Иваненко, Дмитрий Дмитриевич

Дмитрий Дмитриевич Иваненко
Место рождения:	Полтава, Российская империя
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	теоретическая физика
Место работы:	МГУ имени М. В. Ломоносова
Учёная степень:	доктор физико-математических наук (1940)
Учёное звание:	профессор (1943)
Альма-матер:	ЛГУ
Известные ученики:	А. А. Соколов
Награды и премии:

Дми́трий Дми́триевич Иване́нко (16 (29) июля 1904, Полтава — 30 декабря 1994, Москва) — российский и советский физик-теоретик. Лауреат Сталинской премии.

Биография

Родился 16 (29 июля) 1904 года в Полтаве (ныне Украина). В 1920 году окончил гимназию в Полтаве. В 1920 — 1923 годах работал учителем физики и математики трудовой школы Полтавы, одновременно учился и окончил Полтавский педагогический институт, работая при этом в Полтавской астрономической обсерватории. Поступил в Харьковский университет, после первого курса был переведён в ЛГУ, который окончил в 1927 году.

В 1927—1929 годах — стипендиат имени В. А. Стеклова, научный сотрудник ленинградского отделения ФИАН. В 1929 году переехал в Харьков, возглавив теоретический отдел Украинского ФТИ, стал одним из главных организаторов и редактором издававшегося в Харькове на иностранных языках первого советского «Физического журнала Советского Союза» (нем. Physikalische Zeitschrift der Sowjet Union), инициировал и стал членом оргкомитета первых трёх Всесоюзных теоретических конференций в Харькове. В феврале 1931 года утверждён в звании профессора президиумом ВСНХ УССР. В 1930—1931 годах занимал должности заведующего кафедрой теоретической физики Харьковского механико-машиностроительного (бывшего технологического) института, профессора Харьковского университета.

С 1931 года вновь в Ленинграде, старший научный сотрудник ЛФТИ, руководитель семинара по ядерной физике. В сентябре 1933 года стал вместе с А. Ф. Иоффе и И. В. Курчатовым организовал 1-ю Всесоюзную ядерную конференцию в Ленинграде. В 1932—1935 годах — редактор теоретического отдела Ленинградского отделения Государственного технико-теоретического издательства, под его редакцией впервые на русском языке вышло 8 сборников работ и книг классиков современной физики (Л. де Бройля, В. К. Гейзенберга, Дирака, Э. Шрёдингера, М. Бриллюэна, Зоммерфельда, Эддингтона). В 1933—1935 годах — профессор, заведующий кафедрой физики ЛПИ имени М. Н. Покровского.

27 февраля 1935 года арестован и постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 4 марта 1935 года был осуждён на три года и как «социально опасный элемент» выслан из Ленинграда в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь. Новым постановлением Особого совещания от 30 декабря 1935 года лагерь был заменён ссылкой в Томск до конца срока. В ссылке (1936—1939) работал старшим научным сотрудником СФТИ, где руководил теоретическим семинаром теоретического отдела и общеинститутским теоретическим семинаром, также вёл семинар по технике перевода для аспирантов и соискателей, редактировал «Труды СФТИ», был профессором и заведующим кафедрой теоретической физики Томского университета.

В 1939—1942 годах — профессор, заведующий кафедрой теоретической физики УрГУ имени А. М. Горького (Свердловск), в 1940—1941 годах — профессор, заведующий кафедрой теоретической физики КГУ имени Т. Г. Шевченко. 25 июня 1940 года защитил докторскую диссертацию по теме «Основы теории ядерных сил» в ФИАН имени П. Н. Лебедева.

С 1943 года до последних дней — профессор кафедры теоретической физики физического факультета Московского университета. 50 лет руководил теоретическим семинаром и с 1961 года по 1994 год — гравитационным семинаром кафедры теоретической физики физфака МГУ.

В 1944 году в момент подготовки выборов заведующего кафедрой теоретической физики физического факультета МГУ выступил на стороне консервативного большинства учёного совета и декана факультета А. С. Предводителева, указав на ряд ошибок в работах Тамма, в результате А. А. Власов получает 24 голоса, Тамм — 5 голосов . В. Л. Гинзбург в интервью утверждает, что Иваненко писал доносы на Тамма и на него.

В 1944—1948 годах — заведующий кафедрой физики МСХА имени К. А. Тимирязева, где организовал биофизическую лабораторию, в которой руководил работами по использованию атомной науки и техники в биологии и сельском хозяйстве. Уволен из академии после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. В 1945 году с апреля по август находился в рядах Советской Армии в Германии.

В 1950—1963 годах — старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники АН.

В 1961 году был инициатором проведения первой Гравитационной конференции в Москве, организатор Советской гравитационной комиссии. В 1959—1975 годах — член Международного гравитационного комитета.

Скончался 30 декабря 1994 года. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

Научные исследования

Работы относятся к ядерной физике, теория поля, синхротронному излучению, единой теории поля, теории гравитации, истории физики. Большинство работ выполнены совместно с крупнейшими физиками первой половины XX-го века.

