Мацуи, Иванэ

Мацуи Иванэ
松井 石根
Мацуи Иванэ
Принадлежность	Японская империя
Род войск	армия
Годы службы	1904—1938
Звание	генерал
Командовал	Тайваньская армия Шанхайская экспедиционная армия Центрально-Китайский фронт Центрально-Китайская экспедиционная армия
Сражения/войны	Русско-японская война Японо-китайская война (1937—1945)
Награды и премии
Связи	Принц Ясухико
В отставке	1938

Мацуи Иванэ (яп. 松井 石根, 27 июля 1878 — 23 декабря 1948) — генерал Японской императорской армии.

Мацуи родился в префектуре Айти, он был шестым сыном в самурайской семье, происходившей из княжества Овари, принаждлежавшего клану Токугава. В 1897 году закончил Рикугун сикан гакко, участвовал в русско-японской войне, после войны учился в Рикугун дайгакко, откуда выпустился в 1906 году.

С 1919 по 1921 годы Мацуи командовал 29-м полком. В 1921—1922 годах служил при штабе Владивостокских экспедиционных сил, участвовавших в интервенции в Россию. В 1922—1924 перешёл в военную разведку и возглавил «Харбинское агентство специальных операций» в Маньчжурии, потом командовал 35-й пехотной бригадой. С 1925 по 1928 годы возглавлял 2-е бюро Генерального штаба, затем оставался при Генеральном штабе до 1929 года, когда был произведён в генерал-майоры и стал командиром 11-й дивизии.

В 1931—1932 годах Мацуи был членом японской делегации на Всемирной конференции по разоружению, проходившей в Женеве, после чего опять служил при Генеральном штабе. В 1933 году был произведён в генералы и до 1935 года был членом Высшего военного совета (с годичным перерывом в 1933—1934, когда он возглавлял Тайваньскую армию). В 1933 году он стал одним из учредителей «Великой Азиатской ассоциации», а также основал «Тайваньскую Азиатскую ассоциацию». Он был награждён Орденом Восходящего солнца 1-го класса. В 1935 году Мацуи вышел в отставку.

После начала японо-китайской войны Мацуи был вновь призван на службу, и 15 августа 1937 года возглавил Шанхайскую экспедиционную армию, принявшую участие в сражении за Шанхай (японский историк Хироси Ёсида утверждает, что это назначение было сделано лично императором Хирохито, а основанием для этого выбора послужила дружба Мацуи с китайским президентом Чан Кайши). 7 ноября 1937 года Шанхайская экспедиционная армия и 10-я армия были слиты в Центрально-Китайский фронт, который опять же возглавил Мацуи. 10 декабря 1937 года Центрально-Китайский фронт начал наступление на Нанкин, завершившемся Нанкинской резнёй. 17 декабря 1937 года Мацуи торжественно вступил в Нанкин. После этого Центрально-Китайский фронт был расформирован, а из входивших в него частей образована Центрально-Китайская экспедиционная армия.

Хотя сам Мацуи из-за болезни отсутствовал в Нанкине в то время, когда там совершались преступления, широкий международный резонанс вынудил японское правительство сместить руководящий состав участвовавших в них войск, и в 1938 Мацуи был отозван в Японию, где вновь вышел в отставку и удалился в родной Атами в префектуре Сидзуока.

После капитуляции Японии Мацуи был арестован оккупационными властями и обвинён в совершении военных преступлений в Китае. В 1948 году на Международном военном трибунале по Дальнему Востоку в ходе Токийского процесса Мацуи был признан в совершении военных преступлений категории B и C, и приговорён к смертной казни через повешение. Приговор был приведён в исполнение 23 декабря 1948 года в токийской тюрьме Сугамо.

Отрывок, характеризующий Мацуи, Иванэ

– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.