Ивакура Томоми

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ивакура Томоми
岩倉具視<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
283-й Правый министр
1871 — 1883
Монарх: Мэйдзи
Предшественник: Сандзё Санэтоми
Преемник: нет
 
Вероисповедание: Синтоист
Рождение: 26 октября 1825(1825-10-26)
Киото
Смерть: 20 июля 1883(1883-07-20) (57 лет)
Киото
Место погребения: Токио, район Синагава, квартал Минамисинагава
Отец: Хорикава Ясутика (яп. 堀川康親) (родной), Ивакура Томоясу (яп. 岩倉具康)(приёмный)

Ивакура Томоми (яп. 岩倉具視; 26 октября 182520 июля 1883) — японский политик, сыгравший значительную роль в Реставрации Мэйдзи, имевший значительное влияние при дворе японского императора.

После победы над Сёгунатом Токугава вошёл в новое правительство. В 18711873 в ранге полномочного посла был послан в Европу и Америку вместе с группой примерно из пятидесяти человек (почти все заметные политики того времени), изучать западный опыт в области общественных систем. Это посольство получило название «Миссия Ивакуры»[1]. По возвращении в Японию в 1874 Ивакура выступил против проекта самурайских кругов организовать немедленный военный поход в Корею. После произведённого на него покушения самураем-террористом Ивакура отошёл от активной политической деятельности.

На японских купюрах в 500 иен был изображён его портрет.





Биография

Молодые годы

Ивакура Томоми родился 26 октября 1825 года в Киото, в семье аристократа. Он был вторым сыном Хорикавы Ясутики, занимавшего должность временного среднего советника при Императорском дворе. Внешний вид и поведение молодого человека сильно отличались от детей других аристократов, за что Томоми получил прозвище «Неотеса» (Ивакити). В 1838 году отец отдал его в качестве приемного сына аристократическому роду Ивакура, воспитавшего подростка своим наследником.

В 1853 году, благодаря исследованиям японской поэзии, Тотоми сблизился с кампаку Такацукасой Масамити, что способствовало его карьерному росту при дворе. В апреле 1854 года молодой аристократ получил должность прислужника[2] Императора Комэя и 4-й младший ранг. Томоми постепенно вошел в доверие к монарху и стал одним из лидеров столичной аристократической молодежи. Он также превратился в одного из дворцовых проводников общественного движения «Да здравствует Император, долой варваров!», который критиковал сёгунат Токугава, требовал реставрации прямого Императорского правления и настаивал на немедленном изгнании всех иностранцев из страны.

В 1858 гоу к Императорскому двору прибыл старейшина сегуната Хотта Масаёси с просьбой предоставить монаршее разрешение на подписание японо-американского договора о дружбе и торговле. Томоми, вместе с аристократами-единомышленниками, выступил против предоставления такого разрешения, понимая, что сегунат хочет переложить ответственность за принятие непопулярного политического решения на Императора. Совместно с Охара Сигетоми, Ивакура составил докладную записку монарху «План вечной обороны божественной страны»[3], в которой призвал к реформированию и увеличению вооруженных сил страны для организации сопротивления иностранцам. Благодаря стараниям столичных аристократов Император отказался разрешить сегуната.

В 1860 года, после убийства старейшины Ии Наосукэ, в среде политиков сегуната и двора приобрела популярность идея сотрудничества обоих властных институтов. Томоми поддержал эту идею, покинул стан радикальных оппозиционеров и принял участие со стороны Императорского двора в переговорах по бракосочетанию принцессы Кадзи с сегуном Токугавой Иемоти. Из-за этого бывшие соратники аристократа из радикального лагеря начали на него наступление, требуя от Императора наказать его как одного из «четырех воров» при дворе, ответственных за политико-социальный кризис в стране. В 1862 году, под давлением оппонентов, Томоми был вынужден сложить все свои ранги и должности, принять монашеский постриг и буддистское имя Юдзан. Он покинул столицу и уединился в деревне Ивакура на севере Киото.

Несмотря на то что Томоми отстранили от активной политической жизни, он продолжал наблюдать за событиями в стране. Аристократ вдруг разуверился в сегунате и в 1866 году составил докладные записки Императору «Крик насекомого в траве»[4] и «План объединения страны»[5], в которых предлагал создать новое Всеяпонское централизованное правительство на базе Императорского двора. В следующем году он возобновил свои контакты с лидерами радикального движения из княжеств Сацума и Тёсю и помог им получить от Императора тайный указ о свержении сегуната.