Совместно с Г. А. Гамовым вывел уравнение Шрёдингера, исходя из модели 5-мерного пространства (1926).

Совместно с Л. Д. Ландау рассматривал уравнение Клейна — Гордона, статистику Ферми — Дирака и альтернативное описание фермионов в терминах антисимметричных тензоров (геометрия Иваненко — Ландау — Кэлера) (1927—1928).

Совместно с Г. А. Гамовым и Л. Д. Ландау рассматривал теорию мировых констант (1928).

Совместно с В. А. Фоком разработал теорию параллельного переноса спиноров, обобщив уравнение Дирака на случай тяготения (1929).

Совместно с В. А. Амбарцумяном высказал гипотезу рождения массивных частиц в процессе взаимодействия, лёгшую в основу современной квантовой теории поля (1930).

Первым предложил протон-нейтронную модель ядра (1932). впоследствии развивавшуюся также Вернером Гейзенбергом.

Совместно с Е. Н. Гапоном разработал оболочечную модель атомных ядер (1932).

Совместно с И. Е. Таммом показал возможность взаимодействия посредством обмена частицами с ненулевой массой покоя (1934).

Разработал совместно с А. А. Соколовым математический аппарат теории ливней космических лучей (1938) (после соответствующих работ Ландау и Румера).

Предложил нелинейное обобщение уравнения Дирака (1938), на основе которого в 1950—1960-е годы параллельно с Вернером Гейзенбергом развивал единую нелинейную теорию поля, учитывающую кварки и субкварки.

Предсказал совместно с И. Я. Померанчуком синхротронное излучение (1944). Разработал совместно с А. А. Соколовым классическую теорию синхротронного излучения (1948).

Развил теорию гиперядер (1956).

Совместно с Д. Ф. Курдгелаидзе предсказал в 1964-м году деконфайнмент.

В 1960—1980-е годы совместно с учениками выполнил целый ряд работ по теории гравитации, в том числе выдвинул гипотезу кварковых звезд, разрабатывал тетрадную, обобщенную и калибровочную теории гравитации, учитывающие наряду с кривизной также и кручение.

Опубликовал более 300 научных работ и 4 монографии. Под его редакцией вышли 27 сборников статей и книг ведущих зарубежных ученых.

Ученики

• Мамасахлисов, Ваган Иванович
• Мирианашвили, Матвей Михайлович
• Гулиев, Нариман Агагулу оглу
• Родичев, Владимир Иванович
• Соколов Арсений Александрович
• Мицкевич, Николай Всеволодович
• Пономарёв, Владимир Николаевич
• Пронин, Пётр Иванович
• Сарданашвили, Геннадий Александрович

См. также

• Силы Тамма — Иваненко

Награды и звания

• Сталинская премия второй степени (1950) — за работы по теории «светящегося» электрона и по современным проблемам электродинамики, изложенные в монографии «Классическая теория поля» (1949)
• орден Трудового Красного Знамени (1980)
• Заслуженный профессор Московского университета (1994)
• Член редколлегии журнала «Известия вузов. Физика»
• Член редколлегии журнала «Nuovo Cimento»
• Член Российского физического общества (1990—1994)

Литература

• [phys.msu.ru/rus/research/novosti-nauki/fizfak-science-bulletin-2014_1.pdf Дмитрий Дмитриевич Иваненко] // Новости Науки. — 2014. — № 1. — С. 16—17; [arxiv.org/abs/1607.03828 arXiv:1607.03828].
• Г. А. Сарданашвили. [www.phys.msu.ru/rus/about/sovphys/ISSUES-2014/06(109)-2014/20683/ 110 лет со дня рождения Дмитрия Дмитриевича Иваненко] // Советский физик. — 2014. — № 6. — С. 3—11.
• Г. А. Сарданашвили. [phys.msu.ru/rus/about/history/PUBLICATIONS/ Дмитрий Иваненко — суперзвезда советской физики: Ненаписанные мемуары]. — М.: Либроком, 2010. — 313 с. — (Наука в СССР: Через тернии к звёздам). — ISBN 978-5-397-00868-6.

Ссылки

• [www.g-sardanashvily.ru/d-ivanenko/ivanenko.html Сайт о Д. Д. Иваненко]
• [istina.msu.ru/profile/dd-ivanenko/ Личная страница на сайте МГУ]
• [www.ivanenko-d-d.ru/ Биография Д. Д. Иваненко]
• [theorphys.phys.msu.ru/about/autographs.html Автографы семи Нобелевских лауреатов на стенах кабинета Д. Д. Иваненко]
• [www.phys.msu.ru/upload/iblock/967/levshin-reference-book.pdf Леонид Вадимович Левшин. Физический факультет МГУ. Исторический справочник. — М. МГУ, 2002]

Отрывок, характеризующий Иваненко, Дмитрий Дмитриевич

Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.