Ибузир Гляван

Ибузир Гляван

Ибузир Гляван (греч. Ιβούζηρος Γλιαβάνος) — хазарский каган, правивший в нач. VIII в. Имя (в греческой передаче) приводится в анонимном византийском сочинении «Краткие исторические заметки» VIII века. Единственный каган, о котором сохранилась относительно подробная информация, что связано с его вмешательством в борьбу вокруг византийского трона.

Оказал помощь свергнутому византийскому императору Юстиниану II, когда тот бежал из Херсонеса, где находился в ссылке. Выдал за него свою сестру Феодору (имя в крещении) и предоставил убежище на хазарской территории — в Фанагории. Затем под уговорами действующего императора Апсимара Тиверия изменил своё решение и попытался убить Юстиниана, но тот был предупреждён женой. Отослав беременную жену обратно к брату, Юстиниан бежал к дунайским болгарам и с их помощью в 705 г. воцарился в Константинополе.

Дальнейшие отношения между монархами не во всём ясны. Каган вернул сестру и родившегося сына, за которыми Юстиниан прислал целый флот. Вскоре после этого он посетил Константинополь, где был с почётом принят и награждён. В это же время он принял под протекторат Херсонес, жители которого опасались гнева Юстиниана. В городе при сохранении местного самоуправления появился хазарский чиновник — тудун. В 710 г. Юстиниан захватил Херсон, казнив местную знать, а тудуна отослал в Константинополь. Опасаясь дальнейших планов Юстиниана, жители других крымских городов обратились к кагану за помощью. В 711 г. он остановил разгром Херсона византийской армией. Попытка Юстиниана примириться, вернув тудуна, потерпела крах, поскольку тот был захвачен мятежниками и погиб в пути, что вызвало гнев хазар. К хазарам бежал херсонский ссыльный Вардан, провозгласивший себя императором. Каган отпустил его, получив за него от восставших большой выкуп, после чего Вардан воцарился в Константинополе.

Эпизод является наиболее ярким проявлением политического влияния Хазарии, хотя в дальнейшем вмешательства подобного рода не повторялись. Полагают, что его результатом стало упрочение союзных хазаро-византийских отношений и воостановление сфер влияния в Крыму (уход хазар из Херсона).

Конец правления Ибузира Глявана неизвестен, оно могло длиться до 730 г., когда в источниках упомянута регентша Парсбит, а двумя годами позже каган Вирхор.

Отрывок, характеризующий Ибузир Гляван

Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.