Иванов-Классик, Алексей Фёдорович

Алексей Фёдорович Иванов
Псевдонимы:	Классик, Ивановский, Старый воробей
Род деятельности:	поэт
Годы творчества:	1861—1894
Язык произведений:	русский
[az.lib.ru/i/iwanowklassik_a_f/ Произведения на сайте Lib.ru]

Алексе́й Фёдорович Ивано́в, псевдоним Кла́ссик (1841—1894) — русский писатель, известный своими юмористическими стихами.

Биография

Отец Алексея, уроженец Любимского уезда Ярославской губернии, был крепостным крестьянином графа Бутурлина, служил в Санкт-Петербурге приказчиком. Скопив деньги, он выкупился на волю и открыл собственную торговлю сукном. Алексей родился 2 (14) февраля 1841 года в Санкт-Петербурге. Детство мальчик провёл в деревне. Благодаря полуграмотной сестре рано научился читать, один год проучился в школе. В 11 лет отец забрал его в лавку и стал приучать к торговле. К стремлению сына к самообразованию он относился весьма недоброжелательно. Алексей же любил читать, особенно ему нравилась серия «Классики русской литературы» А. Ф. Смирдина, за что соседи-приказчики из соседнего книжного магазина, дававшие ему это издание, в шутку прозвали Иванова «классиком».

После смерти отца в 1861 году Алексею досталась лавка на Апраксином рынке, но он мало интересовался торговлей. Вскоре у Иванова стали собираться увлекающиеся литературой студенты, бедные актёры, писатели (Г. Н. Жулёв, Н. И. Кроль, В. И. Немирович-Данченко) и т. п. В 1862 году во время городского пожара лавка сгорела и Иванову пришлось идти работать конторщиком в одну из кладовых Гостиного двора.

Первым печатным произведением Иванова, писавшего под псевдонимом Классика, было стихотворение «На смерть Никитина» («Санкт-Петербургский вестник», 1861). В. С. Курочкин, заметив в нём талант, пригласил его в число постоянных сотрудников «Искры». С тех пор Иванов окончательно бросил торговлю и напечатал множество стихотворений в «Петербургском листке», а также «Деле», «Будильнике» и других периодических изданиях. В 1880-х годах он печатался в юмористических журналах «Заноза», «Стрекоза», «Осколки», «Всемирная иллюстрация». Его написанные бойким стихом, обыкновенно с «гражданской» подкладкой, «песни», изданы отдельными сборниками: «Песни Классика» (1873), «На рассвете» (1882) и «Стихотворения» (1891). В 1874 году вышла его повесть «Беспутные дети». Иванов много путешествовал: был на Кавказе, в Сибири, на Украине, в Крыму, в Австрии, Италии и Германии. Свои воспоминания о поездках он собрал в книге «Весёлый попутчик» (1889).

Умер в Санкт-Петербурге 3 (15) января 1894 года от крупозного воспаления лёгких.

Из детских разговоров

Иванов-Классик — автор стихотворения «Из детских разговоров» («В июле по деревне нашей / Спеша домой в жару дневную, / Брели два брата, Коля с Яшей, / И встретили свинью большую…»), опубликованного в сборнике «Чтец-декламатор», затем перепечатанного в 1907 году без подписи в журнале «Кадетский досуг». Это стихотворение, ставшее популярным в гимназической и юнкерской среде (см., например, свидетельство в повести Валентина Катаева «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона»), в 1922 году было переписано в тетрадь Даниилом Хармсом (с искажениями «В июле как-то в лето наше / Идя бредя в жару дневную…») и несколько раз перепечатывалось в собраниях сочинений как самое раннее из известных его стихотворений. Атетезу обосновал А. Л. Дмитриенко в статье «Мнимый Хармс».

Литература

• «Исторический вестник», 1894, кн. 2, с. 583—584;
• «Русское обозрение», 1894, кн. 9, с. 219—221; кн. 10, с. 951;
• Коринфский А. А. Ф. Иванов (Классик), некролог // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1894. — Т. 51, № 1303. — С. 46—47.
• Астафьев А. В., Астафьева Н. А. А. Ф. Иванов-Классик // Писатели Ярославского края. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1974. — С. 164-168. — 248 с. — 5000 экз.

Ссылки

• [az.lib.ru/i/iwanowklassik_a_f/ Иванов-Классик] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.lubim.info/ivanov.html Биография] на неофициальном сайте Любима

Отрывок, характеризующий Иванов-Классик, Алексей Фёдорович

– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.