Иванов, Андрей Иванович

Андрей Иванов
Дата рождения:	1775(1775)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	12 (24) июля 1848(1848-07-24)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Жанр:	историческая живопись
Учёба:	Угрюмов, Григорий Иванович
Стиль:	классицизм
Влияние на:	Иванов, Александр Андреевич Брюллов, Карл Павлович
Работы на Викискладе

Андрей Иванович Иванов (1775, Москва — 12 [24] июля 1848, Санкт-Петербург) — русский художник, представитель классицизма, отец знаменитого живописца Александра Иванова.

Биография

Сведения о его происхождении не сохранились, первые свои годы будущий великий художник провёл в Воспитательном доме в Москве. В 1782 опекунский совет в числе прочих двадцати восьми питомцев направил его в петербургскую Академию художеств. Учителем Андрея Ивановича в историческом классе был Григорий Иванович Угрюмов, выдающийся мастер, один из основоположников русской исторической живописи. Его влияние можно проследить на творчестве и педагогической практике Андрея Иванова. Известное воздействие на воспитание молодого художника мог также оказать Габриэль-Франсуа Дуайен, приехавший в Россию в 1791 г. и до 1801 г. несколько лет с перерывом руководившим историческим классом в петербургской Академии Художеств. В 1797 году за картину «Ной по выходе из ковчега приносит жертву Богу» получил Большую золотую медаль и тогда же аттестат 1-й степени на звание классного художника. Был оставлен пенсионером при Академии для «вящего в художествах познания» и почти одновременно начал там же преподавать. 1 сентября 1798 года пенсионер Андрей Иванов был зачислен в академический штат. Примерно к этому же времени относится его встреча с будущей женой - Екатериной Ивановной Демерт (1782? — 1843). 18 августа 1800 г. Иванов стал «назначенным в академики, а 21 сентября в церкви Симеона и Анны состоялось венчание. Вступив в брак, он уже не мог, по академическим правилам, получить заграничного пенсионерства и по его словам, «уступил» эту возможность своим товарищам - А. Е. Егорову и В. К. Шебуеву. После бракосочетания молодые супруги поселились на академическом Литейном дворе, в здании "бывшей трубной", где семья жила во всяком случае до 1811 г. Здесь в 1806 г. у Ивановых родился сын Александр - будущий гениальный художник. Позднее, будучи уже старшим профессором, Андрей Иванов получил квартиру в главном здании Академии. У Ивановых было десять детей: Екатерина (1802—1856?), Александр (1806—1858), Петр (1809—1819), Мария (1811—1836), Павел (1815—1819), Сергей (1822—1877), Елизавета (1824—1833), Надежда (1804—?), Николай (р. 1813), Надежда-вторая (р. 1817).Трое последних умерли во младенчестве. Александр воспитывался как старший сын в семье, преемник отца, его заместитель и помощник. Младший сын, Сергей, впоследствии стал видным исследователем античной архитектуры. Продвижение на служебном поприще шло успешно. С 29 сентября 1802 г. он, вместе с Егоровым, "правит должность" адъюнкт-профессора в натурном классе, а 1 мая следующего года вступает в эту должность со штатным окладом. 1 сентября 1803 он получает звание академика за картину «Адам и Ева с детьми под деревом после изгнания из рая». Ревностно продолжая педагогическую деятельность, в свободное от занятий время он выполняет многочисленные оригиналы для копирования. Его учебные рисунки с произведений старых итальянских мастеров XVII века (Доменикино, Караччи, Гвидо Рени), а также Лосенко долго использовались в качестве образцов в академических классах. С 1 сентября 1806 г. Иванов уже официально утверждён в должности адъюнкт-профессора исторического класса. С 1812 — профессор за картину «Единоборство князя Мстислава Удалого с косожским князем Редедей». В 1820 году написал «Минерву, парящую в небесах» для чугунной лестницы Академии Художеств. Отставка Иванова в то время, когда он только что был отмечен знаком тридцатидвухлетней беспорочной службы, до сих представляется как следствие исключительно одного произвола Николая I, осудившего картину "Смерть генерала Кульнева"(1830). Атмосфера, сложившаяся в то время в академических стенах, убедительно показывает большую сложность происшедшего. Беспрецедентный случай отставки четырёх уважаемых профессоров - Иванова, С. С. Пименова и двух братьев Михайловых, один из которых был ректором,- свидетельствовал, что в Академии художеств шла жестокая борьба за главенствующее положение. На пути Шебуева, мечтавшего о месте ректора, стоял старший профессор Иванов. Через несколько лет его ученик Карл Брюллов, вернувшийся в Россию, получил на торжестве в честь своего возвращения лавровой венок, который он тут же возложил на голову стоявшего рядом с ним Иванова, показав этим поступком, что безгранично уважает своего учителя и во многом обязан ему своим успехом. Выйдя в отставку, Иванов продолжил работать, главным образом, по заказам. Оторванный от привычной трудовой обстановки, вместе с тем он сохранил интерес к судьбе учеников и всем академическим событиям. Конец Иванова особенно печален. В 1843 г. смерть унесла заботливую супругу. Вскоре Петербург покидает младший сын Сергей. Андрей Иванов остался на попечении внучки Е. Сухих — довольно легкомысленной особы, несомненно повинной в утере ряда работ А. И. и А. А. Ивановых. Скончался в июле 1848 г. от холеры. Погребён на Смоленском кладбище, могила не сохранилась. Был активным участником Вольного общества любителей словесности, наук и художеств.

Творчество

В живописи придерживался академической системы построения исторической картины. Иванов воплощал в своих произведениях идеи гражданственности и патриотизма («Смерть Пелопида», «Подвиг молодого киевлянина при осаде Киева печенегами в 968 году»). Много работал в жанре религиозной живописи для церквей Петербурга (иконы в Казанском и Преображенском соборах, в Конюшенной церкви, в церкви Почтамта и Михайловского замка). Также написал иконостасы для церкви св. благоверного князя Александра Невского в Варшаве, церкви Русской духовной миссии в Пекине и для Сионского собора в Тифлисе.

Его произведения, отличавшиеся прекрасным академическим рисунком и тонким колоритом, высоко ценились современниками. Иванов был выдающимся представителем старо-академической школы: отличный рисовальщик, прекрасно понимающий композицию, он писал свободно и в то же время добивался особого совершенства в моделировании формы. Как блестящий преподаватель, воспитавший много учеников, в том числе Карла Брюллова и своего сына Александра Иванова, занимает одно из видных мест в истории живописи России.

Литература

• Коровкевич С. В. Андрей Иванович Иванов // Искусство, М., 1972.
• Савинов А. Н., А. И. Иванов // Русское искусство… Первая половина 19 в., М., 1954.
• Сомов А. И. Иванов, Андрей Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Иванов, Андрей Иванович

– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.