский султан, правивший в 1640—1648. Имел прозвище Дели (Безумный).

Биография

Ибрагим I был младшим сыном султана Ахмеда I и Кёсем Султан. Большую часть жизни он провел в заточении, и остался жив в первую очередь потому, что его считали сумасшедшим, то есть неопасным. В 1640, как единственный оставшийся в живых член династии, наследовал своему брату Мураду IV, несмотря на то, что тот перед смертью приказал убить Ибрагима, однако Кёсем султан сумела спасти его от гибели. Из-за того, что Ибрагим был не вполне здоров психически, а также не имел опыта в управлении государством, реальная власть сосредоточилась в руках его матери Кёсем и великого визиря Кара Мустафы-паши.

При этом дипломат Райкот так описал внешний вид очередного безумного султана: «По натуре своей Ибрагим был кротким и покладистым человеком. У него был широкий лоб, быстрые и живые глаза и румяный цвет лица, черты которого находились в правильной пропорции; однако в выражении его лица было нечто, что не обещало великих умственных способностей».

В начале правления Ибрагима завершилось Азовское сидение казаков. Казаки ушли из Азова после осады турецкой армией, оставив крепость в руинах. Царь М. Ф. Романов впоследствии направил к Ибрагиму посольство для восстановления изначальной дружбы между Россией и Османской империей.

Ибрагима Безумного больше всего заботил его гарем. Причем доверенное лицо Кёсем Султан некий Пезевенк поставлял для султанского гарема самых красивых девушек — рабынь, а султанский наставник Ибрагим Джинджи — ходжа приносил султану книги с иллюстрациями откровенного содержания, дабы настроить Ибрагима на общение с наложницами. Совместные усилия Кёсем Султан и ходжи дали результаты, и султан, прежде избегавший общества женщин, стал наслаждаться обществом наложниц в таких объёмах любвеобильности, что это даже удивило многих, кто его знал. В конце зимы 1641 года Ибрагима вдруг сразил тяжёлый недуг. Правящая верхушка во главе с Кёсем Султан была в панике: у султана не было ещё ни одной беременной наложницы, не родилось ни одного ребенка, что предвещало в случае его смерти острый династический кризис. Но султан поправился, а слухи о его бесплодии рассеялись 2 января 1642 года с рождением его старшего сына, будущего султана Мехмеда IV, родившегося от его наложницы Хасеки Хадидже Турхан Султан.

В начале правления Ибрагима Безумного Кёсем Султан и Кара Мустафа — паша поддерживали друг друга в решении государственных вопросов. Но в начале 1644 года союз рухнул и великий визирь был казнен. На его место был назначен Султанзаде Мехмед-паша, прапраправнук Сулеймана Кануни и Роксоланы. Своим назначением Мехмед-паша был обязан исключительно влиянию на султана Джинджи-ходжи, в результате чего фактически превратился в его марионетку. Позиции Джинджи-ходжи при Ибрагиме после казни Кара Мустафы-паши невероятно усилились, что существенно отодвинуло Кёсем Султан на задний план и привело к утрате её влияния на Ибрагима. Более того, на Ибрагима возрасло влияние Турхан Султан и гарема, и в том же 1644 году султан в ходе ссоры выслал Кёсем Султан в Старый дворец, а своих сестер сделал служанками своих жен и наложниц, и подарил им имущество своих сестер, начиная от драгоценностей до земель.

У Ибрагима случались ужасные приступы ярости и бешенства, в порыве которых он однажды едва ли не убил собственного сына. Тот случай был описан многими хронистами и остался Мехмеду IV на память в качестве шрама на лбу. После рождения Мехмеда, согласно традициям, к нему должны были приставить кормилицу. Этой кормилицей стала невольница начальника черных евнухов Сюмбюля-аги. В своё время Сюмбюль-ага приобрёл эту девушку у персидского работорговца в полной уверенности в том, что она невинна. Когда выяснилось, что она беременна, Сюмбюль-ага отослал её в дом своего дворецкого, где девушка благополучно родила сына. Сюмбюль так привязался к мальчику, что усыновил его и, пустив в ход все свои связи, добился того, чтобы малыш стал расти и воспитываться в гареме, а его рабыня-мать стала кормилицей маленького шахзаде Мехмеда. Ибрагим тоже очень привязался к этому смышлёному красивому малышу и от души веселился, играя с ним и практически не уделяя внимания родному сыну. Это вызвало ревность и обиду у Хадидже Турхан, и свою злость она выместила на мальчике и его матери. Такое поведение Хасеки вызвало у султана приступ чудовищной ярости: он выхватил маленького сына из рук его матери и швырнул его в водоём (по другой версии — в бассейн или фонтан), так что ребёнок едва не утонул, если бы его вовремя не спасли слуги. При падении Мехмед сильно ударился головой и рассёк лоб, в результате чего у него на всю жизнь остался на лбу шрам.

