Иванов, Сергей Васильевич

Сергей Иванов
О. Э. Браз. «Портрет художника Сергея Васильевича Иванова», (1909, Государственная Третьяковская галерея)
Дата рождения:	4 (16) июня 1864(1864-06-16)
Место рождения:	Руза, Российская империя
Дата смерти:	3 (16) августа 1910(1910-08-16) (46 лет)
Место смерти:	дер. Свистуха, Московская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Жанр:	сюжетные картины
Стиль:	критический реализм
Влияние:	И. М. Прянишников Е. С. Сорокин
Работы на Викискладе

Серге́й Васи́льевич Ивано́в (4 [16] июня 1864, Руза — 3 [16] августа 1910, деревня Свистуха (ныне Дмитровского района Московской области)) — русский живописец.

Биография

Ранние годы

Сергей Иванов родился 4 (16) июня 1864, в городке Руза Московской губернии в семье акцизного чиновника. Художественные наклонности у него проявились рано, однако его отец считал, что художника из сына не выйдет и, не видя разницы между живописью и черчением, прочил сына в инженеры. Так после окончания уездного училища в 1875 году в возрасте 11 лет Сергей, по воле отца, поступил в Константиновский межевой институт.

Институт тяготил его, и по совету П. П. Синебатова, сослуживца отца, «вечного студента» Академии художеств и с благословения В. Г. Перова, высоко оценившего его рисунки, 14-летний Сергей Иванов как «вольный посетитель сверх контингента» с осени 1878 года начинает заниматься в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда в следующем году поступил, оставив межевой институт. В училище Иванов занимался до 1882 года. Среди его наставников были И. М. Прянишников, Е. С. Сорокин.

С 1882 по 1884 год Сергей Иванов учился в петербургской Академии художеств. Там были написаны «Слепцы» (1883, ЕМИИ).

Занятия в Академии проходили успешно, однако неудовлетворенность академическими порядками и материальные затруднения вынудили Иванова, уже перешедшего в последний, натурный, класс, покинуть Академию и переехать в Москву. В 1884 Сергей возвратился в Московское училище живописи, ваяния и зодчества и закончил его в 1885 году.

К последнему периоду обучения относятся картины «Больная» (1884, местонахождение неизвестно), «У кабака» (1885, местонахождение неизвестно), «К помещице с просьбой» (1885; местонахождение неизвестно), «У острога» (1884—1885, ГТГ), «Агитатор в вагоне» (1885, ГЦМСИР). К этому времени относится начало работы над темой переселенчества (цикл 1885—1890 гг.).

Переселенческая тема (1885—1889)

Уже на последних курсах Сергей Иванов обращается к острым социальным проблемам. В частности, его внимание привлекло характерное для русской деревни последней четверти XIX века явление: во второй половине 1880-х годов началось переселение в Сибирь. После реформы 1861 года возникла необходимость в решении земельного вопроса. Правительство видело выход в переселении безземельных крестьян в этот обширный малозаселённый край. Только за последние десятилетия XIX века несколько миллионов крестьян оставили свои ничтожные наделы, убогие избы и отправились на поиски «благодатных земель». В одиночку, с женами и детьми, небольшими партиями, унося с собой свой утлый скарб, пешком и на подводах, а если повезет, то и по железной дороге, устремлялись они, вдохновленные утопическими мечтами о «Беловодье» или «Белой Арапии», навстречу тяжелым испытаниям и чаще всего жестоким разочарованиям. Трагедия безземельных крестьян, уходивших со своих исконных мест, из центральных губерний на окраины страны — в Сибирь и сотнями гибнущих в пути, — вот основная мысль цикла картин Иванова. Он запечатлел сцены крестьянской жизни в нарочито тусклых, «скорбных» по колориту картинах о переселенцах.

Испросив в Московском художественном обществе свидетельство на «проезд и жительство» в ряде губерний от Московской до Оренбургской, Иванов расстается с училищем, не получив даже свидетельства на звание учителя рисования. С этого времени Иванов становится своеобразным летописцем трагического явления в жизни русского пореформенного крестьянства.

В 1885-1889 Иванов проехал по Самарской, Саратовской, Астраханской и Оренбургской губерниям и по личным впечатлениям создал серию живописных работ, рисунков и литографий — «Переселенцы», в которых правдиво показал трагическую судьбу крестьян.

