Иванов, Николай Максимович (генерал)

Николай Максимович Иванов
Дата рождения	19 ноября 1859(1859-11-19)
Место рождения	станица Исправная, Кубанская область, Российская империя
Дата смерти	1 марта 1935(1935-03-01) (75 лет)
Место смерти	Скопье (Югославия)
Принадлежность	Российская империя Российская империя ВСЮР Королевство Югославия Королевство Югославия
Род войск	пехота
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	133-й пехотный Симферопольский полк 2-я бригада 7-й Сибирской стрелковой дивизии 2-я бригада 21-й пехотной дивизии 52-я пехотная дивизия 3-й Кавказский армейский корпус
Награды и премии	Орден Святого Станислава 3-й ст. (1888) Орден Святой Анны 3-й ст. (1894) Орден Святого Станислава 2-й ст. (1897) Орден Святой Анны 2-й ст. (1904) Орден Святого Владимира 3-й ст. (1913) Георгиевское оружие (1915) Орден Святого Станислава 1-й ст. (1915) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1915)

Николай Максимович Иванов (1859—1935) — генерал-лейтенант, командир 3-го Кавказского армейского корпуса во время Первой мировой войны.

Биография

Родился 19 ноября 1859 года в станице Исправной на Кубани, происходил из потомственных дворян Смоленской губернии.

Начальное образование получил в 1-й Санкт-Петербургской военной гимназии. 14 августа 1877 года зачислен в 1-е военное Павловское училище, откуда выпущен 8 августа 1879 года портупей-юнкером был произведен в прапорщики с переименованием в подпоручики артиллерии с зачислением в 3-ю резервную артиллерийскую бригаду, затем поступил в 3-й стрелковый ЕВ полк. Младший офицер, адъютант.

1 января 1885 года Иванов был произведён в поручики с зачислением по гвардейской артиллерии и далее служил в лейб-гвардии 1-м стрелковом полку, 1 апреля 1890 года был произведён в штабс-капитаны и 34 марта 1896 года — в капитаны, шесть с половиной лет командовал ротой . Произведённый 6 декабря 1901 года в полковники Иванов затем около пяти лет командовал батальоном в лейб-гвардии резервном пехотном полку и 13 марта 1906 года был назначен командиром 133-го пехотного Симферопольского полка.

14 июля 1910 года Иванов был произведён в генерал-майоры и назначен командиром 2-й бригады 7-й Сибирской стрелковой дивизии, а 14 января 1914 года переведён на должность командира 2-й бригады 21-й пехотной дивизии.

Во время Первой мировой войныбыл выбран "почетным стариком" станицы Исправной Баталпашинского отдела Кубанского Казачьего Войска. Иванов сражался с немцами в Польше и за боевые отличия был удостоен нескольких наград. Высочайшим приказом от 6 января 1915 года Иванов был награждён Георгиевским оружием. Высочайшим приказом от 15 апреля того же года Иванов был удостоен ордена св. Георгия 4-й степени

За то, что, переправившись 26 сент. 1914 г. у д. Павловице на левый берег р. Вислы под натиском сильнейшего противника, продвинулся вперёд и закрепился, и, несмотря на большие потери, отбросил германцев и удержал все нужные для подходящего 17-го корпуса позиции, которые и были спокойно заняты этим корпусом, что в результате вызвало отступление германцев.

1 июля 1915 года Иванов был назначен командующим 52-й пехотной дивизией и 16 января 1916 года произведён в генерал-лейтенанты (старшинство в чине установлено с 26 сентября 1914 года) с утверждением в должности. В июле—августе 1917 года он командовал 3-м Кавказским армейским корпусом, с ним прошел всю войну.

После Октябрьской революции Иванов служил в Добровольческой армии и Вооружённых силах Юга России, а в 1920 году эмигрировал в Югославию, поступил на службу в армию королевства СХС, служил Скопленском военном округе. Скончался в возрасте 76 лет 1(2) марта 1935 года в Скопле.

Награды

Среди прочих наград Иванов имел ордена:

• Орден Святого Станислава 3-й степени (1888 год)
• Орден Святой Анны 3-й степени (1894 год)
• Орден Святого Станислава 2-й степени (1897 год)
• Орден Святой Анны 2-й степени (1904 год)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1913 год)
• Георгиевское оружие (6 января 1915 года)
• Орден Святого Станислава 1-й степени с мечами (10 января 1915 года)
• Орден Святого Георгия 4-й степени (15 апреля 1915 года)

а также награждён всеми боевыми орденами до "Белого орла" включительно и Командорским крестом Почетного легиона.

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. — М., 2009. — С. 569. — ISBN 978-5-9524-4166-8
• Высочайшие приказы по Военному ведомству. К № 1282 «Разведчика». — С. 517
• Список полковникам по старшинству. Составлен по 1 мая 1902 года. — СПб., 1902. — С. 888.
• Список генералам по старшинству. Составлен по 15 апреля 1914 года. — Пг., 1914. — С. 627.
• Шабанов В. М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. Биобиблиографический справочник. — М., 2004. — С. 533. — ISBN 5-89577-059-2
• Иллюстрированное приложение к газете «Новое время». — 17 (30) января 1915 г. — № 13955
• Чуваков В.Н. - Незабытые могилы т.3 стр.27-28 2001

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1196 Иванов Николай Максимович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Иванов, Николай Максимович (генерал)

– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.