Реставрация Мэйдзи

В конце 1867 года Томоми вернулся к Императорскому двору с согласия юного Императора Мэйдзи. Вместе с представителями радикальной оппозиции опальный аристократ спланировал захват власти и ликвидацию сёгуната. 3 января 1869 года по инициативе Томоми был издан Императорский указ о восстановлении Императорской власти, который отменял сегунат и провозглашал начало реставрации Мэйдзи.

Сформировалось новое Императорское правительство, в котором радикалы заняли все должности. Бывший изгнанник вошел в состав нового Императорского правительства в качестве младшего советника.

Благодаря своим организаторским способностям и политической защите, Томоми быстро пробился на вершину властной пирамиды. 10 февраля он стал старшим советником, а с 25 февраля занял кресло вице- председателя правительства в паре с Сандзё Санетоми. Одновременно с этим Томоми занимал должности председателя Счетной канцелярии и Канцелярии армии и флота. В июне 1869 года, в связи с реформой государственного аппарата, он стал председателем Исполнительного и Законодательного советов, а в августа 1869 года был назначен старшим Императорским советником. В августе 1871 года, после ликвидации ханов и основания префектур, Томоми занял пост председателя министерства иностранных дел, а через три месяца — пост правого министра Императорского правительства.

23 декабря 1871 года Император отправил Томоми чрезвычайным и полномочным послом в Америку и Европу с целью пересмотра неравноправных договоров, заключенных с Японией в 1858 году. Японское посольство провело два года за границей и посетило 12 стран: США, Великобританию, Францию, Бельгию, Голландию, Германию, Россию, Данию, Швецию, Италию, Австрию и Швейцарию. Путешествие произвело шок на посла и его сопровождение и показало техническую, экономическую и военную отсталость Японии от Запада. Хотя добиться пересмотра договоров не удалось, японская делегация убедилась в необходимости проведения тотальной и немедленной вестернизации японского общества. Томоми начал её с себя, изменив японское кимоно на западный костюм и срезав пучок волос на голове, символизировавший его душу.

13 сентября 1873 года посольство вернулось в Японию, где в это время велись правительственные дебаты о завоевании Кореи. Томоми и его команда выступили против агрессивных планов группы Сайго Такамори, настаивая на приоритетности внутренней политики над внешней. Дебаты закончились поражением и отставкой из правительства сторонников завоевания Кореи. Это позволило Томоми и его сообщнику Окубо Тосимити сосредоточить использование государственных ресурсов для реформирования японского образования, экономики и вооруженных сил.

14 января 1874 года на Томоми было совершено покушение. Девять бывших самураев, недовольных курсом на вестернизацию и отказом от войны с Кореей, напали на правого министра в районе Акасака, вблизи временного Императорского дворца. Томоми удалось спастись, понеся легкое ранение на лице и спине. Нападающих казнили, но аристократ стал меньше появляться на людях.

Во время разрастания общественного движения за свободу и народные права, Томоми продолжал построение нового централизованного государства во главе с Императором. Он способствовал наполнению Императорской казны и принял участие в создании японской железной дороги. 19 апреля 1876 года Томоми стал председателем Ассамблеи титулованной знати и оставался на этом посту до 1882 года. Параллельно с этим, в 1878 году он занял пост главы ведомства цензоров в Министерстве Императорского двора[6]. В 1881 году, совместно с Иноуэ Каору, Томоми составил докладную записку «Основные принципы»[7], в которой изложил своё видение будущего основного закона страны, что впоследствии нашло воплощение в Имперской конституции. В течение второй половины 1870-х — начале 1880-х годов он оставался одним из самых влиятельных политиков Японии вместе с Сандзё Санетоми и Окубо Тосимити.

20 июля 1883 года 59-летний Ивакура Томоми умер в Токио. Его торжественно похоронили за государственный счет. Через два года покойному аристократу присвоили посмертно 1-й старший ранг, самый высокий в чиновничьей иерархии Японии.

Напишите отзыв о статье "Ивакура Томоми"

Примечания

  1. Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. — М.: Наталис, Рипол Классик, 2006. — ISBN 5-8062-0221-6 («Наталис»),5-7905-4353-7 («Рипол Классик»).
  2. яп. 侍従.
  3. яп. 神州萬歳堅策.
  4. яп. 叢裡鳴蟲.
  5. яп. 全国合同策.
  6. яп. 宮内省内規取調局総裁.
  7. яп. 大綱領.

Отрывок, характеризующий Ивакура Томоми

Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…