Наседка, Иван Васильевич

Иеромонах Иосиф (в миру Иван Васильевич по прозвищу Наседка, иначе Шевель) — московский книжник XVII века. Был приходским священником в Клементьевой слободе Сергиева Посада.

Ранние сочинения

Первое его литературное произведение относится к Смутному времени. Плодом его размышлений о Смуте, в которой Наседка, подобно многим другим русским людям, видел борьбу православия с «латинством», явилось небольшое полемическое произведение: «О российстей святей велицей церкви, юже Иван Богослов виде», истолковывающее известное апокалипсическое видение жены, гонимой змием в пустыню (Апокалипсис, глава XII), в смысле преследования русской православной церкви католиками. Мистико-апокалипсический взгляд на римского папу, как на антихриста, заимствован Наседкой, по-видимому, из южнорусской полемической литературы, с которой он был хорошо знаком.

Карьера в Москве

В 1615 году Наседка вместе с архимандритом Дионисием Троицким и Арсением Глухим, приставлен был к исправлению книг, закончившемуся осуждением в 1618 г. всех справщиков (см. Арсений Глухой), но при этом Наседка — «лукавая лисица», по отзыву Арсения — избежал заточения. Когда справщики были оправданы, Наседка написал письмо к вновь поставленному патриарху Филарету (отрывки в «Описании синодальных рукописей», № 273), в котором защищал поправки, сделанные при его участии, и обличал невежество московского духовенства, тонко выставляя на вид своё образование и свои заслуги. Назначенный ключарем Успенского собора, он становится лицом близким к правительству. К этому же времени относятся два полемических его сочинения против монаха Антония Подольского, защищавшего прибавку: «и огнём». В 1642 г. Наседка составил «Изложение на лютеры» — обширный компилятивный сборник, частью заимствованный из сочинений Захария Копыстенского; есть основание полагать, что сборник этот готовили к печати. В этом полемически-сатирическом произведении против лютеранства есть обширные вставки рифмованного говорного стиха — несиллабических виршей. В 1644 г. Наседка явился главным деятелем в богословских прениях, вызванных обручением датского принца Вальдемара с царевной Ириной Михайловной; его перу принадлежат акты этих прений, изданные А. П. Голубцовым.

Монашество. При патриархе Иосифе

При патриархе Иосифе Наседка, состоя в монашестве (с именем Иосифа), был одним из главных деятелей по печатанию книг; впоследствии он примкнул к противникам Никона.

Ко времени патриарха Иосифа относятся следующие сочинения Наседки: «Сын церковный» или «Сказание нужнейших обычаев на учение православной христианской веры, новопросветившемуся зело потребно», и «Зерцало духовное», составленное в 1645 г. и представляющее собой сборник наставлений, преимущественно нравственных, заимствованных из отеческих сочинений и расположенных в азбучном порядке. Сборник этот, за исключением немногих статей, очень сходен по содержанию с книгой «Алфа и омега», напечатанной в Супрасле в 1788 г. Наседке принадлежит ещё записка о жизни преподобного Дионисия (входит в состав «Жития Дионисия», М., 1824, стр.43-54, 56-83), в которой, между прочим, яркими красками обрисованы ужасы московского разорения.

Литература

• Наседка, Иван Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Опарина Т. А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии. Новосибирск, 1998.
• Шилов А. Наседка, Иван Васильевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Наседка, Иван Васильевич

«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.