Иван Михайлович (князь воротынский)

Иван Михайлович Перемышльский и Воротынский
«О приезде князя Ивана Перемышльского и князя Ивана Белевского с братьями. В том же году приехали в Москву от короля Казимира служить великому князю Ивану Васильевичу князь Иван Михайлович Перемышльский из своей отчины и князь Иван Белевский со своими братьями князем Андреем и князем Василием из своих отчин»
Дата смерти	1535(1535)
Принадлежность	Русское царство
Звание	князь, воевода, боярин и слуга
Сражения/войны	Русско-литовская война (1487—1494), Русско-шведская война (1495—1497), Русско-литовская война (1500—1503), Русско-литовская война (1507—1508), Русско-литовская война (1512—1522)

Иван Михайлович Воротынский (ум. 1535)— верховский удельный князь из рода Воротынских, крупный русский военачальник, московский воевода, «слуга» и боярин, единственный сын верховского удельного князя Михаила Фёдоровича Воротынского.

Биография

После смерти своего отца князя Михаила Федоровича Воротынского Иван Михайлович унаследовал его треть (часть) Воротынского княжества и получил во владение город Перемышль. В начале в источниках Иван Михайлович назывался князем Перемышльским. Владел Воротынском вместе со своими дядьями, князьями Дмитрием и Семеном Федоровичами Воротынскими.

В марте 1483 года верховские удельные князья Дмитрий Федорович Воротынский, Семен Федорович Воротынский и Иван Михайлович Перемышльский принесли вассальную присягу на верность великому князю литовскому и королю польскому Казимиру Ягеллончику.

Осенью 1487 года знатный верховский князь Иван Михайлович Перемышльский со своим удельным княжеством перешёл из литовского в московское подданство. Иван Михайлович Перемышльский начал пограничную войну с другими верховскими князьями, продолжавшими сохранять верность Великому княжеству Литовскому. Вслед за ним на русскую службу перешли его дядья Дмитрий Федорович Воротынский (в декабре 1489 года) и Семен Федорович Воротынский (в конце 1492 года). Князья Воротынские сложили с себя присягу на верность великому князю литовскому Казимиру Ягеллону и вместе со всеми своими городками и землями в верховьях Оки перешли на службу к великому князю московскому Ивану III Васильевичу.

В дальнейшем Иван Михайлович Перемышльский-Воротынский участвовал во многих походах как московский воевода. Так, в августе 1492 года в ходе русско-литовской войны 1487—1494 годов возглавлял вместе с князьями Одоевскими дружины, захватившие литовские пограничные города Мосальск и Серпейск. в январе-феврале 1493 года князь Иван Михайлович Перемышльский со своими дядьями Дмитрием и Семеном Федоровичами участвовал в большом походе московской рати под предводительством князя Михаила Ивановича Колышко-Патрикеева на литовские пограничные владения. Московские полки захватили городки Мезецк, который сдался добровольно, Серпейск и Опаков, которые были взяты штурмом и разорены.

В январе 1496 года князь Иван Михайлович Воротынский со своей удельной дружиной участвовал в составе русской рати под командованием князя Василия Ивановича Косова и Андрея Федоровича Челяднина в походе на шведскую Финляндию.

После смерти бездетных князей Дмитрия и Семена Федоровичей Воротынских, родных дядьев Ивана Михайловича Перемышльского, их выморочные трети Воротынского удела (городки Серпейск, Залидов, Опаков и Лучин) отошли к великому князю московскому Ивану III Васильевичу, который завещал их своим детям Василию, Юрию и Дмитрию.

Осенью 1499 года князь Иван Михайлович Воротынский совместно с князьями Одоевскими разгромил в бою под Козельском татарские отряды.

В 1500-1503 годах верховский князь Иван Михайлович Воротынский принимает деятельное участие во второй русско-литовской войне. Летом 1500 года князь Иван Михайлович Воротынский командовал татарскими вспомогательными отрядами в составе русской рати под командованием князя Даниила Васильевича Щени-Патрикеева. В июле 1500 года в битве под Ведрошей князь Иван Михайлович Воротынский, четвёртый воевода полка правой руки, командовал татарскими отрядами и сыграл большую роль в разгроме литовской рати под командованием великого гетмана литовского князя Константина Ивановича Острожского. За военные заслуги Иван Михайлович Воротынский получил от великого князя московского Ивана III Васильевича высокое и почетное положение «слуги».

