Иванов, Ларион Иванович

Ларион Иванович Иванов
Глава Посольского приказа
1676 — 1682
Монарх:	Фёдор III Алексеевич, Пётр I
Предшественник:	Артамон Сергеевич Матвеев
Преемник:	Василий Васильевич Голицын
Смерть:	1682(1682) Москва
Место погребения:	Красногорский Богородицкий монастырь

Ларио́н Ива́нович Ива́нов (ум. 1682, Москва) — российский государственный деятель, думный дьяк, возглавлял Стрелецкий, Посольский и другие приказы.

Начало карьеры

Л. И. Иванов начал приказную службу дьяком в Новой четверти под руководством боярина Б. М. Хитрово. В 1664 г. Хитрово перевели в Большой дворец, и он взял с собой Иванова. В источниках неоднократно отмечается, что Иванов был доверенным лицом Хитрово.

Во главе Стрелецкого приказа

2 октября 1669 г. Иванов был пожалован в думные дьяки и в тот же день впервые получил свой приказ — Стрелецкий. Стрелецкий приказ, кроме всего прочего, исполнял и полицейские функции. В результате Иванову пришлось принять участие в борьбе со старообрядцами. Его имя регулярно фигурирует в старообрядческих сочинениях. В них Иванов выступает как добросовестный и исполнительный слуга государя. В 1670 г. глава Стрелецкого приказа участвует в допросах ученика и духовного сына протопопа Аввакума инока Авраамия. Иванова руководил следствием над боярыней Ф. П. Морозовой и её сестрой Е. П. Урусовой. 16 ноября 1671 г. по решению царя и Думы архимандрит Чудова монастыря (будущий патриарх) Иоаким в сопровождении Иванова пришел арестовывать боярыню Морозову. На месте обнаружилось, что Морозова ожидает их прихода не одна, а вместе с княгиней Урусовой. Столкнувшись с супругой одного из влиятельных думцев, Иванов отказался даже допрашивать её. Сделал он это только после того, как Иоаким взял ответственность за допрос на себя. Проявленный первоначально пиетет не помешал главе Стрелецкого приказа позднее, после получения соответствующего распоряжения, руководить пыткой мятежных сестер.

Во главе Посольского приказа

Иванов возглавил Посольский приказ после опалы А. С. Матвеева (не позднее 4 сентября 1676 г.). Он не был профессиональным дипломатом. Его имя не встречается в документах в связи с заграничными посольскими службами. Столь ответственное назначение было данью его исполнительности и административным талантам. В приказе он занимался в основном финансовыми, организационными, кадровыми проблемами приказа (иногда с участием В. Бобинина, Е. Украинцева и П. Долгово). В период между 1679 г. и 1681 г. Иванов покидал Посольский приказ, оставаясь думным дьяком. Он был вхож в покои царя Федора Алексеевича и лично зачитывал царю куранты (обзоры иностранной прессы) в те дни, когда государь не слушал их на заседании Боярской думы.

Личность Л. И. Иванова

Во всех документах Иванов выступает как исполнительный и преданный своему делу государственный служащий. О его личных интересах известно мало. Сохранились сведения, что 21 октября 1674 г. он участвовал в пире, который Алексей Михайлович устроил для себя и ближних бояр «в новых маленьких хоромцах» в ночь перед праздником Казанской иконы Божьей матери. Данный пир сопровождался очень необычной потехой: «Играл в арганы немчин, и в сурну, и в трубы трубили, и в суренки играли, и по накрам, и по литаврам били ж во все». Царь потчевал своих приближенных «вотками, ренским, и романею, и всякими питии, и пожаловал их своею государевою милостию: напоил их всех пьяных». Участники пира разъехались по домам под утро. Эта светская забава была нарушением норм благочестивого поведения и вызвала недовольство патриарха. Данных о том, соответствовала ли она личным вкусам Иванова или же думный дьяк участвовал в ней вопреки своему желанию по воле начальства, нет. Однако первое предположение кажется более верным, поскольку сам факт приглашения Иванова на проходившее в очень узком кругу застолье вряд ли случаен. Так или иначе присутствие на подобном концерте, безусловно, расширило представления Иванова о европейской культуре. Известия об интересе думного дьяка к «редкостям» появляются при трагических обстоятельствах. Во время восстания в Москве 1682 г. стрельцы убили Иванова. У него нашли «незнама какие гадины, иные называли морския рыбы о семи хвостах и о пяти».

Гибель

Л. И. Иванов погиб во время стрелецкого восстания 1682 г. Стрельцы знали, что их бывший начальник является сторонником Нарышкиных. Он пользовался авторитетом у некоторых стрельцов и мог организовать усмирение бунта. Иванова убили вместе с его сыном Василием, а их двор разграбили. Официально стрельцы объясняли свои действия следующим образом: «…да он же, Ларион, похвалялся, хотел ими (стрельцами) безвинно обвешать весь Земляной город вместо зубцов Белого города; да у него ж, Лариона, взяты гадины змеиным подобием… А думного дьяка Лариона Иванова сына Василия убили за то, что он ведал у отца своего на наше государское пресветлое величество злыя отравныя гадины, в народе не объявлял». Этих «гадин» стрельцы привязали на длинный шест, на который позднее водрузили и голову казненного ими боярина Ивана Кирилловича Нарышкина.

Литература

• Шамин C. М. К вопросу о частном интересе русских людей к иностранной прессе в России XVII столетия // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2007. — № 2 (28). — С. 50—53.

Отрывок, характеризующий Иванов, Ларион Иванович

– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.