Иванов, Владимир Иванович (партийный деятель)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Иванович Иванов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Секретарь Ярославского губкома ВКП(б)
декабрь 1920 — июль 1921
Предшественник: Николай Петрович Растопчин
Преемник: Иван Александрович Невский
Первый секретарь ЦК КП(б)
Узбекской ССР
13 февраля 1925 — 1927
Предшественник: Абдулло Рахимбаевич Рахимбаев
Преемник: Куприян Осипович Киркиж
Первый секретарь Северного крайкома ВКП(б)
март 1931 — 5 февраля 1937
Предшественник: Сергей Адамович Бергавинов
Преемник: Дмитрий Алексеевич Конторин
Народный комиссар лесной промышленности СССР
1 октября 1936 — 31 октября 1937
Предшественник: Семён Семёнович Лобов
Преемник: Михаил Иванович Рыжов
 
Рождение: 11 марта 1893(1893-03-11)
Тула, Тульская губерния Российская империя
Смерть: 15 марта 1938(1938-03-15) (45 лет)
Москва, СССР
Партия: РСДРПРСДРП(б)ВКП(б)
Образование: Московский университет
Профессия: врач
Деятельность: революционная и политическая

Владимир Иванович Иванов (11 марта 1893, Тула — 15 марта 1938, Москва) — советский партийный и государственный деятель.



Биография

Родился в Туле в семье кузнеца. В 1918 году окончил Медицинский факультет Московского университета.

Член РСДРП с 1915 года, большевик. В 1917 году — секретарь Хамовнического райкома РСДРП(б) в Москве. В октябре 1917 года — член Военно-революционного комитета и штаба Красной гвардии Басманного района.

С августа 1918 года — председатель Камышинского исполкома и уездной Чрезвычайной комиссии. С октября 1918 года — председатель Исполнительного комитета Камышинского уездного Совета.

С 18 сентября по 16 ноября 1919 года — член Реввоенсовета Ферганского фронта в Туркестанской АССР.

В 1919—1920 годах — ответственный организатор Басманного райкома РКП(б). В 1920—1921 годах — секретарь Ярославского губернского комитета РКП(б). В 1921—1924 годах — заведующий организационным отделом Московского комитета РКП(б).

В 1924 году — председатель Московской контрольной комиссии, заведующий Московской рабоче-крестьянской инспекцией. С 31 мая 1924 по 18 декабря 1925 — член Центральной контрольной комиссии РКП(б).

Со 2 июня 1924 по 18 декабря 1925 — кандидат в члены Президиума ЦКК ВКП(б). С октября 1924 года — секретарь Оргбюро ЦК ВКП(б).

В феврале 1925 года назначен первым секретарём ЦК КП(б) Узбекистана. В 1925-1934 годах — кандидат в члены ЦК ВКП(б). В 1927—1931 годах — второй секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). С марта 1931 года — первый секретарь Северного крайкома ВКП(б).

С 10 февраля 1934 года — член Центрального комитета ВКП(б). 1 октября 1936 года назначен Народным комиссаром лесной промышленности СССР.

1 ноября 1937 года был арестован и обвинён по делу «Антисоветского правотроцкистского блока». Признал себя виновным в организации в 1928 году кулацких восстаний на Кавказе, вредительстве, диверсиях и измене Родине. 13 марта 1938 года приговорён к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 15 марта 1938 года.

Посмертно реабилитирован в 1959 году.

Напишите отзыв о статье "Иванов, Владимир Иванович (партийный деятель)"

Примечания

Ссылки

  • [www.knowbysight.info/III/02804.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза. 1898—1991] (фото)

Отрывок, характеризующий Иванов, Владимир Иванович (партийный деятель)

Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.