Иван Иванович (князь рязанский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Был и другой рязанский князь с таким именем — Иван Иванович Коротопол.
Иван Иванович
Великий князь рязанский
1500 — 1521
Предшественник: Иван Васильевич
Преемник: Княжество Рязанское потеряло автономию
 
Вероисповедание: Православие
Рождение: 1496(1496)
Смерть: 1533 (или 1534)
Великое княжество Литовское
Род: Святославичи
Отец: Иван Васильевич
Мать: Аграфена Васильевна

Иван Иванович (Иоанн Иоаннович) (14961533/1534, Великое княжество Литовское) — последний Великий князь рязанский. Сын Ивана Васильевича и Аграфены Васильевны. Формально пришел к власти в малолетстве в 1500 году. Фактически во время его малолетства правили сначала мать и бабка Анна Васильевна, сестра Ивана III, которые в своей политике полностью поддерживали Московского князя.





Политическая ситуация

К началу правления князя Ивана Московское княжество подчинило себе все независимые русские княжества, за исключением Рязанского. Московские князья Иван III и Василий III осознавали себя не просто первыми среди русских князей, а «Государями всея Руси». Главными их задачами в реализации этого лозунга были: присоединение русских земель, входивших в состав Речи Посполитой, ликвидация независимости Рязанского княжества, ликвидация автономии удельных князей. Борьба за воплощение этих планов велась жестко и бескомпромиссно. В конце XV века, при правлении Ивана III, рязанское княжество не противодействовало московскому и в основном шло в фарватере московской политики. Этому способствовал и династический брак, так как княгиня Рязанская Анна Васильевна была родной сестрой Ивана III. Роль Москвы в Рязанских делах усилилась в связи с переходом удельных князей пронских под власть Москвы, а также в связи с передачей в 1503 году обширных владений в Рязанских землях, принадлежащих бездетному дяде Ивана Ивановича Федору Васильевичу, по завещанию Москве. Поэтому политика матери Ивана Ивановича видимо была вынужденно промосковской, так как осознавалось, что любые намеки на самостоятельный курс будут использованы в качестве повода для агрессии со стороны Москвы, как это только что произошло с ликвидацией независимости Тверского княжества. В договоре между Московским княжеством и Литвой в 1508 году Рязанское княжество указывается как Московское владение, в дела которого Литва не должна вмешиваться. Московские князья видимо имели возможности приобрести явных и тайных сторонников в правящей среде Рязани. Кроме материальных ресурсов для этого было и идеологическое обоснование. Необходимость объединения и укрепления единого Русского государства уже воспринималась как благо.

Кратковременное правление князя Ивана

Согласно БСЭ Иван отнял власть у матери в 1516 с помощью крымского царевича Богатыря. Однако достоверно известно только о самом факте разорения Богатырем окраин Рязанского княжества. Как конкретно обстояли дела при Рязанском дворе и как набег татар мог помочь Ивану неизвестно. Согласно сохранившимся документам в 1513/14 году докладная заемная докладывалась Аграфене, а через год аналогичная бумага уже Ивану. Войдя в возраст и придя к власти Иван попытаться возвратить независимость Рязанского княжества. Для этого он решил установить дружественные отношения с крымским ханом Мехмед Гераем и дал знать о намерении жениться на его дочери. Вероятно об этом донесли Василию III. Василий пригласил Ивана в Москву; тот не хотел ехать, но приближенный боярин его Семен Крубин или Коробьин, возможно агент Москвы, уговорил своего князя ехать в Москву. В Москве князя схватили и посадили под стражу, а мать его заключили в монастырь. В города Рязанского княжества были посланы Московские наместники и его автономия была ликвидирована. Рязань и другие города княжества не оказали какого-либо сопротивления. Согласно С. М. Соловьёву это было в 1517 году, а по мнению О. В. Творогова в 1520. Под 1517 годом арест князя Ивана фигурирует в Устюжской летописи, однако известны жалованные грамоты Ивана Ивановича с 1514 года по 4 июня 1519 год.

Конец жизни

Когда в 1521 г. к Москве подступали войска крымского хана Мехмед Герая, в происходившей в Москве сумятице Иван сумел бежать в Рязанскую землю. Он надеялся использовать набег татар для восстановления на престоле. Однако он не примкнул к татарам, а скрытно отправился в свои владения. Он имел какую-то свиту, из которой отрядил Димитрия Сунбулова и Наску с посланием для своих сторонников[1]. Однако его посланцы были перехвачены и он уже не мог найти поддержки в Рязани. Московский наместник в Переяславле Образцов-Симский-Хабар, взял со служилых людей клятву, что если беглый князь придёт к ним с татарами, они будут биться с ним. Когда татары были отбиты от Переяславля, Иван бежал в Литву. Там он получил от Сигизмунда I, короля Польши и Великого князя Литовского в пожизненное владение местечко Стоклишки[2].

Крымский хан пытался переманить Ивана к себе, и переговарился об этом с Сигизмундом. Но тот заявил хану, что не может принудить Ивана, но предлагал ему это. Наконец, Иван согласился, оговорив, что хан не будет удерживать его против воли. Ответ хана на это неизвестен, однако Иван остался в Литве, где и умер в 1533 или 1534 г.

Семья

Отец: Иван Васильевич (1467—1500) — великий князь рязанский (1483—1500).

Мать: Аграфена Васильевна — дочь князя Василия Ивановича Бабича.

Детей не имел.

Иван Иванович (князь рязанский) — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фёдор Ольгович Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
Иван Фёдорович Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Софья Дмитриевна Московская
 
 
 
 
 
 
 
Василий Иванович Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иван Васильевич Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Василий I Дмитриевич
 
 
 
 
 
 
 
Василий II Тёмный
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Софья Витовтовна
 
 
 
 
 
 
 
Анна Васильевна
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ярослав Владимирович Боровский
 
 
 
 
 
 
 
Мария Ярославна
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мария Фёдоровна Кошкина-Голтяева
 
 
 
 
 
 
 
Иван Иванович Рязанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Семён Дмитриевич Друцкий
 
 
 
 
 
 
 
Иван Семёнович Баба Друцкий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Василий Бабичев-Друцкий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Аграфена Васильевна
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

Напишите отзыв о статье "Иван Иванович (князь рязанский)"

Примечания

  1. Во главе приверженцев молодого князя стояли следующие фамилии рязанских бояр: Кобяковы, Сунбуловы, Коробьины, Глебовы, Олтуфьевы и Калемины (История Рязанского княжества, Д.И.Иловайский)
  2. ныне Литва

Источники

Литература

Отрывок, характеризующий Иван Иванович (князь рязанский)

– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.