Иванов, Гавриил Афанасьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гавриил Афанасьевич Иванов

Гавриил Афанасьевич Иванов
Дата рождения:

1826(1826)

Место рождения:

Жиздринский уезд, Калужская губерния, Российская империя

Дата смерти:

1901(1901)

Место смерти:

Москва,
Российская империя

Научная сфера:

римская и греческая словесность

Альма-матер:

Московский университет

Гавриил Афанасьевич Иванов (1826[1]—1901) — русский филолог-классик.

В 1846 году окончил 1-ю Московскую гимназию и поступил на историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета. Университетский курс окончил кандидатом в 1850 году. Служил чиновником канцелярии московского обер-полицмейстера (1853), затем был учителем латинского языка Одесской гимназии при Ришельевском лицее (1854).

С 1859 года — сторонний преподаватель латинского языка, затем исполняющий должность адъюнкта кафедры римской словесности (1860), экстраординарный (с мая 1872) и ординарный (с декабря 1872) профессор Московского университета. Будучи образцовым знатоком латинской и русской стилистики, он обращал главное внимание на точную и художественную передачу древних авторов при переводе на русский язык.

С 1884 года секретарь, а в 1885—1887 годы — декан историко-филологического факультета университета. С целью прекратить студенческие беспорядки был назначен в сентябре 1887 года ректором университета. После отставки в ноябре 1893 года был удостоен высочайшей благодарности «за усердное и вполне согласное с истинною пользою… исполнение им обязанностей ректора». В 1894—1899 годы вновь был деканом историко-филологического факультета[2].

С 1885 года — заслуженный профессор Московского университета; с 1890 года — почётный член Московского университета.

Одновременно с преподаванием в университете работал в лицее в память цесаревича Николая: преподаватель латинского языка (1868—1886), директор (1868—1870), заведующий педагогической частью (1878—1882), член правления (с 1882), почётный член (с 1892).

Среди работ Г. А. Иванова — опубликованный в виде билингвы перевод (с древнегреческого) музыкального-теоретического трактата Клеонида. Кроме перевода Иванов опубликовал обширный научный комментарий к этому древнему тексту, обнаруживающий глубокое знание других античных источников (прежде всего, «Элементов гармоники» Аристоксена и «Гармоники» Птолемея)[3].

Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.



Личная библиотека

В 1902 году личная библиотека Г. А. Иванова была поднесена в дар Московскому университету его наследниками племянниками К. И. и Л. И. Ивановыми — около 1800 томов книг греческих и римских авторов, изданий по истории музыки, астрономии. В настоящий момент библиотека профессора хранится в Отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ имени М. В. Ломоносова[4].

Напишите отзыв о статье "Иванов, Гавриил Афанасьевич"

Примечания

  1. По другим данным —1828
  2. [museum.guru.ru/personalii/rectors2.phtml?LastName=&Position=%D2%C5%CB%D4%CF%D2&Start=&Stop=&Facultet=%C9%D3%D4.-%C6%C9%CC%CF%CC%CF%C7%C9%DE%C5%D3%CB%C9%CA&Sort=1&strt=1&lngth=20 Ректоры и деканы Московского университета]
  3. Неизвестного автора Введение в гармонику. Перевод Г.А. Иванова // Филологическое обозрение, VII, кн. I–II (Москва, 1894) сс.3–46, 181–230.
  4. [nbmgu.ru/nbmgu/manuscript.aspx?sector=library Научная Библиотека МГУ | О библиотеке | Редкие книги и рукописи]

Литература

  • [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/5914 Биографический словарь]
  • Шаханов А. Н. Кураторы, директоры, ректоры Императорского московского университета (1755—1919) // Московский журнал. — 2005. — № 12. — С. 61.

Отрывок, характеризующий Иванов, Гавриил Афанасьевич

Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.