Ивановский, Евгений Филиппович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евгений Филиппович Ивановский †
белор. Яўген Піліпавіч Іваноўскі
Дата рождения

7 марта 1918(1918-03-07)

Место рождения

деревня Черея,
Сенненский уезд,
Могилёвская губерния
(ныне Чашникский район,
Витебская область
Республики Беларусь.

Дата смерти

22 ноября 1991(1991-11-22) (73 года)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Бронетанковые войска
Мотострелковые войска

Годы службы

1936 — 1991

Звание

Командовал

Московский военный округ,
Группа советских войск в Германии,
Белорусский военный округ,
Сухопутные войска СССР

Сражения/войны

Польский поход РККА,
Зимняя война,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Евге́ний Фили́ппович Ивано́вский (белор. Яўген Піліпавіч Іваноўскі, 7 марта 1918 года, деревня Черея, Витебской губернии, ныне в составе Чашникского района Витебской области, Белоруссия — 22 ноября 1991 года, Москва) — советский военачальник, генерал армии. Герой Советского Союза (1985).





Детство и юность

Евгений Филиппович Ивановский родился 7 марта 1918 года в деревне Черея Витебской губернии (ныне в составе Чашникского района Витебской области Республики Беларусь) в крестьянской семье. Русский. В 1925 году семья переехала на станцию Красный Лиман ныне Донецкой области, где отец стал работать на железной дороге. Окончил станционную школу-десятилетку. Работал дежурным техником на станционном радиоузле.

Довоенная служба

В 1936 году призван в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию[1]. Окончил Саратовское бронетанковое училище в 1938 году. По окончании училища командовал взводом лёгких танков Т-26 в частях Московского военного округа. В сентябре 1939 года участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию, зимой 1939—1940 годов — в советско-финской войне. За мужество в боях на Карельском перешейке награждён своей первой наградой — орденом Красной Звезды. Летом 1940 года направлен на учёбу в Военную академию механизации и моторизации РККА имени И. В. Сталина.

Великая Отечественная война

В октябре 1941 года в ускоренном порядке был выпущен из академии и направлен на фронт Великой Отечественной войны. Воевал начальником штаба отдельного танкового батальона в составе 5-й армии на Западном фронте, участвовал в оборонительном и наступательном этапах битвы за Москву. В декабре 1941 года назначен командиром своего танкового батальона, тогда же вступил в ВКП(б). Отличился при освобождении Можайска.

В марте 1942 года — заместитель начальника штаба формирующейся 199-й танковой бригады. В том же месяце назначен начальником разведотдела 2-го танкового корпуса, формирующегося в Горьком. С июля 1942 года — в составе корпуса в боях на Брянском фронте. В августе 1942 года корпус был переброшен в район Сталинграда и два месяца героически держал оборону севернее города в ходе Сталинградской битвы. С декабря 1942 года участвовал в операции по разгрому немецких войск под Сталинградом и последующем наступлении на среднем Дону, отличился при освобождении городов Миллерово и Ворошиловград. Летом 1943 года в составе Воронежского фронта участвовал в Курской битве и в битве за Днепр. С июля 1943 года — начальник оперативного отдела того же корпуса. В сентябре 1943 года за массовый героизм личного состава и отличные действия в наступлении корпус получил гвардейское знамя и стал именоваться 8-м гвардейским танковым корпусом. Летом 1944 года вновь отличился в Белорусской наступательной операции в составе войск 2-й танковой армии 1-го Белорусского фронта.

С октября 1944 года до конца войны — командир 62-го гвардейского танкового полка в составе того же корпуса, во главе его успешно действовал в составе войск 2-го Белорусского фронта в Восточно-Прусской наступательной операции. Отличился при штурме городов Староград и Гдыня. В войну проявил себя мастером тактических действий и лично отважным офицером. В 24 года стал подполковником, в 26 лет — полковником. За годы войны награждён 5 боевыми орденами.

Послевоенная служба

После войны около года командовал танковым полком. С 1946 года — начальник отдела штаба армии, с 1952 года — заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками по самоходной артиллерии Белорусского военного округа, с 1953 года — начальник штаба, с 1954 года — командир танковой дивизии в Белорусском военном округе. Окончил Военную академию Генерального штаба в 1958 году[1].

С 1958 года — первый заместитель начальника штаба Дальневосточного военного округа. С 1961 года — командующий армией. С 1965 года — первый заместитель командующего, а с 1968 года — командующий войсками Московского военного округа.