Осенью 1501 года князь Иван Воротынский вместе с князем Петром Семеновичем Ряполовским командовал передовым полком в русской рати под командованием северских удельных князей Василия Ивановича Шемячича и Семена Ивановича Стародубского. Русские полки вторглись в пограничные литовские владения и 4 ноября в битве под Мстиславлем разгромили литовское войско под предводительством князя Михаила Ивановича Ижеславского и воеводы Евстафия Дашкевича. Литовцы были разбиты, потеряв около семи тысяч человек убитыми и все знамена. Однако московские воеводы не смогли взять Мстиславль и ограничились разорением его окрестностей.

В декабре 1502 года князь Иван Михайлович Воротынский был вторым воеводой передового полка русского войска под предводительством северских князей Василия Иановича Шемячича и Семена Ивановича Стародубского, отправленного в новый поход на литовские владения.

При новом великом князем московском Василии III Иванвиче (1505—1533) он занимал высокое положение «слуги», что позволяло ему сохранить остатки былой независимости. Летом 1507 года князь Иван Михайлович Воротынский отличился при отражении крымско-татарского набега на южнорусские города Белёв, Одоев, Козельск и Калугу. Соединившись с отрядами князей Василия Семеновича Швиха Одоевского и Александра Ивановича Стригина-Оболенского, Иван Воротынский а августе 1507 года разбил крымские отряды в битве на реке Оке и преследовали их до реки Рыбницы, правого притока Оки.

Осенью 1507 года князь Иван Михайлович Воротынский принял участие в третьей русско-литовской войне (1507—1508 гг.). В сентябре Иван Михайлович Воротынский был вторым воеводой передового полка в русской рати под командованием северских князей Василия Ивановича Шемячича и Василия Семеновича Стародубского, отправленной в поход на пограничные литовские владения. В мае 1508 года он участвовал в новом походе на Литву во главе передового полка русской рати во главе с князем Василием Ивановичем Шемячичем. Осенью того же 1508 года Иван Воротынский был вторым воеводой передового полка в большом походе на литовские пограничные владения.

В 1510—1511 годах князь Иван Михайлович Воротынский возглавляет большой полк в Туле и охраняет южные русские рубежи от набегов крымских татар. В следующем 1512 году в летнем походе на Угру Иван Воротынский был воеводой передового полка. В походе из Козельска в Калугу он возглавлял большой полк. В конце 1512 года во время первого Смоленского похода Иван Михайлович Воротынский прибыл в Можайск и участвовал в походе на Смоленск, будучи третьим воеводой передового полка (после князей Василия Семеновича Стародубского и Василия Васильевича Шуйского). Во время третьего похода на Смоленск в 1514 году князь Иван Михайлович Воротынский находится в Туле в рати князя Александра Владимировича Ростовского первым воеводой передового полка, защищая южные русские границы от возможных татарских набегов. Из Тулы Иван Воротынский был отправлен под Смоленск и участвовал в осаде города. В 1515 году И. Воротынский стоит с передовым полком на «Вошане», защищая южные границы. В 1516, 1517 и 1519 годах князь Иван Михайлович Воротынский с передовым полком обороняет южные русские границы. В благодарность за победу над крымскими татарами под Тулой в 1517 году, Воротынкий основывает Богородице-Рождественский Анастасов монастырь близ Одоева.

В 1519 году князь Иван Михайлович Воротынский участвовал в большом походе русской рати под командованием наместника владимирского, боярина князя Василия Васильевича Немого Шуйского, вглубь Великого княжества Литовского. Русские воеводы разорили окрестности Орши, Могилева, Борисова, Минска, Радошковичей, Молодечно, Крево, Медников и Вильно.

В 1521 году, во время большого набега крымского хана Мехмед Герай на земли Русского государства, князь Иван Михайлович Воротынский был воеводой в Тарусе, а потом стоял в Серпухове при боярине князе Михаиле Даниловиче Щенятеве. В июле-августе крымская орда разгромила небольшое русское войско в битве под Коломной, переправилась через Оку и подошла к окрестностям Москвы, разорив южнорусские уезды и захватив огромное количество пленных. Великий князь московский Василий III Иванович бежал из своей столицы в Волоколамск. После отступления крымской орды и возвращения великого князя в Москву некоторые русские воеводы попали в опалу. Среди них находился и князь Иван Михайлович Воротынский, который был обвинен в измене. 17 января 1522 года по приказу великого князя московского верховский служилый князь Иван Воротынский был арестован и заключен в темницу. В тюремном заключении Иван Михайлович Воротынский провёл три года.

