Мелешко, Иван
Ива́н Меле́шко (белор. Iван Мялешка) — литовский шляхтич, апокрифический каштелян Смоленска, известный своею «Речью» обращённой к Сигизмунду III на Сейме в Варшаве.
Споры об историчности
Достоверность исторического существования Ивана Мелешко некоторое время в конце XIX — в начале XX века подвергалась сомнению. Так, например, Н. Ф. Сумцов в своей статье «Речь Ивана Мелешка, как литературный памятник» и проф. М. К. Добрынин, считали, что «Речь Ивана Мелешко» явлеятся литературным памятником XVI века, политическим памфлетом, автор которого неизвестен[1][2].
В то же самое время первые исследователи «Речи»,Ю.Немцевич, М.Вишневский, П. А. Кулиш, М. И. Костомаров — нисколько не сомневались, что «Речь Мелешки» была действительно произнесена на Варшавском сейме в 1589 г. смоленским каштеляном (комендантом крепости) Иваном Мелешко, как об этом сказано в названии самого произведения.[3]
В поддержку исторического существования Ивана Мелешко также выступили известный белорусский исследователь Д. И. Довгялло и профессор Варшавского университета И. Н. Первольф. Первольф в своем труде «Славяне, их взаимные связи и отношения» (т. ІІІ, ч. II, Варшава, 1893, стр. 166) привёл доказательства исторического существования Ивана Мелешко, который действительно был каштеляном смоленским, но несколько позже в 1615—1623 годах, а до этого был каштеляном мстиславльским в 1603—1610 годах.
Речь и её авторство
«Речь Ивана Мелешко» представляет собой образец социально-политической сатиры, высмеивающей разнузданные нравы польской шляхты, погрязжей в коррупции и ханженстве. Автор возмущается результатами Люблинской унии и отстаивает интересы жителей Великого княжества Литовского (литовцев и белорусов), страдающих от польского угнетения.
Как уже говорилось, первые исследователи речи не сомневались ни в подлинности речи, ни в её авторстве. Согласно мнению Сумцова и Добрынина, речь была написана в XVI веке, но анонимным автором. С анонимностью автора согласен и Первольф, который, однако, относит речь к XVII веку, так как автор использует исторический персонаж уже бывшего к тому времени каштеляном (а возможно уже и умершего) Ивана Мелешко.
Интересную версию выдвинул П. Крапивин в своей статье «К вопросу о времени появления „Речи Ивана Мелешки“ и её авторстве»[4]. По его мнению, речь была составлена на основе записей, сделанных во время действительного выступления Ивана Мелешко на сейме в Варшаве, но не в 1589 году, как это указано в «Речи», а в 1609 году, когда Мелешко, будучи каштеляном мстиславльским выступал на сейме. Доказательством этого являются указания в самой речи, где жена Ивана Мелешко именуется «пани мстиславльская», а сам он значится представителем Мозырского повета, каким он значится и на сейме 1609 года. Таким образом, по мнению Крапивина, «Речь», скорее всего, была написана на основании заметок, сделанных очевидцем настоящей речи, но уже после смерти Ивана Мелешко, но до 1632 года, то есть до смерти Сигизмунда III.
Напишите отзыв о статье "Мелешко, Иван"
Примечания
- ↑ «Киевская старина», 1896 г. 45, № 4—6. Киев, стр. 195—213
- ↑ М. К. Дабрынін. Беларуская літаратура. Старажытны перыяд. Мінск, 1952, стр. 263—264
- ↑ Протасевич В. И. Памятники политической сатиры XVII в. «Речь Ивана Мелешки» и «Письмо к Обуховичу» // Из истории философской и общественно-политической мысли Белоруссии. Избранные произведения XVI — нач. ХІХ в. Мн., 1962
- ↑ «Известия АН БССР», 1955, № 5, стр. 65—76.
Литература
- Иловайский Д. И. «Царская Русь», Directmedia, 14 марта 2014 г. — Всего страниц: 891
Ссылки
- [www.rulex.ru/01130378.htm Мелешко Иван]
- [starbel.narod.ru/mialeshka.htm В. И. Протасевич. Памятники политической сатиры XVII в. «Речь Ивана Мелешки» и «Письмо к Обуховичу»]
- [iht.univ.kiev.ua/library/ks/1894/pdf/kievskaya-starina-1894-5-B-(11122-11140).pdf Сумцов Н. Ф. «Речь Ивана Мелешка, как литературный памятник»]
Отрывок, характеризующий Мелешко, Иван
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