С июля 1972 года по декабрь 1980 года — Главнокомандующий Группой советских войск в Германии. Занимал эту должность дольше всех главнокомандующих — в течение 8 лет.

Главком ГСВГ генерал армии Ивановский Е. Ф. (слева), министр обороны ГДР Х. Гофман, руководитель ГДР Эрих Хонеккер.
Берлин, 27 октября 1980 г.
Главком ГСВГ генерал армии Ивановский Е.Ф. (в центре), подполковник Дорофеев А.А. у памятника в Тиргартене,
Западный Берлин, 7 ноября 1980 г.
Главком ГСВГ генерал армии Ивановский Е. Ф., министр обороны ГДР Х. Гофман, руководитель ГДР Эрих Хонеккер.
Берлин, 27 октября 1980 г.
Главком ГСВГ генерал армии Ивановский Е. Ф. и руководитель ГДР Эрих Хонеккер.
Гарнизон ГСВГ во Франкфурте-на-Одере,
20 февраля 1978 г.

Генерал-майор танковых войск (8.08.1955). Генерал-лейтенант танковых войск (27.04.1962). Генерал-полковник (25.10.1967). Воинское звание «генерал армии» присвоено Е. Ф. Ивановскому указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября 1972 года, в возрасте 54 лет, один из самых молодых генералов армии за 1970—1980-е годы.

Внешние изображения
[ic.pics.livejournal.com/wunsdorf/30835032/13705/13705_600.jpg Е.Ф. Ивановский встречает Л. И. Брежнева в Вюнсдорфе, 1970-е годы].
[nazadvgsvg.ru/uploads/0009/6c/04/53827-1-f.jpg С министром обороны СССР Д. Ф. Устиновым].
[nazadvgsvg.ru/uploads/0009/6c/04/53887-1-f.jpg С Л. И. Брежневым].

С декабря 1980 года — командующий войсками Белорусского военного округа.

21 февраля 1985 года, за мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны, и умелое командование войсками в послевоенный период, совершенствование их боевой готовности, удостоен звания Героя Советского Союза.

С 5 февраля 1985 года — Главнокомандующий Сухопутными войсками СССР — заместитель Министра обороны СССР.

С 4 января 1989 года — в Группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. По многочисленным отзывам и воспоминаниям современников, был выдающимся мастером боевой подготовки войск.

В 1971—1989 годах — член ЦК КПСС. Депутат Совета Национальностей Верховного Совета СССР 8-11-го созывов (1970—1989 гг.)[1]. Автор мемуаров.

Почётный гражданин города Красного Лимана[2].

Жил в Москве, где и скончался 22 ноября 1991 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище[3].

Награды

Иностранные награды

  • Орден Боевого Красного Знамени (МНР).
  • Орден Шарнхорста (ГДР).
  • Командорский крест ордена Возрождения Польши (ПНР) (06.10.1973).
  • Командор ордена Заслуг перед ПНР (ПНР) (12.04.1985).
  • Большой рыцарский крест Таиланда (12.1987).
  • Крест Храбрых (ПНР).
  • Медаль «Братство по оружию» в золоте (ГДР).
  • Медаль «За укрепление братства по оружию» 1 степени (ЧССР).

Память

Труды

  • Ивановский Е. Ф. Атаку начинали танкисты = militera.lib.ru/memo/russian/ivanovsky_ef/index.html. — М.: Воениздат, 1984. — С. 254. — (Военные мемуары). — 100 000 экз.

Напишите отзыв о статье "Ивановский, Евгений Филиппович"

Примечания

  1. 1 2 3 Гражданская война в США — Йокота / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — С. 485. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 3).</span>
  2. [krliman.gov.ua/famous?page=show Е. Ф. Ивановский на официальном сайте Краснолиманского городского совета].
  3. [archive.is/20120711143204/moscow-tombs.narod.ru/1991/ivanovsky_ef.htm Московские могилы. Е. Ф. Ивановский].
  4. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 35516069.
  5. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 31595575.
  6. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 11648828.
  7. Архивный реквизит на сайте «Подвиг народа» № 19834876.
  8. </ol>

Литература

  • Гражданская война в США — Йокота / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — 678 с. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 3).</span>
  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • А. Сульянов. «Генерал, который был самим собой».

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3976 Ивановский, Евгений Филиппович]. Сайт «Герои Страны».

  • [moscow-tombs.ru/1991/ivanovsky_ef.htm Могила Е. Ф. Ивановского на Новодевичьем кладбище].

Отрывок, характеризующий Ивановский, Евгений Филиппович

– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.