Ибраимов, Султан Ибраимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Султан Ибраимович Ибраимов
Председатель Совета Министров Киргизской ССР
22 декабря 1978 года — 4 декабря 1980 года
Предшественник: Суюмбаев, Ахматбек Суттубаевич
Преемник: Ходос, Петр Михайлович, и.о.
Председатель Президиума Верховного Совета Киргизской ССР
25 августа 1978 года — 22 декабря 1978 года
Предшественник: Кулатов, Турабай Кулатович
Преемник: Бусс, Андрей Андреевич
Первый секретарь Ошского обкома КПСС
январь 1968 года — сентябрь 1978 года
Предшественник: Суюмбаев, Ахматбек Суттубаевич
Преемник: Кошоев, Темирбек Кудайбергенович
 
Рождение: 20 сентября 1927(1927-09-20)
с. Алчалу, Чуйская область, Киргизская ССР
Смерть: 4 декабря 1980(1980-12-04) (53 года)
Чолпон-Ата, Иссык-Кульская область, Киргизская ССР
Супруга: Рева Касымовна Тельтаева
Дети: дочери Айнура, Гульмира и Эльмира, сыновья Эрмек и Айбек
Партия: КПСС (с 1954)
 
Награды:

Султан Ибраимович Ибраимов (20 сентября 1927 года, с. Алчалу, Чуйский район, Киргизская ССР, — 4 декабря 1980 года, Чолпон-Ата, Иссык-Кульская область, Киргизская ССР) — советский государственный и партийный деятель, Председатель Совета Министров Киргизской ССР (1978—80 гг.).





Биография

  • Трудовую деятельность начал в 1943 г. колхозником колхоза «Алчалу» Чуйского района Киргизской ССР, затем трактористом Донарыкской МТС.
  • В 1955—1957 гг. — младший научный сотрудник Института водного хозяйства Академии наук Киргизской ССР.
  • В 1957—1959 гг. — инструктор отдела науки, вузов и школ ЦК Компартии Киргизии.
  • В 1959—1961 гг. — второй секретарь Аламединского райкома Компартии Киргизии.
  • В 1961—1966 гг. — министр мелиорации и водного хозяйства Киргизской ССР.
  • В 1966—1968 гг. — секретарь ЦК Компартии Киргизии.
  • В 1968—1978 гг. — первый секретарь Ошского обкома Компартии Киргизии.
  • В 1978 г. — Председатель Президиума Верховного Совета Киргизской ССР.
  • В 1978—1980 гг. — Председатель Совета Министров Киргизской ССР.

Депутат Верховного Совета СССР 8-10 созывов.

4 декабря 1980 года Султан Ибраимов был убит двумя выстрелами в голову в собственной кровати в правительственной резиденции в местечке Чолпон-Ата на озере Иссык-Куль. Похоронен в Бишкеке.

Расследование убийства

С учётом огромного резонанса преступления и личности жертвы межведомственную оперативно-следственную группу, занимавшуюся расследованием этого загадочного убийства возглавил заместитель председателя КГБ СССР Филипп Бобков. Было установлено, что Ибраимов застрелен двумя выстрелами из мелкокалиберного нарезного карабина «Белка» в постели во время сна на втором этаже особняка. Перед этим преступник застрелил его водителя, который спал в комнате на первом этаже и обнаружил непрошеного гостя. На шум выстрелов прибежала жена Ибраимова и мельком увидела убийцу, когда тот выскакивал в окно, через которое и проник в дом. Когда по тревоге прибыла милиция, преступника уже и след простыл.

Несколько месяцев расследование не приносило никаких результатов: преступник бесследно исчез, чётких свидетельств и примет его не было, серия экспертиз не позволила получить значимые улики. Оперативники долго не могли выйти на след злоумышленника, перепроверив сотни подозреваемых. В ходе расследования преступления по указанию Ф. Д. Бобкова впервые в Советском Союзе была проведена биологическая экспертиза отпечатков пальцев, дающая возможность идентифицировать человека.

С помощью этого и других методов спустя время был установлен виновник, житель Чолпон-Аты Смагин, русский по национальности. Он был найден повешенным на шарфе в электричке, стоявшей в депо, в городе Чапаевске Куйбышевской области. При погибшем была обнаружена выпущенная массовым тиражом в Киргизии «Памятка депутата Верховного Совета Киргизии», где были опубликованы персональные данные о парламентариях и членах правительства, включая Ибраимова. Жители Чолпон-Аты опознали тело земляка, через отца убийцы нашли тот самый карабин «Белка», на стрельбище, где Смагин пристреливал оружие, обнаружили гильзы от патронов и несколько пуль, застрявших в деревьях, что неопровержимо свидетельствовало — Ибраимов застрелен именно из этого карабина.

Личных счётов у Смагина к Ибраимову быть не могло, поскольку они не были знакомы и никогда не встречались. В ходе обыске в доме преступника была найдена тетрадь с записью рукой Смагина: «Я буду убивать киргизов, где бы они мне не попались», что навело следователей на мотив преступления. С процессуальной точки зрения дело было раскрыто. Однако сам факт, что преступник был найден уже мёртвым, а потому лично признаться в содеянном не мог, породил в Киргизии недоверие к результатам расследования. Генерал КГБ СССР Бобков приложил тогда значительные усилия, чтобы избежать межнациональной напряжённости в республике[1].

Награды и звания

Султан Ибраимов награждён двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени.

Отрывок, характеризующий Ибраимов, Султан Ибраимович

– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?