Художественный критик Сергей Глаголь (псевдоним С. С. Голоушева) так рассказывает об этом периоде жизни и творчества Иванова:

… Десятки вёрст прошёл он с переселенцами в пыли русских дорог, под дождём, непогодой и палящим солнцем в степях, много ночлегов провёл с ними, заполняя свой альбом рисунками и заметками, много трагических сцен прошло перед его глазами, и в голове его сложился ряд картин, действительно способных нарисовать эпопею русских переселений.

В картинах и рисунках Иванова предстают ужасающие сцены переселенческой жизни. Надежда и отчаяние, болезни и смерть рядом с людьми, странствующими по просторам России. В эти годы написаны картины: «На новые места. Русь идёт!» (1886, Зарайский кремль; эскиз 1885, НХМ РБ), «Переселенцы. Ходоки» (1886, БГХМ им. М. В. Нестерова), «Обратные переселенцы» (1888, Национальная галерея Республики Коми) и первая серьёзная картина художника «В дороге. Смерть переселенца» (1889, ГТГ), принёсшая молодому художнику известность.

Следующим разделом социальной эпопеи Иванова была «арестантская серия». Работа над ней по времени иногда смыкалась с «переселенческим циклом»; тогда же художник создал: «Беглый», эскиз (1886, ГТГ), «Бунт в деревне» (1889, ГЦМСИР), «Отправка арестантов» (1889, ГЦМСИР), «Бродяга» (1890, местонахождение неизвестно). Картина «Этап» (1891, картина погибла, вариант в Саратовский государственный художественный музей им. А. Н. Радищева) словно подытоживает «арестантскую серию».

На рубеже 1889—1890 годов Сергей Иванов наряду с Серовым, Левитаном, Коровиным — признанный лидер среди московских художников молодого поколения. Тогда же он посещал поленовские «рисовальные вечера», которые организовывали В. Д. Поленов и его супруга, и находил там поддержку и одобрение.

Период исторических произведений

С середины 1890-х годов начинается новый период в творчестве художника, связанный с созданием исторических произведений. В исторической живописи Иванова есть черты, роднящие его с искусством Сурикова и Рябушкина. Живописцу понятно состояние возбужденной массы в острые драматические моменты («Смута», 1897, Музей-квартира И. И. Бродского); «По приговору веча», 1896, частное собрание), его влечет сила русских народных характеров и он, подобно Рябушкину, находит красоту в явлениях народного быта, утверждает понимание этой красоты русским человеком. Иванов чутко улавливает живописные искания времени; его произведения этих лет приобретают особую колористическую звучность.

В 1899 году Сергей Иванов был принят в «Товарищество передвижников». В настоящее время его, наряду с Архиповым, Рябушкиным, причисляют к «поздним передвижникам», то есть ко второму поколению художников-передвижников, существенно обновивших изобразительный язык представителей старшего поколения.

Однако поиск иных тем и способов выражения внутреннего состояния продолжался. Иванов, неудовлетворенный (по его словам) «милыми сценками», преобладавшими в бытовом жанре передвижников, стремился к искусству остродраматическому, чутко передающему «биение человеческой души». Он постепенно, возможно, под влиянием работы на пленэре изменил свой рисунок и палитру. Это произошло в 1903, в годы создания Союза русских художников, в котором Иванов сыграл определенную роль. Художник обратился к историческому жанру, писал портреты своих близких, иллюстрировал книги. Он оставался художником-реалистом, несмотря на наступившие времена поисков, модерна, отказа от предметного искусства.

Иванов выступил новатором исторического жанра, компонуя эпизоды русского Средневековья — в духе стиля модерн — почти как кинокадры, захватывающие зрителя своим динамичным ритмом, «эффектом присутствия» (Приезд иностранцев в Москву XVII столетия, 1901); «Царь. XVI век» (1902), Поход москвитян. XVI век, 1903). В них художник по-новому взглянул на историческое прошлое родины, изображая не героические моменты событий, а сцены быта из древнерусской жизни. Некоторые образы написаны с оттенком иронии, гротеска. В 1908-13 годах выполнил 18 работ для проекта «Картины по русской истории».