В начале октября 1644 года иоаннитская эскадра из 6 кораблей захватила богатый турецкий корабль, на борту которого находились направлявшийся в изгнание в Египет кадий Мекки, около 30 женщин из султанского гарема и ряд других высокопоставленных паломников. Рыцари уплыли со своей добычей на Крит, где высадились в неохраняемом месте на южном побережье, пополнили запасы воды, однако вскоре появившийся местный венецианский чиновник приказал им покинуть это место. Рыцари несколько раз попытались высадиться в разных портах острова, но каждый раз встречали категорический отказ. В конце-концов они бросили турецкое судно и вернулись на Мальту. Узнав об этом, Ибрагим Дели издал приказ об истреблении всего христианского населения Османской империи, но был вынужден отменить его. В итоге началась Кандийская война между Турцией и Венецией, в начальный период которой венецианскому флоту удалось блокировать турок в Дарданеллах и сами османы приступили к многолетней осаде Кандии.

Безумный, жестокий сластолюбец и расточитель, Ибрагим обложил налогами духовенство, что вызвало недовольство среди его членов. Вследствие чего поддержанные Кёсем Султан улемы, соединившись с янычарами, которым неаккуратно платилось жалованье, низложили Ибрагима 8 августа 1648. Одновременно был убит великий визирь Хезарпаре Ахмед-паша. Кёсем Султан вынудила Ибрагима Дели отречься от престола в пользу своего сына Мехмеда и свергнутый султан был заточен. Бедственное положение Ибрагима начало вызывать симпатии к нему со стороны населения, что не на шутку встревожило заговорщиков, осуществивших государственный переворот. Они стали опасаться контрпереворота, который мог бы восстановить Ибрагима на троне. Диван немедленно обзавёлся фетвой, оправдывающей казнь низложенного султана, и 12 августа 1648 года главный палач Кара Али задушил Ибрагима.

Семья

Жёны и наложницы

1. Турхан-султан (валиде-султан)
2. Салиха Дилашуб-султан (валиде-султан)
3. Хатидже Муаззез-султан
4. Айше-султан
5. Мах-и Энвер-султан
6. Шивекар-султан
7. Сачбагли-султан
8. Хюма Шах-султан

Дети

Сыновья

• Мехмед IV (2 января 1642 — 6 января 1693; мать — Турхан-султан)
• Сулейман II (15 апреля 1642 — 22/23 июня 1691; мать — Салиха Дилашуб-султан)
• Ахмед II (25 февраля 1643 — 6 февраля 1695; мать — Хатидже Муаззез-султан)
• Шехзаде Мурад (22 марта 1643 — 16 января 1644; мать — Айше-султан)
• Шехзаде Селим (19 марта 1644 — октябрь 1669; мать — Сачбагли-султан)
• Шехзаде Ахмед (р. после 1643 — ум. в младенчестве; мать Турхан-султан)
• Шехзаде Осман (август 1644 — 1646; мать Махи-Энвер-султан)
• Шехзаде Баязид (1 мая 1646 — август 1647; мать — Шивекар-султан)
• Шехзаде Джихангир (14 декабря 1646 — 1 декабря 1648; мать — Шивекар-султан)
• Шехзаде Орхан (октябрь 1648 — январь 1650; мать — Хюмашах-султан)

Дочери

• Уммюгюльсюм-султан (январь 1642 — 1655; мать — неизвестна)
• Фатьма-султан (сентябрь 1642 — 1682; мать — Хатидже Муаззез-султан)
• Гевхерхан-султан (ок. 1642 — 27 октября 1694; мать — Турхан-султан)
• Кая-султан (1642 — ?; мать — Махи-Энвер-султан)
• Бейхан-султан (1645 — 4 мая 1701; мать — неизвестна)
• Атике-султан (1646 — 1686; мать — Сачбагли-султан)
• Айше-султан (1646 — ?; мать — Салиха Дилашуб-султан)
• Биджан-султан (1648 — 1675; мать — Сачбагли-султан)

Киновоплощения

• В турецком фильме «Махпейкер» (2010 г.) роль султана Ибрагима исполнил Сертач Экичи.
• В турецком сериале «Великолепный век: Кёсем Султан» роль шехзаде Ибрагима в детстве исполнили Рюзгар Эфе Демирджи и Арда Кылыч.

Литература

• Barzilai-Lumbroso, Ruth. [books.google.ru/books?id=nfTdhdy8K7EC Turkish Men, Ottoman Women: Popular Turkish Historians and the Writing of Ottoman Women's History]. — ProQuest, 2008. — P. 206—214. — 348 p. — ISBN 0549483551, 9780549483557.
• Uluçay, M. Çağatay. [books.google.ru/books?id=Y64VngEACAAJ Padişahların Kadınları ve Kızları]. — Ötüken, 2011. — 312 p. — ISBN 9754378401, 9789754378405.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ибрагим I

Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.