В феврале 1525 года князь Иван Михайлович Воротынский дал запись на верность великому князю московскому Василию III Ивановичу, был помилован и освобожден из заключения. Ему вернули удельное княжество и все придворные чины. В качестве компенсации Иван Михайлович Воротынский получил в наследственное владение от великого князя московского три трети (части) в Одоевском княжестве, ранее принадлежавшие князья Одоевским. После прощения великий князь московский передал Ивану Михайловичу Воротынскому Старый Одоев с уездом и предоставил денежную помощь для восстановления городища.

Летом 1527 года князь Иван Михайлович Воротынский стоял с полками в своём Одоеве, а в мае 1529 года находился в Почепе. В июне 1529 года Иван Воротынский с полками пребывает в Серпухове, охраняя южные русские границы от набегов крымских татар и ногайцев.

В 1530 году князь Иван Михайлович Воротынский сопровождал боярина князя Дмитрия Федоровича Бельского в его службе «в поле». В январе 1531 года Иван Воротынский стоит с полками в Козельске, в феврале — в Туле, а летом — снова в Одоеве, но уже первым воеводой большого полка. Летом 1532 года Иван Михайлович Воротынский находится с полками в Серпухове, а в 1534 году во время похода великой княгини Елены Глинской на Коломну, князь Иван Воротынский был четвёртым воеводой большого полка.

Многие московские воеводы и бояре, недовольные правлением регентши Елены Васильевны Глинской, вступили в тайные переговоры с великим князем литовским и королём польским Сигизмундом Казимировичем Старым, планируя перейти на литовскую службу. Иван Михайлович Воротынский также намеревался перейти на литовскую службу вместе со своим удельным Новосильско-Одоевским княжеством.

Летом 1534 года крупные московские воеводы, князь Семён Федорович Бельский, окольничий Иван Васильевич Ляцкий и князь Богдан Александрович Трубецкой, со многими детьми боярскими отъехали из Серпухова в Великое княжество Литовское, где поступили на службу к великому князю Сигизмунду Казимировичу Старому. Князья Воротынские выехали из Москвы в свою удельную столицу Одоев, откуда также планировали перебраться в литовские владения. Однако московское правительство успело арестовать князя Ивана Воротынского с детьми.

Летом 1534 года за соумышленничество с отъехавшими на службу к великому князю литовскому московскими воеводами князь Иван Михайлович Воротынский вместе со своими сыновьями Владимиром, Михаилом и Александром был арестован. После розыска старший сын Ивана Воротынского Владимир был подвергнут торговой казни. Его вывели на площадь и избили батогами. После этого Иван Михайлович Воротынский, лишенный владений и чинов, был отправлен в ссылку в Белоозеро, где его заключили в темницу. 21 июля 1535 года Иван Михайлович Воротынский скончался в белоозерской темнице. Его сыновья Владимир, Михаил и Александр Ивановичи Воротынские позднее были освобождены из заключения и разделили между собой отцовское княжество, каждый из трех братьев получил во владение часть (треть) Новосильско-Одоевского княжества.

Семья

Был женат первым браком на Анастасии Ивановне (умершей в 1522 году), дочери Ивана Юрьевича Захарьина, вторым — на княжне Анне Васильвне, дочери ярославского служилого князя Василия Васильевича Шастунова. Дети:

• Владимир — московский воевода и боярин, член Избранной рады.
• Михаил — выдающийся военачальник, боярин.
• Александр — московский воевода и боярин.
• Евдокия (Авдотья) — жена князя Богдана Александровича Трубецкого.
• Анна — жена князя Ивана Ивановича Кубенского.

Предки

Иван Михайлович (князь воротынский) — предки

Роман Семёнович Новосильский               Лев Романович Новосильский                       Фёдор Львович Воротынский                             Михаил Фёдорович Воротынский                                   Ольгерд Литовский               Корибут Ольгердович Северский                       Ульяна Александровна Тверская               Мария Корибутовна Северская                             Олег Иванович Рязанский               Анастасия Олеговна Рязанская                       Евфросинья               Иван Михайлович Воротынский                                       </center>

Источник

• Ульянов В. П. [www.tmnlib.ru/DbFileHandler.axd?1472 Князь М. И. Воротынский — военный деятель России XVI в.] Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Тюмень, 2006
• Зимин А. А. «Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой половине XVI века», Москва, «Наука», 1998 г., ISBN 5-02-009407-2

Отрывок, характеризующий Иван Михайлович (князь воротынский)

– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.