Революционные годы — последние годы

В 1905 году Сергей Васильевич стал обладателем почетного звания академика. Своеобразные черты нервного «протоэкспрессионизма» с особой силой проступили у него в образах первой русской революции, в том числе в знаменитой картине «Расстрел» (1905, Историко-революционный музей «Красная Пресня», филиал ГЦМСИР), поразившей современников пронзительно отчаянным звучанием протеста.

Во время вооруженного восстания 1905 года в Москве он был его свидетелем и участником — оказывал помощь раненым в уличных боях студентам прямо в здании Московского университета на Моховой улице. Сохранились его рисунки жандармов и казаков, которые во время восстания квартировали в Манеже, возле Кремля. Картину, о которой пойдет речь, Иванов не показал даже своим близким. Поэтому неизвестно точно, как он хотел её назвать. Картину после смерти художника обнаружила его жена и показала её на посмертной выставке под названием «Эскиз», хотя это законченная работа. Название «Расстрел» картина получила уже при советской власти.

Позже художник работает над картиной «Едут! Карательный отряд» (1905—1909, ГТГ).

Он преподавал в Строгановском художественно-промышленном училище (1899—1906), в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1900/1903-1910).

Был участником выставок Московского общества любителей художеств (1887, 1889, 1894), Товарищества передвижников (1887—1901), «36 художников» (1901, 1902), «Мир искусства» (1903), Союза русских художников (1903—1910).

Плодотворно работал и как мастер офорта и литографии, а также как иллюстратор произведений Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, А. С. Пушкина и др.

Умер Иванов в возрасте 46 лет от сердечного приступа 3 (16) августа 1910 года у себя на даче в деревне Свистуха на берегу речки Яхромы.

Галерея

• Иванов Переселенцы Ходоки 1886.jpg

  «Переселенцы. Ходоки». 1886.

• S. V. Ivanov. On the road. Death or a migrant. (1889).jpg

  «В дороге. Смерть переселенца». 1889. ГТГ.

• S. V. Ivanov. Trade negotiations in the country of Eastern Slavs. Pictures of Russian history. (1909).jpg

  «Торг в стане восточных славян».

• Monomachos at Uvetichi.jpg

  «Съезд князей в Уветичах», 1910

• S. V. Ivanov. Campaign of Muscovites. XVI century. (1903).jpg

  «Поход Войска Московской Руси», XVI век, картина 1903.

• Review of service class people.jpg

  «Смотр служилых людей», не позднее 1907

• S. V. Ivanov. At the guarding border of the Moscow state. (1907).jpg

  «На сторожевой границе Московского государства». 1907. Картина для издательства И. Н. Кнебеля. Местонахождение неизвестно.

• Zemskysobor.jpg

  «Земский собор (XVII в.)». 1908. Картина для издательства И. Н. Кнебеля.

• S. V. Ivanov. Yuri's Day. (1908).jpg

  «Юрьев день». 1908.

• Living of East Slavs by Ivanov.jpg

  «Жильё восточных славян.»1909

• Streltsi.jpg

  Стрельцы

• Tushino.jpg

  Смутные времена

Литература

• «1989. Сто памятных дат». Художественный календарь. Ежегодное иллюстрированное издание. М. 1988. Статья В. Петрова.
• А. Ф. Дмитриенко, Э. В. Кузнецова, О. Ф. Петрова, Н. А. Федорова. «50 кратких биографий мастеров русского искусства». Ленинград, 1971 г. Статья А. Ф. Дмитриенко.

Ссылки

• [www.artlib.ru/index.php?id=11&idp=0&fp=2&uid=954&idg=0&user_serie=0 С. В. Иванов на сайте Библиотеки изобразительных искусств. 24 репродукции]
• [web.archive.org/web/20040923180807/www.sgu.ru/ogis/katalog/rus/frames2.htm С. В. Иванов в Саратовском государственном художественном музее им. А. Н. Радищева.]
• [archive.is/20130418002523/www.sgu.ru/rus_hist/authors/?aid=48 С. В. Иванов на сайте СГУ. 17 репродукций]
• [tphv.ru/ivanov.php С. В. Иванов на сайте товарищества художников-передвижников]
• [www.art-catalog.ru/artist.php?id_artist=95 Краткая биография и 14 репродукций картин С. В. Иванова]

Отрывок, характеризующий Иванов, Сергей Васильевич

Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.